Пятница, без пятнадцати шесть утра. Я лежу в кровати и таращусь в потолок. Спала только три часа и больше не хочу. Тихонько выползаю из-под пухового одеяла, прислушиваюсь, не шевелится ли Клаус, боясь его разбудить, и иду на кухню. Мои мысли сейчас заняты только Дэвидом, и я еще раз прокручиваю в голове события прошлого вечера.

Это было хорошо до дрожи в коленках. Фейерверк, запуск ракеты, я-даже-не-знаю-что. Я знаю только, что мне было хорошо в его объятиях. Это неописуемо – чувствовать его дыхание, его запах, его кожу! Когда в начале третьего я стала собираться, Дэвид был отнюдь не в восторге. Пришлось объяснить ему, что это не очень хорошая идея – оставить моих троих детей без завтрака. Я так и не набралась смелости рассказать ему о своем семейном положении. Неохотно и ворча, он все-таки меня отпустил. Почти все время, пока я ехала, мы говорили по телефону, и не успела я поставить машину, как прислал сообщение:

Я уже вставила ключ в замок входной двери, но не смогла сразу повернуть его. Не смогла вот так запросто вернуться в свой спокойный, тихий мир. Держа телефон в руке, я закурила, глубоко затянулась. Нужно сейчас забыть, забыть о Дэвиде, об этой романтической сказке, о его последнем сообщении. Нажать кнопку «удалить» мне было непросто. Напишут ли мне такое когда-нибудь еще раз? Не пора ли начинать отсчитывать последние дни, когда я – желанная женщина? Когда еще мне случится испытать подобное счастье? В самом дальнем уголке сознания какой-то голос говорил мне, что я должна сохранять здравый смысл. Да, это было чудесно, но в возрасте, в котором находится мой любовник, о серьезных отношениях не может быть и речи.

Наверное, это жалкое зрелище. Полседьмого утра, я сижу в сером спортивном костюме на своем сером диване, подобрав колени, и предаюсь безрадостным, серым мыслям. Вот-вот заиграет радио, заменяющее у нас будильник. Я бегу наверх и успеваю зажечь свет в ванной, когда музыка начинает играть вовсю. Через несколько минут я снова по уши в своих будничных делах. Будить детей, отвечать на вопрос «Что мне сегодня надеть?», готовить завтрак – делать всю ту фигню, которую делает мать троих детей между семью и восемью часами утра. В двенадцать у меня встреча с Клаудией. Гарант моего алиби жаждет подробностей, как самая известная бульварная журналистка Голливуда Гедда Гоппер. А я? Мне надо столько всего рассказать, что я чуть не лопаюсь. Мы сидим в своем любимом бистро в Брюле за маленьким столиком, погода замечательная. Мы заказали салат, белое вино и воду.

– Не важно, как это было, тебе нужно делать это почаще. Ты выглядишь просто потрясающе: глаза, кожа – все сияет, как солнце. Я почти тебе завидую. Ты подтверждаешь все эти пошлые рассуждения о том, что красота идет изнутри. Ну, рассказывай наконец… Я хочу все знать! – требует Клаудия.

Я ничего не пропускаю, с упоением пятнадцатилетней девочки рассказываю о его признаниях, о его ласках, о цветах, которые он собрал для меня. Описываю его квартиру и не могу не упомянуть его мускулистое тело. И даже тот факт, что он отлично сложен, находит свое выражение в моем рассказе. Клаудия хихикает.

– Да, похоже, Дэвид оставил о себе неизгладимое впечатление. Ты влюбилась? – спрашивает она.

У Клаудии, как и у Зузы, есть манера задавать вопросы прямо в лоб и тем самым сыпать соль на раны. Я отвечаю на этот вопрос с неохотой, потому что знаю, что отдала свое сердце – не все целиком, но большую его часть. Да, я все время думаю о нем, я сейчас словно парю над землей, и если бы могла, то достала бы для него звезду с неба!

Клаудия в шоке.

– Андреа, я, конечно, все понимаю – и то, что у тебя глаза горят, и то, что ты чувствуешь, – но ты же не можешь всерьез поставить из-за него на карту свою семью? Ты что, с ума сошла?

– Я и не собираюсь, – отвечаю я в задумчивости.

– Очень хорошо, ты меня успокоила. Но ты говоришь так, как будто завтра же готова с головой окунуться в новую жизнь! – говорит она.

