— Ну, тогда не будем дожидаться, пока нас снова затащат наверх! Этот храмовник вообще рехнулся! Что вытворяет, еще покалечит! — изобразила на своем лице ужас Меган.

— Правильно, возьмем только Уну, и айда! Уна! Где ты?

— Тут я, — послышался пьяный сонный голос.

— Ну что ты, Гуго? — Радмила повернулась к пожилому письмоводителю.

— Ключ на месте! — шепотом сказал тот и улыбнулся, но его лицо сейчас же приняло серьезное выражение, — пожалуй, я пойду вперед, и буду ждать вас на развилке в лесу, там, где сходятся три дороги.

— А мы потихоньку выскользнем из замка, с этими женщинами, — тоже прошептала Меган, а потом повысила голос — стражники выпустят нас, я в этом не сомневаюсь, они подумают, ― раз храмовники уехали, значит, шлюхи сделали свое дело.

— Это верно, — пробормотала Уна, пытаясь привести в порядок свою взлохмаченную прическу, — эта публика не любит, когда солнце освещает их распутство!

Поддерживая друг друга, женщины спустились во двор и застучали деревянными башмаками по мокрым булыжникам мостовой. Гуго уже был далеко впереди. Небольшой переполох, связанный с отбытием потаскушек, позволил ему пройти через стражу незамеченным. Выйдя за ворота, Радмила оглянулась на верхние окна спальни, где беспробудным сном спали Армель и Норис.

— Какой-то монах спрашивает вас, милорд! — сказал Отто Ульриху и указал на раскинутый у стен замка шатер.

Склонившись, Ульрих вошел в шатер и встал у входа. Невысокий мужчина средних лет в монашеской рясе поправлял складки на своем длинном одеянии. Молодой, худощавый, с узким лицом и злобными глазами, он ничем не напоминал служителя церкви. Увидев Ульриха, он поклонился и, представившись, вежливо сказал:

― Милорд барон, Норис Осборн, граф Дорсета, шлет вам наилучшие пожелания. Он поручил мне вручить вам это письмо. А на словах просил передать, как только вы прочтете это письмо от баронессы Уорвик, встаньте напротив квадратной башни. Ваша жена выйдет на стену и сделает важное заявление, ― и передал небольшой свиток.

— Вообще-то этого не может быть, — немец все медлил с чтением, — она не пишет по-английски.

— Правильно, — подтвердил Бруно, — думаю, это какая — то провокация.

— Все-таки надо прочесть, — подошел к другу Георг и, взяв из рук Ульриха свиток, повертел его в руках.

— Я сам, — отрезал немец и развернул пергамент.

Остроконечные буквы заплясали перед глазами:

«Ульрих, я полюбила Армеля, он оказался отличным любовником. Намного лучше тебя! К тому же меня больше устраивает положение подруги богатого и высокопоставленного человека, чем жены бедного барона. Не рискуй жизнью своих людей и сними осаду замка. Все равно я к тебе не вернусь. Уже не твоя Радмила». От сильного потрясения рыцарь не мог вымолвить ни слова, лишь судороги пробегали по суровому, заросшему щетиной лицу. В следующее мгновение он подскочил к монаху и схватил его за горло. Громадный немец чуть было не снес центральный столб посередине их походного жилища.

― Ульрих, остановись, не безумствуй! Это же посол, он выполняет волю своего хозяина! ― друзья не могли оторвать его руки от хрипящего монаха.

Ульрих отпустил полузадушенного мужчину и схватился за меч.

— Я немедленно буду штурмовать Тагель — заорал он и ринулся к выходу. Но Гарет успел схватить его за локоть.

— Не надо, брат, не спеши! Надо все обдумать! — тихо сказала он— Если атаковать вот так сразу, будет очень много жертв. Этот гад Норис бросит все свое войско на защиту замка. Да и прецептория храмовников находится поблизости, а они всегда были на его стороне. Погибнут и ваши люди, брат, и мои воины.

Ульрих так упрямо выдвинул вперед челюсть, что было ясно — его не уговорить. Он посмотрел на своих друзей. Гарет, Бруно и Георг стояли в ожидании его решения. Но тут барон представил, что кто-то из его верных друзей погибнет в этом бою или получит увечье. Например, этот весельчак Бруно. Он, конечно, пойдет в бой за правое дело. Но вдруг франк не вернется после этого штурма? Ульрих даже сглотнул слюну от этой ужасной мысли. И из-за кого? Из-за коварной продажной женщины?

