45.

Шесть таблеток валерианы, и больше ни на какое успокоительное я не имела права. А меня сжигала ревность. Когда говорят про медленный огонь, на котором будут жариться в аду грешники, наверняка имеют в виду что-то подобное, а не просто пикник чертей с барбекю, как на картинах Босха. Пламя не останавливалось ни на секунду, практически каждый день мне казалось, что у меня внутри гореть уже нечему, все уже сожжено. Но каждый новый день показывал, что я все-таки оптимист – находились какие-то новые участки отмирающей души.

Почему я его не начинала ненавидеть? Почему я не пыталась как-то прекратить это? Возможно, это было бы легче.

– Ревность – это глупость, – орал Антон. – Вот же я, рядом с тобой сижу!

Но в глазах у него, даже когда он гладил большой уже живот, мелькали образы и мечты – вот туда и туда он помчится завтра.

И вот однажды я увидела сон, в котором я прихожу домой и вижу нашу расстеленную кровать, подушки и на ней головы – Антона и какой-то крашеной в разноцветные перышки девушки.

Я стою в дверях, они спят. У меня в руках топор, точно как в фильмах ужасов. Я смотрю на них – беззащитных, спокойных и понимаю, что любой суд меня оправдает. Беременная, застала на месте преступления, в состоянии аффекта. Более того, я вдруг понимаю, что это сон, и во сне я совершенно безнаказанно могу их убить. Просто для разрядки нервной системы. Я стою долго. Очень долго. Потом опускаю топор, разворачиваюсь и ухожу из квартиры.

И я поняла, что ничего не сделаю. Есть граница человеческих отношений, свободы, ревности, страсти, боли и воли – и эту границу я не смогу перейти! Видимо, меня очень сильно любили и хранили мои ангелы, раз послали такой сон.

Проснулась я поздно спокойной, мирной. И видимо, из сна, вынесла очень правильное знание: моя проблема не ревность (никогда в жизни ни до этого, ни после я не была ревнивой), моя проблема – зависимость. Я сама добровольно поставила себя в зависимость от Антона. Сама сделала его себе наркотиком. Точнее, мне казалось, что его любовь ко мне – моя стена, моя башня. И я просто не хочу с этим прощаться. Так я делала много жизней подряд, и каждый раз это оказывалось губительным. Не Антон меня убивал, я сама лишала себя всего остального мира.

С этого момента началось мое выздоровление от зависимости – мучительное, глупое, медленное. Но неизбежное, потому что это я сделала его неизбежным. Бежать мне было некуда.

Перво-наперво я запретила себе соскальзывать в истерики. Врачи считают, что истерики у беременной будут обязательно, потому что меняется гормональный фон и все такое. Но я больше не могла позволить себе роскошь валяться по нескольку дней в кровати в состоянии буквально кучи тряпья, мой организм изначально не был приспособлен к истерикам, и переносила я их очень плохо. Один такой «выхлоп» – и я еще три дня выбираюсь на уровень хоть какого-то присутствия в реальном мире.

Поэтому мне пришлось следить за своими мыслями. Тут мне случайно попалось дешевенькое колечко, на котором стразами было выложено слово «HAPPY». Я надела его на палец и держалась за это кольцо взглядом, как голодные собаки за кость.

Я самыми садистскими методами изгоняла мысли о своих несчастьях, мысли, которые стали так привычны, что у них уже, кажется, было гнездо где-то посредине моей головы. По-моему, там они и размножались. Каждая такая мысль приводила за собой следующую, а уж если я давала волю своей фантазии…

Итак, ни одной мысли не должно было просочиться во внутренний голос, нельзя было повторять «За что он так со мной?!», потому что приходили следующие мысли и быстро выносили меня за порог отчаяния.

Прогнать мысли, не дать внутреннему голосу ныть! Видеть перед собой только слово «счастливчик». Смотреть хорошие фильмы, встречаться с подругами и запретить им обсуждать это (подруги, кстати, неизменно удивлялись, почему я не хочу обсуждать свои проблемы, я ограничивалась констатацией факта «муж в загуле» и просила перейти на другие темы). Я повторяла «ОМ МАНИ ПОДМЕ ХУМ» или «Богородицу» – обе эти традиции давали положительный эффект, но разный. Впрочем, в том раздрае, в котором находилась моя биография, я имела права на любые соломинки, лишь бы это спасало!

