Один раз первой ночью и два раза другой ночью, итого: 3 раза с издательницей.
Ни разу. Ничего, собственно, и не было.
Тоже ни разу, но в какой-то момент я опять ожил. Долгие годы я жил в совершеннейшей духовной апатии, которая и сейчас никуда не исчезла, но последняя неделя была особенно тяжелой. Для меня всегда весна была самым страшным временем года, а тут выдалось несколько солнечных дней, которые всегда так сильно действуют на женщин. У меня сложилось впечатление, что все они, от пятнадцати– до пятидесятилетних, вышли на улицу, одевшись так, чтобы соблазнить меня. Смотреть на них оказалось настолько мучительно, что я вынужден был шагать по улице, уставившись в плитки тротуара под ногами. В качестве талисмана я положил в карман свою коробочку с барбитуратами, хотя в тот день не испытывал суицидальных приступов. Был только один соблазн: разложить таблетки на столе или на покрывале и пересчитать. Их должно быть больше пятидесяти. Если я их пересчитаю, то только трусость сможет помешать мне проглотить пригоршню с большим глотком «Гленливета», иначе я буду презирать себя до конца своих дней. Но такой соблазн не возникает, если я гуляю, пристально глядя себе под ноги и заглядывая в шумные пабы. Оставаясь на выходные в городе, я обычно хожу по битком набитым пабам. Я распределяю свою дозу алкоголя между двадцатью заведениями, посещая не более шести-семи за вечер. В следующие дни я посещаю другие шесть. И так далее. Таким образом, я ни с кем не могу близко познакомиться, и никто не может заметить, как много я пью. От набережной Кельвина ведет неприметная дорожка, которая так редко используется, что на ней до сих пор сохранилась брусчатка со времен лошадей и карет. После наступления темноты я подошел к высокой арке моста, откуда вела эта дорожка, и увидел темную бесформенную фигуру, спускавшуюся по склону с другой стороны. Не берусь объяснить, как я угадал, что фигура непременно женская, и каким образом мне стало понятно, что она тоже заметила и почувствовала меня. Мы оба спускались вниз, и по мере того, как мы приближались друг к другу, у меня случилась эрекция. Это было что-то новенькое. Мне удавалось добиваться этого с помощью своих фантазий, однако если речь шла о реальной женщине, то требовался длительный процесс любовной игры, прежде чем внизу у меня твердело. Я был потрясен действием, которое произвела на меня эта женщина. Она была немолодая и толстая, с опухшим бесцветным лицом, но рядом с ней я чувствовал себя исполненным надежды и благодарности; я подошел к ней и положил руки ей на плечи. Мне очень трудно вспоминать это.
Вспомни это.
Она сказала:
– Да, ладно, но мне надо быть поосторожнее, хочу сперва посмотреть, что ты мне предлагаешь, ага?
Я подумал, что она имеет в виду мой член – не болею ли я чем. Тогда я отвел ее за колонну моста, расстегнул молнию на джинсах и достал член. Она потрогала его.
– Вот видишь, все в порядке. Пойдем ко мне, – произнес я.
Спрятав член обратно в штаны, я взял ее за руку и повел по дорожке к своему дому. Я был очень возбужден и без конца что-то бормотал, не помню, что именно. Мне хотелось, чтобы и она разделила мои чувства, поэтому я вложил двадцатифунтовую купюру ей в ладонь, пообещав дать утром еще, если она проведет со мной ночь. Вдруг она остановилась и спросила:
– Дык а ты женишься на мне?
– Нет, я уже был женат.
– Тогда я не смогу тя удовлетворить. Нет, нет, нет, нет, никогда не смогу тя удовлетворить, ничо не выйдет.
Мы стояли у входа в метро. Она развернулась и пошла туда с моей двадцатифунтовой купюрой. Я бросился за ней, бормоча:
– Вернись, пожалуйста, вернись.
Но она свернула за угол, не переставая повторять:
– Нет, нет, нет, не смогу тя удовлетворить, не смогу удовлетворить тя.
