- Миро, ты вообще никогда никому не доверял в своей жизни? - спросила она. Она затруднялась вспомнить, называла ли она его по имени прежде?

  - Меня зовут не Миро, - сказал он и неожиданно удивился своим словам.

  - И как же на самом деле тебя зовут? - спросила она, быстро ощутив, что она снова просочилась через его защиту.

  - Я не могу тебе это сказать, - сказал он, злясь на себя за ещё одно предательство. - Какое тебе до этого дело? И зачем ты приходишь ко мне с этим посреди ночи?

  - Потому что мы родились людьми, но обстоятельства столкнули нас в этом жутком кошмаре.

  - Меня никто и ничто не сталкивало, - сказал он. - Я здесь - по своей воле. Это – моя работа, моя обязанность. И в этот момент нет никакого другого места в мире, где я мог бы быть ещё.

  Она больше ничего не сказала. Ей действительно стало его жаль, и она не могла толком объяснить себе – почему. Он продолжал быть всё тем же монстром, чудовищем. Но кто его таким сделал? Окружающий мир, его мир. Кто же тогда был виновен – монстр или мир, который его создавал?

  - Всё, что я хотела сделать – сказать, что мне жаль, что я доставила тебе много неприятностей. Ты был столь любезен к детям и ко мне.

  Она коснулась пальцами его руки в надежде, что это как-то передаст ему то, что она хотела, чтобы он почувствовал.

  Её пальцы на его руке показались ему бледным цветком в темноте. Её касание напомнило ему рябь на водной глади, вызванную дуновением ласкового ветерка. Никто ещё прежде не прикасался к нему столь проникновенно. Он замер, чтобы эхо её прикосновения прокатилось волной по всему его телу.

  И затем она ушла, удаляясь от него во мрак ночи.

  Миро услышал, как кто-то возится с замком, и тут же вскочил. Он заморгал глазами, чтобы яснее разглядеть самые дальние углы. Ночь и темнота всё ещё сжимали интерьер автобуса, но это должен был быть кто-то свой. Чужой бы нёс в себе опасность.

  Он направлялся к двери, как и всегда проверяя детей. Они спали. Ещё была девушка. Он на момент задержался около неё. Он коснулся её там же, где и она коснулась его руки. Её кожа была столь же мягка, как и лепесток цветка. При этой мысли он отвернулся.

  В двери ждал Антибэ.

  - Он хочет тебя видеть, - прорычал он.

  Миро кивнул. Акция подходит к концу?

  В фургоне было жарко и тесно, как и в автобусе. В резком свете карманного фонарика лицо Арткина выглядело бледным. Но его глаза, как и всегда, были открыты и ясны. Стролл всё также стоял, беззвучно затаившись у окна.

  - Мы вошли в контакт, - сказал Арткин. - Полиция и военные, они делают нам предложение.

  - Приняли наши требования? - спросил Миро, предполагая, что они скоро сядут в вертолет, а затем самолёт унесёт их куда-то за океан подальше от этой страны, настолько ему непонятной.

  - Есть трудности, - сказал Арткин.

  - Какие трудности? - спросил Миро, ощущая в воздухе неприятный запах  затишья перед штормом.

  - Они говорят, что Седат схвачен.

  В глазах у Арткина Миро нашёл сомнение, но в чём, он не был уверен.

  - Мы можем доверять тому, что они говорят? - спросил Миро.

  - Это – проблема, Миро. Когда обе стороны не доверяют друг другу, то невозможно предсказать, что будет дальше? Но известно одно: в полночь не было сигнала от Седата, что говорит о том, что они, возможно, говорят нам правду. Но не исключено, что Седат мог не послать нам сигнал и по другим причинам.

  - Следующий сигнал будет в девять утра?

  - Да. И если мы его не получаем, то знаем, что где-то что-то не так.

  Миро ждал. В его голове уже были сотни вопросов, но он не хотел их задавать. Арткин ими руководил. Миро чувствовал это и знал, что Арткин не выпустит ситуацию из-под контроля.

  - Полиция и военные связались с нами. Они сказали, что акция не состоялась, что Седат и другие были схвачены и рассказали им всё. Они говорят, что мы должны освободить детей, что облегчит меры, принимаемые против нас, если мы их послушаем. Они определили, что ребенок, который умер, возможно, был жертвой передозировки наркотиков.