– Что, тебе правда так кажется? – Теперь уже я в шоке.

– Ну да, есть чуть-чуть. На меня ты производишь впечатление по уши влюбленной женщины. Я только надеюсь, что дома у тебя все будет под контролем, потому что по твоему сияющему виду даже слепой с палочкой обо всем догадается.

Зараза!

– Кстати, ты узнала, сколько ему лет?

Это единственное, о чем я до сих пор умалчивала. Я выпиваю большой глоток воды, закуриваю уже седьмую или восьмую сигарету за день и делаю признание:

– Мне не так-то просто было это узнать. Ему ровно на год больше, чем было мне, когда я родила Софи.

– Господи, ты же знаешь, я совершенно не умею считать… Сколько лет Софи? Кажется, пятнадцать… То есть ему… Ах, мама моя родная, ему двадцать шесть! – говорит она немного громче, чем нужно.

– Об этом не обязательно знать всему бистро, – шепчу я.

Но так это и есть. Дэвид младше меня на четырнадцать лет! И на этом тема для меня закрыта. И пусть Джоан Коллинз показывает всему миру своего мужа, который на двадцать лет ее моложе, или Тина Тернер много лет живет с мужчиной, годящимся ей в сыновья. Я в Кляйн-Вернихе такого делать не могу. Для меня четырнадцать лет – непреодолимая преграда. Это приключение не мажет и не должно быть чем-то большим, чем короткий, бурный роман. Хотя…

– А что дальше? Вы с ним о чем-то договорились? – спрашивает Клаудия.

Да, договорились. В это воскресенье какое-то чудо освободит меня сразу от всех домочадцев. Клаус хочет, точнее, должен съездить к родителям. Я так долго ждала момента, когда дети вырастут и мне не нужно будет ездить с ними к этой горбатой родне. Вот уже целый год, как чаша сия меня минует. Клаудия смеется.

– Просто нарочно не придумаешь!

– Да, мне повезло. Хотя у Дэвида в воскресенье какая-то встреча, но он ее отменит. У нас будет целый день и еще полночи! – ликую я.

– Я опять обеспечиваю твое алиби?

– Я бы хотела вообще никому ничего не говорить, чтобы не пришлось врать.

– Хорошо, но если нужно будет мое участие, звони, – говорит она, качая головой, и мы прощаемся.

Настала суббота! Тренировка на сегодня отменяется. Перед тем как заехать к Зузе, мне нужно еще съездить с Клаусом на станцию техобслуживания, потому что ремонт моей таратайки обошелся в большую сумму, чем стоимость самой машины. Я бы очень хотела и дальше колесить на синем «опеле». Он не просто хорошо едет, но и выглядит суперски. Клаусу с трудом, но удается сговориться с Грегориусом на приемлемой для нас цене. Мы продаем ему мою старую развалюху, и с этого момента я счастливая владелица синего кабриолета.

В начале шестого я приползаю к Зузе. Сегодня у нее встреча с Мартином, она бегает по дому, как раненая, и кудахчет, будто снеслась. Обычно в ее доме царит полный порядок. Но сегодня здесь полный кавардак. Буквально чуть не носки на люстре висят. На кухне скопилась посуда за последние дня два. На сделанном по собственному эскизу дубовом столике громоздятся газеты, бумажки и – о ужас! – коробки из-под пиццы. Казимир оставил на паркетном полу грязные следы, и я очень удивлена, что Мисс Идеал до сих пор их не вытерла. Я иду за кудахчущей Зузой в спальню. На кованой кровати лежат кучи разной одежды. Я, словно аист, переступаю через туфли, валяющиеся на полу, отодвигаю одежду и сажусь на кровать.

– Черт! Андреа, представь, мне через три часа нужно быть на месте, а я до сих пор не знаю, что надеть, – говорит Зуза с наигранной беспомощностью, стоя передо мной в трусах и лифчике, с бигуди на голове. – Надеть то маленькое черное платье с новыми сандалиями или влезть в кожаные штаны? Сейчас они, наверное, уже не будут такими тесными. За последнее время я точно скинула пару килограммов. За это я люблю кризисы: жир тает. Или лучше новые джинсы, сегодня купила, с той секси-кофточ-кой? В качестве альтернативы еще можно выбрать бежевые брюки и темно-синий костюм в тонкую полоску. Ну скажи же что-нибудь!