— Ой! — Полина вдруг вскочила, схватив сумку. — А сейчас сколько?

— Без пятнадцати восемь, — спокойно ответила Маша.

— Мне же еще купальник надо купить! — охнула Полина.

— Квитанцию в кассе оплатите и можете идти. Тут рядом торговый центр есть большой, на соседней улице, — не выходя из себя и не показывая удивления, сказала Маша.

— Д-да, сейчас! — Полина метнулась к выходу.

— Касса там! Женщина! Касса там! — закричала ей вслед Маша.

Полина замерла. Виновато обернулась и быстро пошла в указанном направлении, покрывшись от стыда красными пятнами.

Сотрудники офиса проводили Полину взглядами. В них не было злости. Наоборот. У женщин заметно поднялось настроение. Хотя причину своей радости они вряд ли смогли бы объяснить.

Милая, взлохмаченная, растерянная Полина, стоя у окошка, пыталась сосчитать в уме, сколько останется на ее карте после оплаты путевок. Хватит ли этого на неделю жизни в Дахабе? Вроде бы, говорят, это молодежный курорт, а значит, дешевый… Перед глазами Полины тут же возникли толпы девятнадцатилетних девочек в бикини.

— Две тысячи было плюс полторы кредитных… Должно хватить, — пробормотала Полина вслух. — Ах, ну да. Мне же sms из банка придет. Там будет остаток…

Кассирша даже не обернулась. Она сосредоточенно держала руку у отверстия кассового аппарата, откуда должен был вылезти чек на оплату.

Наконец он вылез.

У Полины в сумке замурлыкал мобильный, сообщая, что деньги с ее счета благополучно сняты.

Она вышла от кассирши, протянула Маше чек и квитанцию с пометкой «оплачено». Получила договор, путевки и два билета на чартерный рейс до Шарм-эль-Шейха.

— Семьдесят километров на автобусе до Дахаба, — сообщила ей Маша. — Ехать часа два. В принципе, терпимо.

— Хорошо, — кивнула Полина. — Так где, вы сказали, торговый центр?

— Выйдете — направо по проспекту Мира, метров триста пройдете и увидите. Невозможно не заметить. Там до десяти все работает.

— Спасибо, — кивнула Полина и быстро пошла к выходу.

Вытащила из сумки мобильный. На ее карте оставалось пятнадцать тысяч рублей и возможность взять кредит еще на пятьдесят.

— Должно хватить, — вздохнула она и решила на купальниках не экономить. Их ведь надо, как минимум, два.

О том, что сказать Вере Львовне, Полина почему-то даже не подумала. Вернее, подумала. Самый простой выход — это позвонить прямо сейчас Олегу Николаевичу, ее питерскому начальнику, и сказать, что она увольняется. В целом Полина уже давно хотела уволиться из «Фризинг-лизинг». Хорошие менеджеры по продажам нужны везде. Может, удастся устроиться в какое-нибудь более творческое место. Может быть, в глянцевый журнал агентом по сбору рекламы, или в ювелирный салон, или в художественную галерею…

Полина решительно набрала телефон Олега Николаевича. Но тот, как назло, оказался вне зоны действия сети. Тогда Полина набрала номер Веры Львовны.

— Алло, — ответила та.

— Вера Львовна? Вы можете говорить? Это Полина Леонозова.

— Ну? Могу. Чего надо? — напряженно спросила та.

— Вера Львовна, я завтра прийти не смогу. Я увольняюсь, — храбро сказала Полина, удивившись тому, насколько легко у нее это вышло.

Последовала долгая пауза.

Потом Вера Львовна осторожно спросила:

— Слушай, ты там как? Нормально? Ты прощаться-то брось… Может, приехать за тобой куда?

— Нет, я завтра уезжаю. В Египет. С любовником! — неожиданно радостно заявила Полина. — Вот и увольняюсь.

Состояние Полины перешло в странное пограничное чувство «море по колено», какое бывает у тех, кто уже приставил пистолет к виску, но, перед тем как застрелиться, вынужден ответить на звонок из налоговой инспекции.

Вера Львовна с облегчением выдохнула:

— А-а… Вообще-то нормальные люди для этого отпуск берут или больничный. Если все, кому с любовником куда поехать надо, с работы увольняться начнут… Слушай, ты это… не дури насчет увольнения… Ерунда все это. Ты у меня лучший менеджер по продажам. Увольнять тебя никому не интересно. Будем считать, что ты на больничном. Болезнь у тебя сейчас. С тобой говорить бесполезно. Так что отдыхай там, веселись, в себя приходи… И возвращайся. Рвать, рубить, ломать — легко. Строить тяжело. Тем более момент идеальный. Для своих, я так понимаю, ты в командировке?