  Миро почувствовал, будто фургон, мост и земля рушатся под его ногами. У них никогда ещё прежде не было такого контакта с врагом. Они наносили быстрый удар и как можно быстрее скрывались. Теперь они были окружены, и кто-то указывал им, что они должны делать.

  - У нас пока ещё есть дети, - сказал Миро, его голос в его ушах звучал тихо и слабо.

  - Ты коснулся критической точки, - сказал Арткин. Они могут говорить всё, что хотят, но важнее всего – дети.

  - И что мы делаем дальше?

  - Важнее всего дождаться девяти часов утра. И если мы не получаем ожидаемый сигнал, то следуем первоначальному плану. Как бы то ни было, всё зависит оттого, влечёт ли это за собой убийство детей или нет. Мы должны показать им, что мы непреклонны, и умрем здесь на мосту вместе с детьми. Если мы будем колебаться, то провал будет ждать нас повсюду.

  - И мы ждем?

  - Я попросил доказательства того, что Седат схвачен. Но это тактический ход, чтобы оттянуть время. Они могут выкапывать множество доказательств. В чём мы действительно нуждаемся – в информации от них. Мы должны знать, как долго они собираются нас тут стеречь, думают ли они, что мы действительно станем убивать детей.

  - И какой у нас есть выход? - спросил Миро. Разговоры о планах и возможностях начинали его утомлять. Ему до боли хотелось действовать.

  - У меня есть план, метод, которым мы пользовались прежде.

  Стролл зашевелился, его движение показало одобрение любого плана, излагаемого Арткиным.

  Снова ожила радиостанция, плюясь треском электрических разрядов. Выплеснулся каскад закодированных слов, не несущих для Миро не малейшего смысла. И затем вдруг возник свежий и прозрачный голос. Арткин поднёс палец ко рту, хотя в этот момент в фургоне никто не говорил.

  - Нам нужен речевой контакт с находящимися в фургоне. Нам нужен речевой контакт с находящимися в фургоне.  Войдите, пожалуйста, в контакт. Войдите, пожалуйста, в контакт.

  Голос был сухим и безличным, словно исходящим не из человека, а из машины. Фразы были размерены, декламация была подобна словам, читаемым с листа бумаги.

  - Мы вас слышим, - откликнулся Арткин.

  - У нас есть доказательства, чтобы вы могли взвесить наши требования. Непосредственно от Седата. Его часы, его бумажник, - пауза. - Повторяю: У нас есть доказательства, чтобы вы могли взвесить наши требования. Непосредственно от Седата. Его часы, его бумажник.

  - Можно не повторяться, - сказал Арткин. В его голосе была дерзость, которую так приветствовал Миро. Арткин никогда и никому не кланялся. - Бумажник может быть и не его, как и часы. Имущество человека это ещё не сам человек. - Арткин сделал паузу. - А что сам Седат? Можно ли поговорить с ним?

  - Это невозможно, - ответил голос робота. - Он госпитализирован. В Бостоне. Без сознания. Пуля застряла у него в позвоночнике.

  Арткин никак не среагировал:

  - Мне нужны большие доказательства, чем бумажник или часы.

  - Говорите – какие. Повторяю: говорите – какие.

  Арткин задумался. Миро старался не дышать.

  - Вы сказали ранее, что схватили Седата в Бостоне. У него дома.

  - Правильно. Положительно, - голос был плоским и ровным.

  - Принесите что-нибудь из его дома.

  - Дом был опечатан после обыска, - длинная пауза. - Что бы Вы желали увидеть из этого дома?

  - Седат прятал кое-что у себя дома – нечто особенное. Если Вы найдёте то, о чём я говорю, эту особенную вещь и покажете это мне, доставив сюда на мост, то я поверю Вам и смогу начать заключать с Вами сделку.

  От разочарования Миро сжал губы. Он ненавидел слово «сделка».

  - Что является этим объектом?

  - В помещении кухни, над раковиной, Вы это найдете. В большой чайной чашке. Загляните в неё, и Вы найдете круглый, серый камень. Подарок с нашей родины. Принесите его сюда, и тогда мы приступим к сделке.