Они пообедали бутербродами с яйцом и латуком. На десерт лакомились бланманже. Желе расплылось на тарелке, едва его выложили из формы. Роланд прихватил с собой патефон и по очереди танцевал с Тильдой и Эмили на травянистой лужайке у реки. После Тильда сидела на берегу, болтая ногами в воде, зарываясь пальцами в ил. На мелководье сновали крошечные рыбешки. Солнце обжигало ей плечи и затылок.

— Дара все никак не приглашает меня на свидание, — сказала Эмили, усаживаясь с ней рядом, — хотя я всячески даю ему понять, что хотела бы встречаться с ним. Чуть ли не умоляла, чтобы он повез меня на ярмарку в Соэм.

Тильда вспомнила, что Роланд Поттер отказался пожать Даре руку. Вспомнила и его замечание по поводу обуви Дары. С тревогой она думала о том, что Дара почувствовал, как быстро Роланд Поттер составил о нем свое мнение и сбросил его со счетов.

— У меня есть план. Не говори ничего. — Эмили повысила голос. — Поедем куда-нибудь посидим, Роланд. В «Лисе и собаке» чудесный садик.

— Даже не знаю… — с сомнением в голосе отозвался Роланд. — Не уверен, что мама…

— Не будь занудой. Поехали. — Эмили поднялась на ноги, стряхнула траву с юбки.

Они покатили назад в Или, автомобиль подпрыгивал на неровной дороге. Во внутреннем дворике «Лисы и собаки» Роланд нашел свободный столик.

— Вон он. — Эмили улыбнулась, довольная собой: в углу сада Дара Канаван составлял бокалы на поднос.

—  Эм, — недовольно произнес Роланд.

— Дара! Привет, Дара! — Эмили встала и помахала ему.

Дара подошел к ним, чуть заметно улыбнулся.

— Мисс Поттер. Мисс Гринлис. — Он повернулся к Роланду. — Чего желаете, сэр?

Роланд закурил сигарету.

— Пинту лучшего пива и два лимонада. И… — Дара уже повернулся, чтобы уйти, — поживей, пожалуйста.

Тильда заметила, что Дара на мгновение замедлил шаг и крепче сжал в руках поднос, так что костяшки его пальцев побелели.

Эмили тронула брата за рукав.

— Дай мне сигарету, Ролло, дорогой.

Тот покачал головой.

— Ты еще мала, Эм. И вообще девушки не курят на людях.

—  Роланд!Ну ты и ханжа! — Эмили взяла из его портсигара сигарету. — Между прочим, я уже курила на прошлое Рождество. У папы взяла. — Она сунула сигарету в рот и зажгла спичку.

— Вдыхай, глупая, — посоветовал Роланд.

Эмили закурила. Тильда высматривала Дару. Роланд барабанил пальцами по столу.

— Ну и куда он подевался? Черт…

Из задней двери паба вышел Дара с подносом в руках. Когда он подошел к их столику, Роланд сказал:

— Долго копаешься.

Дара побледнел. Он поставил бокалы с лимонадом перед девушками и взял с подноса кружку. Потом якобы оступился, и пиво выплеснулось на белую рубашку Роланда.

— Ой, простите, сэр. Я очень неловок. — Дара удалился в паб.

Роланд, хватая ртом воздух, поднялся из-за стола. Эмили промокала его рубашку носовым платком. Тильда, опрокинув свой стул, побежала через садик.

Сумрачное помещение паба было битком набито фермерами, на полу под ногами скрипел песок от их башмаков. Дары нигде не было видно. Мужчины свистели ей; кто-то схватил ее, привлекая к себе. Ругаясь, Тильда вырвалась от нахала и, работая локтями, протиснулась через толпу к выходу. На улице она оглядела дорогу, но увидела только лиловые силуэты зданий.

Роланд и Эмили вышли из сада на улицу.

— Ролло… — нерешительно произнесла Эмили, когда они остановились у автомобиля.

— Пойдем-ка лучше домой пешком. А то сиденья пивом провоняют. — С него все еще капало. Роланд глянул на сестру. — Я вел себя как последний дурак. Сам не знаю почему. Пожалуй, поделом мне. — Он отжал свою рубашку.

— Дара вовсе не плохой человек, Ролло. Он добрый, веселый. И порядочный… ну, ты понимаешь.

Роланд медленно кивнул.

— Все равно, Эм, держись от него подальше.

— Но я люблюего! — простонала она.

Он покачал головой.

— Не будь дурой, Эм.

