— Думаю, лучше надеть одежду паломника, а то спросят тебя что-нибудь сарацины, — резонно возразила подруга, — а ты не сможешь им сказать! А так будем мычать в ответ, мол, дали обет молчания.

Цепочка верблюдов взобралась на очередной бархан, и Радмила увидела впереди горы. Округлые, бурые и красные, рассеченные горизонтальными слоями.

— Они как раскаленные печи, — вяло подумала измученная страшной жарой молодая женщина. Мысли медленно текли в ее голове, завернутой в белую ткань. Как надоело качаться между мохнатыми горбами этого верблюда! Он неспешно ковылял своими громадными лапами-копытами по сбегающему струйками раскаленному песку то вверх по бархану, то вниз, к его подножию. Хотя было бы намного труднее идти пешком, вон как тот бедуин, что идет рядом, чем держаться за качающийся горб! Вот вошел караван в ложбину между раскаленными горами. Здесь, в долине, еще жарче! Даже и легкого ветерка нет! Но наконец-то солнце стало клониться к горизонту. Скоро вечер. Стало не так жарко. К ночи опять вышли на песчаную равнину.

Халид, так звали погонщика, достал веревку и положил ее аккуратным кругом, чтобы костер и девушки оказались в центре.

— Фаланга, тарантул, эфа! — объяснял он и показывал на пальцах.

Девушки поняли, что фаланга и тарантул — это ядовитые пауки, а эфа — это змея. Неужели они не могут перелезть через веревку?

Сарацин выпучивал глаза и показывал жестами — нет!

— Что-то не очень верится, — с сомнением подумала Радмила, — сколько же пакости всякой водится на этой раскаленной земле! Хотя, наши медведи с волками похуже будут. От них веревкой не огородишься!

Холодный ночной воздух приятно освежал и расслаблял тело. Незаметно ее голова склонилась к плечу Мегги. Начал сниться сон. Ее дом возле Самолвы, где начиналась их с Ульрихом любовь. Чудское озеро. Ветер разгулялся по синему простору. Набегает волна. Вдруг какой-то посторонний звук заставил очнуться. Радмила открыла воспаленные глаза и опять закрыла. Очень хотелось спать… Но, возникло какое-то беспокойство, она опять очнулась и стала озираться вокруг.

Вокруг костра сидели незнакомые люди! В черных плащах и с головами, обмотанными кусками полосатой ткани, они задумчиво смотрели на пляшущие огоньки пламени. Казалось, они всегда здесь сидели, настолько невозмутимы и молчаливы были их лица. На появление Радмилы гости не обратили никакого внимания. Мегги продолжала крепко спать, и Радмила принялась трясти ее за плечо. Рядом из темноты торчали ступни Халида, и слышался крепкий храп. Внезапно он тоже проснулся и осмотрелся.

— Бедуины! — со страхом прошептал он. Радмила поняла, что это разбойники пустыни. Бедуины заулыбались. Все они были великолепно вооружены. У них были и луки, и кривые сарацинские сабли и даже тевтонский меч. Из темноты послышались крики. Притащили связанного хозяина каравана. Он кричал что-то и жестикулировал. По его испуганному лицу Радмила поняла, что дело плохо.

Хозяин что-то объяснял на незнакомом языке. Показывал на верблюдов, и на пустые корзины. Бедуины посмеивались. Потом они развязали его, и на душе у Радмилы стало как-то полегче. Но ненадолго. Хозяин, похоже, отговорился от разбойников, но потом стал показывать на девушек, что-то объясняя.

Старший из бедуинов подошел к Радмиле и Мегги и уселся на корточки. Халид знал несколько слов по-французски и попытался перевести. Бедуин был обрит наголо — это было видно сразу же, хотя голова и была закрыта шмагом — замысловатым головным убором. Из темной окладистой бороды блеснули в приветливой улыбке белоснежные ровные зубы. От его зорких сладострастных глаз холодок пробежал по телу Радмилы.

Бедуин поинтересовался, что завело так далеко от Иерусалима таких юных паломников, и куда они направляются. Радмила отвечала, что они хотят добраться до города Петры, там они должны найти в замке крестоносцев ее брата. (Первое, что ей взбрело в голову). Тогда командир бедуинов заулыбался и опять заговорил. Он говорил, что имеет долг перед воинами Христа. Братья Ордена спасли ему жизнь, когда он был ранен. Бедуин не знает даже имени своего спасителя, и он хочет отблагодарить первого европейца, кто встретится на его пути — так требует их обычай. Радмила развела руками.