Тут я разозлился и проревел:
– ТЫ НЕ ПРАВА!
Повернулся и побежал вверх по дорожке и через минуту уже заказывал себе джин с тоником в переполненном пабе. Джин был довольно мерзким, но в выходные я пью только джин, потому что после него изо рта не пахнет. Пенис мой успокоился и мирно лежал на месте, но мне все было не остановить свое бормотание, хотя мне это совершенно не свойственно, я ведь привык считать, что люди, которые много говорят, растрачивают себя впустую. Увидев человека, с которым я был немного знаком, я сказал:
– Только что со мной приключилась презабавная история.
И рассказал ему, что произошло. Лицо его вдруг приняло неопределенное, отсутствующее выражение, он бросил: «Простите», развернулся и ушел.
«Не слишком-то вежливо», – подумал я. Но тут мне на глаза попалась симпатичная девушка, скорее всего студентка, стоявшая вместе с подружками.
– Привет, – сказал я ей.
Приятно улыбнувшись, она ответила: «Привет», хотя видно было, что она удивлена. Наверняка она решила, что мы уже встречались где-то, но она просто забыла меня, ведь по моему приличному виду никак не скажешь, что такой господин заговаривает со всеми симпатичными молоденькими девушками подряд. Я сказал:
– Знаете, тут столько занятного народа. Вот, например, встретил я только что одну любопытнейшую особу.
И я опять рассказал про эту женщину под мостом. Чтобы рассмешить девушку, я говорил преувеличенно удивленным голосом с простонародным шотландским акцентом – как Билли Коннолли. Я нарочно говорил громко, чтобы окружающие тоже могли слышать. Боже мой, помоги мне остановиться и не вспоминать все это.Что было дальше, помню смутно. Все повернулись ко мне спинами, и это страшно меня разозлило, и я запустил своим стаканом поверх их голов в сторону стойки, потом схватил со стола чужой стакан и швырнул туда же, выскочил из бара и помчался прочь. Бежал я долго. Заметив пакистанскую бакалейную лавку, открытую в столь поздний час, я зашел туда, потому что мне надо было купить яйца и бекон к завтраку. За стойкой работал мальчик лет двенадцати или тринадцати, или четырнадцати – такой красивый самостоятельный мальчик. Все равно народу в магазине не было, и я
Сделай так, чтобы я больше ничего не мог вспомнить. Я не заслужил Твоей милости, но она мне так нужна сейчас. Ниспошли мне спокойствие, Господи. Останови мои воспоминания о том, как я пошел в заднюю часть магазина, где стоял холодильник с молочными продуктами. Я не хочу вспоминать, как, будучи уверен, что остаюсь незамеченным, стал воровать яйца, бекон, масло, рассовывая все это по карманам, ведь до платяного шкафа не так уж и далеко.
Скрип дверцы шкафа. Карман плаща. Маленькая баночка удобно ложится в ладонь. Теперь обратно в постель. Отвернуть крышечку. С легким шорохом маленькие белые торпеды рассыпаются по покрывалу. Может, ты все-таки не будешь вспоминать, как подошел к стойке с пакетом 1, 2, 3, 4, 5, молока в руке, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15 и не станешь вспоминать, как мальчик пробил на кассовом аппарате цену на молоко и спросил: «Это все?», и как ты ответил: «Да» 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, а он – прекрати вспоминать – обошел стойку, молча засунул руку мне в карман и выложил на стойку все, что я наворовал и 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40, 41, 42, 43, 44, 45, 46, 47, 48,49, 50 давай сыграем, у меня еще есть 51, 52, 53, 54, 55 и 56, если я не смогу вспомнить, что именно он сказал
Все, прекратилось. Отлично! А то Ты, Господи, почти довел меня до предела. Оставляю таблетки на покрывале на случай, если Ты подскажешь моей памяти, что же я услышал от мальчика.
Случай с проституткой показал, что я не совсем еще мертвец. Как я ей благодарен! Последствия меня не слишком волнуют. Дай лучше вспомнить мои живые отношения с реальными женщинами.