— А я все равно люблю! Тебе этого не понять, Роланд…

— Эмили, он не нашего круга, — мягко сказал он. — И к тому же безумно влюблен в Тильду.

Она пристально посмотрела на брата. По его глазам поняла, что он говорит правду. И, как это было ни мучительно, заставила себя признать, что он прав. И ей сразу стала ясна подоплека безобразной сцены в пабе.

— Как и ты, дорогой братец.

— Да. — Роланд порылся в кармане, достал портсигар, протянул ей.

Она взяла сигарету, опустила плечи. Слезы текли по ее щекам.

Роланд дал сестре носовой платок.

— Вытри слезы, старушка. И выше нос. С ним она не будет счастлива. Это исключено.

Тильда нашла Дару на полпути в Саутэм. Он стоял на мосту и смотрел на воду. Она затормозила, окликнула его, слезла с велосипеда.

Он глянул на нее.

— Где твои утонченные друзья, Тильда?

— Понятия не имею. А ты как, Дара?

Его руки лежали на парапете.

— Великолепно. Просто великолепно.

— В пабе…

— В пабе я вел себя как идиот. Ревность взыграла.

— К Роланду?

Он сердито развел руками.

— Автомобиль… костюм… денег полные карманы… даже носки, черт бы их побрал.

— Носки? — рассмеялась Тильда.

Уголки губ Дары искривились в усмешке.

— Такие красивенькие, с ромбовидным узором. Не то что эти.

Он скинул один башмак. В его носке ручной вязки зияла дыра размером с картофелину.

— О, Дара.

— Святая Дева Мария, Матерь Божья, мои ноги черны как ночь. — Он вошел в воду по колено и крикнул: — Иди сюда, любимая… здесь здорово.

Тильда скинула туфли и, босая, окунула пальцы ног в воду.

— Вода ледяная, Дара.

— Эх ты, детка моя.

Он вернулся к берегу и подхватил ее на руки. Она взвизгнула, но обвила его ногами и рассмеялась.

— Ты колдунья, Тильда Гринлис, — тихо сказал Дара. Потом склонил голову и поцеловал ее. Губы у него были жесткие и жадные. Он крепко прижимал ее к себе, и она не хотела, чтобы он ее отпускал. Когда наконец они отстранились друг от друга, он повторил: — Ты колдунья, Тильда. Ты меня заворожила, — и стал медленно разжимать объятия.

Смеясь, протестуя, она упала в холодную зеленую воду.

В те дни, когда Дара работал неполную смену, он встречал Тильду после занятий и они вместе на велосипедах ехали в Саутэм. Однажды у ее велосипеда спустило колесо, и им пришлось оставить его в канаве. Дара посадил ее на раму своего велосипеда, и они поехали дальше. Он во все горло орал песни «Звезда графства Даун» и «Залив Голуэй». Люди, трудившиеся на полях, отвлекались от работы и смотрели, как он выписывает кренделя на дороге. Тильда визжала, требовала, чтобы он остановился. Он остановился. Она упала ему в объятия, и он ее опять поцеловал.

Однажды он взял у кого-то лошадь — она так и не узнала, у кого, — посадил ее в седло перед собой, и они поскакали. У обводного канала он цокнул языком, замедляя ход коня, наклонился вперед, обхватив Тильду за талию, губами лаская ее шею. Когда он погладил ее грудь, ей захотелось забыть про все предостережения тети Сары и отдаться ему, но она ударом ноги подстегнула лошадь, и они помчались по полю. Дара делал вид, будто соскальзывает с седла; Тильда льнула к лошадиной гриве.

Она не знала никого, кто мог бы сравниться с Дарой Канаваном. Однажды он повел ее в модное кафе, заказал пирожные и булочки, имитируя отрывистый английский выговор да еще нацепив монокль (что один из гостей забыл на стойке бара), наполовину скрывавший один его смеющийся зеленый глаз. В свой восемнадцатый день рождения, выйдя из дома утром, она увидела букетики первоцвета и сердечника, украшавшие входную дверь, а перед ней, на крошечном газоне, свое имя, выложенное цветами. Однажды после обеда она сбежала с занятий, и вместе с Дарой они пошли на танцы. Он вел ее по залу в танце с небрежной раскованной грациозностью. Потом, стоя посреди переполненного кафе, поцеловал ее, да так, что у нее дух захватило, — прямо на глазах у матрон и продавщиц. Женщины неодобрительно зашептались, но в глазах девушек Тильда заметила зависть.