Бруно и Георг видели, как напрягся рослый немец, сжимая в руках послание. Его высокий лоб покрылся испариной, а посередине его перечеркнула напряженная глубокая морщина.

Ульрих сделал несколько неверных шагов в сторону и, опершись на деревянный шест, замер. Мужчина напряженно смотрел куда-то вдаль невидящим взглядом. Потом он вдруг смял свиток и швырнул в сторону.

— Этого не может быть! — закричал он.

— Можно? — осторожно спросил Гарет.

Ульрих кивнул в ответ, и тот поднял смятый пергамент и пробежал глазами. Он был явно озадачен.

— Насколько я понимаю, это, конечно, провокация…они хотят, чтобы мы сняли осаду.

— А вот здесь, посмотрите, приписочка, — Бруно взял свиток из рук друга, — «Я знаю, что ты не поверишь письму, написанному не моей рукой, и поэтому выйду на стену и помашу тебе. Это буде означать, что все записано с моих слов».

― Милорды, баронесса Уорвик просила вас выйти из шатра и встать напротив квадратной башни, ― просипел посланник, разминая свое поврежденное горло.

Ульрих удивленно оглянулся.

— Смотрите, — воскликнул Бруно, и все повернулись в сторону осажденного замка.

Воины, стоявшие между зубцов стены расступились, и вперед вышла Радмила.

Она была в роскошном бархатном платье изумрудного цвета. Даже отсюда Ульрих увидел, насколько бледна его жена. Ветер растрепал ее золотые локоны, но женщина не обращала на это никакого внимания. Армель держал ее за талию, чтобы женщина не оступилась. Ульрих буквально впился глазами в стройную фигурку, на какое-то мгновение ему стало казаться, что он даже видит ее прекрасные васильковые глаза. Но вот она подняла руку и помахала мужу. Сомнений быть не могло — это был обещанный сигнал. Тамплиер улыбнулся и увлек Радмилу обратно за ряды защитников крепости, она совсем не сопротивлялась. Потом он вдруг обернулся и тоже насмешливо махнул Ульриху. Немецкий рыцарь зло плюнул на землю и, резко повернувшись, зашагал к шатру.

— Ульрих, этого не может быть, — почти закричал Бруно, — не верь им, ее принудили.

— Как ее могли заставить? — рявкнул в ответ немец, — она прекрасно выглядит. Могла хотя бы видом своим показать, когда была на стене, я бы понял…

Ульрих посмотрел на Георга, как бы ища поддержки, но его верный друг только развел руками.

— Я тоже не могу поверить, — пробормотал он.

— А я могу! — отрезал Ульрих, — никто не может женщину заставить так солгать. К тому же знаете, что это был за сигнал?

— Что? Махнула чем-то, — ответил Бруно.

— Не чем-то она махнула, а тем самым красным платком, который я тебе, Бруно, дал, когда посылал в Самолву за ней, ты его оставил у нее в доме. Теперь Радмила с ним никогда не расстается. Как она говорит, ― это ее талисман, он принесет счастье. На это и был расчет, иначе бы я ни за что не поверил. Кто мог ее заставить подать такой тайный сигнал? ― горькая усмешка коснулась его губ. Рыцарь опустился на песок, сложив свои длинные ноги, и погрузил в него пальцы. По его широким ладоням сбегали желтые струйки.

— С ней все ясно. Она хотела, чтобы я поверил, вот и достала заветный платок. Все, снимаем осаду!

И Ульрих пошел прочь. Бруно и Георг смотрели ему в спину. Она как-то сгорбилась за эти несколько минут.

Судебный поединок

Как только Радмила увидела очертания зубчатых каменных стен Уорвика, на душе стало беспокойно. Что она скажет мужу, как объяснит, почему подала сигнал заветным платком. Ведь никто, кроме них двоих, ничего не знал про этот заветный талисман. Она, конечно, расскажет об угрозах храмовника послать королю эти злосчастные письма, но где они? Гуго как сквозь землю провалился. Меган, заметив ее состояние, попыталась ее утешить:

― Миледи Радмила. Не нужно так волноваться! Не может благородный и любящий мужчина не поверить вам. Мы должны радоваться, что Гуго выкрал эти письма и теперь ваш муж в безопасности.