— Завтра мы будем проходить ущельем Рах, — пояснял Халид его речь. — И шейх Аббас приглашает вас к себе в шатер на чашку кофе.

С этими словами бедуины исчезли в темноте.

— Слава Аллаху, — говорил Халид, — отпустили нас без выкупа! Хозяин сказал, что идем пустые, на обратной дороге платить будем.

На следующий день, когда солнце не успело пройти и половину своего пути до зенита, как среди гор, за очередным поворотом, на пути каравана возникли четверо бедуинов на конях. Четверо всадников в красно-полосатых шмагах, подвязанных толстыми черными двойными шнурами — уткалями, длинных белых туниках, молодцевато сидели на седлах из бараньей кожи с поджатой под себя ногой. У каждого из них было по кривой сарацинской сабле в ножнах, богато украшенной самоцветами. На погонщиков они смотрели с прищуром, то ли от солнца, светившего прямо им в глаза, то ли от ощущения своего бедуинского превосходства и куража.

— Уважаемые гости, — приложив правую руку к сердцу, начал старший из них, — шейх Аббас аль Аир приглашает вас посетить его скромный шатер.

Его слова, обращенные явно к Радмиле и Мегги, ловко перевел погонщик Халид. Радмила засмущалась, но погонщик объяснил, что отказ невозможен.

— Быстрые скакуны шейха Аббаса доставят вас к месту следующего ночлега, — добавил бедуин.

Из-за скалы вывели еще двух великолепных рысаков, и кавалькада неспешной рысью поскакала по песчаной тропе меж округлых скал. Показались первые палатки, и за очередным поворотом открылось все поселение. Оно состояло из двух — трех десятков приземистых палаток, крытых черным шерстяным войлоком. На входе возле каждого жилища был сооружен навес на деревянных подпорках. По-видимому, вся жизнь бедуинов и протекала под этими навесами.

У самой большой палатки встречал хозяин — шейх Аббас.

Днем Радмила получше рассмотрела его лицо. Это был высокий широкоплечий мужчина лет сорока. Открытое лицо с могучим квадратным лбом выдавало властный сильный характер. Светло-карие глаза, странно контрастирующие с густой черной бородой, смотрели не очень дружелюбно, хотя хозяин распростер широко руки в знак гостеприимно-радушного приема. Взгляд Радмилы невольно упал на его сильные узловатые пальцы с многочисленными драгоценными перстнями.

Внутри палатка шейха был устлана дорогими персидскими коврами, и гости, сняв обувь, вошли вслед за хозяином. Аббас самодовольно улыбнулся ― Радмила и Мэгги не знали, что сняв обувь, они таким образом, по бедуинскому обычаю, известили гостеприимного хозяина, что хотят кушать и не особенно спешат. Все расположились на мягких ковровых подушках. Сидеть скрестив ноги, как бедуины, было очень неудобно, но девушки кое-как устроились. Радмила все время со страхом ощущала, что жадные глаза шейха беспрестанно следят за каждым ее движением. Стараясь не смотреть ему в глаза, молодая женщина судорожно поправила свою одежду. Подали вкусный обед, состоящий из лабана — кислого овечьего молока, жареного барашка с пряным рисом и свежеиспеченных лепешек; после этого полагалось пить кофе — неизвестный в Европе напиток.

Женщины в черных платках, скрывавших нижнюю часть лица, принесли из женской половины горячие жаровни, длинноносые высокие чайники, узкие кофейники, небольшие кубки без ручек. Медная посуда была начищена до золотого блеска и богато украшена инкрустациями и эмалью. Принесли также зеленые зерна, чем-то напоминавшие мелкую фасоль. Шейх сам взял зерна и принялся жарить их на раскаленной жаровне.

— Это зерна кофе, — пояснял он.

Оказывается, шейх Аббас сносно говорил по-французски. Палатка наполнилась незнакомым приятным ароматом. Шейх еще говорил что-то, но Радмила отвлеклась, разглядывая все вокруг. Женщины спрятались в своей половине шатра. Их укутанные в темно-синие ткани фигурки появлялись только по властному зову хозяина, или для того, чтобы принести или унести что-либо.