— Д-да, — растерянно ответила Полина.

— Ну вот и поезжай спокойно в Египет. А я тут придумаю, кому Наташины дела перекинуть.

— Вера Львовна, я… — Полина не находила слов.

— Спокойно, — перебила ее та. — Давно на свете живу. Все, пока. Выздоравливай.

— Спасибо… — пробормотала Полина, но Вера Львовна уже отключилась.

Добравшись до гостиничного номера, Полина надолго обосновалась в ванной. Для начала намазала все тело кремом для эпиляции. Подождав положенное время, стерла его, но желаемого результата все же не получила. Тогда в ход пошли восковые полоски, а только потом бритва. Затем пришла очередь пилинга для тела и автозагара. Потом — кремов и масок.

Результат Полину все равно не удовлетворил.

Живот торчал. На нем была складка кожи! Отвратительный валик внизу живота! Из-за него Полине пришлось купить два слитных купальника, потому что ни одно бикини не маскировало живота нужным образом.

Полина накрутила вокруг бедер парео.

— Нет, плохо…

Парео закрывал не только живот, но и ноги, которые Полина считала весьма близкими к идеалу.

Отчаянье проступило на тщательно обколотом ботексом лице, как темпера старинной иконы сквозь свежую штукатурку. Как ни крути — на вид Полине никак не меньше тридцати. Ну… двадцати семи, если свет удачно ляжет. Ясно, что не девятнадцать! Полина пристально уставилась на морщинки вокруг своих глаз и… разревелась. Потом включила холодную воду и стала умываться, пытаясь прекратить истерику. Избавиться от морщин совсем она не может, но уж хотя бы красных, опухших глаз избежать в состоянии. Несколько минут Полина боролась со слезами.

Затем с ней случилось то, что происходило обычно в подобных стрессовых ситуациях. Она начала представлять себе разговор с матерью.

Полина не произносила вслух ничего. Весь этот напряженный разговор происходил внутри ее головы. Изредка она артикулировала собственную речь и делала какие-то жесты. Со стороны могло показаться, что актриса репетирует роль, стараясь не нарушать тишины.

Полина представляла себе мать очень ясно. Такой, какой привыкла видеть всегда. Аккуратно подстриженные, уложенные шапочкой светлые волосы. Лицо почти без косметики. Только розовая помада на тонких, плотно сжатых губах, расплывающаяся по лучикам морщин. Подведенные, выщипанные в нитку брови. Коричневая блузка с бантом у горла, шерстяной жилет в крупных ромбах. В руке неизменное кухонное полотенце, вафельное, с дурацким рисунком. И пространство вокруг — уже не гостиничный номер вовсе, а родительская квартира. Темная, с длинным, пугающим коридором и старой мебелью в доме стиля «модерн».

Мать бы сейчас подошла к ней сзади, скрестив руки на груди, и спросила:

— Ну и чем ты тут занимаешься, можно узнать? К чему все это представление? Ты что, не понимаешь, что можешь перекромсать себя с ног до головы — Федор все равно не будет тебя любить? Потому что он не любил тебя никогда, не любит, и не случится этого! Слышишь? Никогда. Ты посмотри, что с тобой стало! Я, твоя родная мать, не узнаю тебя на улице. А Сергей? Ты хотя бы понимаешь, каково ему все это переносить?

— Перестань, мама! — Полина оперлась руками о раковину, будто ее сейчас стошнит, и крепко зажмурилась.

— Перестань, мама… — повторила за ней мать. — Можно подумать, ты хотя бы раз меня послушала. Чем тебе не нравился твой собственный нос? Собственные ноги? Или морщины? Бороться с тем, что естественно, — глупо. Люди стареют. Это факт. Даже эта твоя Мартина Грошек. Ты кроишь себя под ее фотографию десятилетней давности! Ты ее сейчас видела? Тоже небось родила двоих детей и морщинами покрылась, как все нормальные люди. Да и с чего ты взяла, что бывают в природе такие девушки, как в календарях твоего Федора? Это же все одна сплошная ретушь! Поля! Ну войди ты в разум! Да и что это за мужик, которому уже под сорок, а он все как мальчишка себя ведет? Все эти доски, катания, календари, прости господи… Когда человеку пятнадцать, все это можно понять. Но не когда ему тридцать пять, тридцать шесть почти! Кстати, как и тебе.