С великими боями я продержалась три дня – и потом стало чуть легче. Через семь дней стало еще проще. Появились навыки «отлова» первых мыслей, после которых я сползала в депрессию. Я узнавала первых лазутчиков и говорила им «ОМ МАНИ ПАДМЕ ХУМ». С каждым часом я все больше начинала походить на самостоятельного человека, а не на зависимую куклу с единственным вопросом: «С кем сейчас мой муж?»

Еще 10 лет назад я усвоила мудрость поговорки «помоги себе сам и Бог тебе поможет». Просто я на время об этом забыла, а теперь вспоминала.

Лет в семнадцать я приехала в спортивный лагерь МГУ, в местечко Лазаревское, под Сочи. Поезд пришел в четыре утра, а первая электричка со станции пересадки уходила в шесть с копейками. Два часа надо было провести на душном южном вокзале, битком забитом людьми. Куда бы я ни пыталась пристроиться со своими чемоданом и пакетом с едой, ко мне обязательно подползал какой-нибудь горячий мужчина и предлагал уединиться в ближайших сиреневых кустах. Форма предложений была разной, некоторые начинали издалека – с цели поездки, сочувствия, приглашения в ресторан. Но суть была неизменной – что это у девушки два часа пропадают, а то даже и подзаработать могла бы!

Я отбрехивалась от очередного навязчивого жоптельмена (как говорила моя бабушка), перебегала на другое место и все повторялось. В какой-то момент меня это так достало, что я устроилась в самом центре вокзала, оперлась на балюстраду и решила, что простою тут, авось, прилюдно меньше будут лезть. Не знала я тогда южных мужчин. Как только я поставила пакет и надкусила яблоко, ко мне подползло уж совсем странное человеческое существо, страдающее взаимностью с алкоголем. Существо без предисловий потребовало любви, прямо сейчас и ненадолго, ну чтобы я не обольщалась и не подумала, что это он мне что-то серьезное предлагает, на всю жизнь. Я сказала, чтобы он от меня отстал. Он не отстал. Я разозлилась и вежливо отправила его еще дальше. Дальше оно тоже не пошло, зато потребовало: «Дай яблоко, и я уйду».

Я посмотрела на яблоко, подумала, что у меня их еще много, а у этого несчастного наверное сушняк. И протянула яблоко. Существо взяло яблоко, очень внимательно его оглядело и надкусило. Я, наивная, застыла в ожидании, что вот сейчас меня оставят в покое. Но гражданин расценил мое ожидание иначе, придвинулся и перешел к обсуждению деталей – причем довольно подробных и мерзких. Он, вероятно, решил, что раз добился победы с яблоком, то и остальное от него никуда не уйдет.

Вот тут я взвилась окончательно и почему-то решила, что яблоко такой гадине – это уже слишком шикарный подарок. И шарахнула его по руке, в которой он наотлет держал огрызок. Яблоко эффектнейшей дугой перелетело через зал и плюхнулось где-то у стены. Многочисленные зрители этой сцены взвыли от восторга. А пьяное существо моментально извинилось и исчезло – такое объяснение оно, видимо, понимало.

Но самое интересное было потом: из самых разных концов зала ко мне стали подходить мужчины и говорить: «Я тебя в обиду не дам, если кто будет приставать – сразу мне скажи, я вот там сижу», – и отходить безо всяких намеков и заигрываний. Зауважали, значит.

Теперь, когда я смогла сама себя защитить, у меня нашлись защитники!

Так потом бывало в жизни много раз. Когда ты помогаешь сам себе, сам готов за себя постоять, помощь приходит всегда.

46.

Антон, слишком занятый бурными переменами в своей жизни, просто не заметил, как я от него ухожу. Физически оставаясь в том же месте, я делала шаг назад, еще шаг, еще шаг от него. Это я пойму сама, с этим я тоже могу справиться. Это я обсужу с мамой. Если мне не с кем будет поговорить, я подожду до завтра и позвоню подругам. Микроскопические шажки мои были подвигом только для меня. Он же являлся поздно, «принюхивался» на пороге, каков климат в доме. И если я не начинала выпытывать, плакать и скандалить, облегченно вздыхал и уползал к компьютеру.