Спальня была очень велика, чересчур велика для нее одной, дом был прекрасен, но тоже слишком велик. Она снова вздохнула, словно всхлипнула, и почему-то испугалась.
Малколма, уже более или менее пришедшего в себя, тоже пугала огромность старого поместья и необходимость все изучить и обо всем позаботиться. Сидя в кабинете перед планом дома и картой земель, он ломал голову над тем, с чего начать.
Как раз в эту минуту в двери появился дворецкий Барнет.
— Пришел управляющий, мистер Эймс, милорд. Он просит принять его сегодня вечером, или же он придет завтра утром.
— О, если он здесь, — воскликнул Малколм, — проведите его ко мне.
Он попытался вспомнить, знал ли он когда-либо дядиного управляющего, и ему смутно припомнился довольно ворчливый человек, которого они с Джоном побаивались, а арендаторы и лесничие люто ненавидели.
Поэтому Малколм совсем не ожидал увидеть перед собой высокого, улыбающегося молодого человека атлетического сложения, с ярко-голубыми глазами, в хорошо сшитом костюме.
«Слишком молод», — тут же решил он.
— Вы давно служите здесь? — спросил он у Эймса, как только состоялось знакомство и обмен приветствиями.
— Почти пять лет, — ответил тот. — Джон рекомендовал меня. Я учился в Кембридже с братом его жены, и мне всегда хотелось работать управляющим в большом поместье. Мне нравится здесь, хотя последние несколько лет было нелегко, выросли налоги, арендаторы повысили требования.
— Мне еще предстоит как следует вникнуть в дела, — заметил Малколм. — Вам, конечно, известна сумма налога на наследство, она огромна, и эти деньги предстоит найти.
— Я надеюсь, вы не собираетесь продавать земли? — быстро спросил Эймс. — Ваш дядя был решительно против этого при всех обстоятельствах. Он выкупил обратно те акры земли, что в свое время были проданы. Это было еще при вашем дедушке.
— Боюсь, что без этого не обойтись, — холодно остановил его Малколм. — Я буду рад, если вы продолжите выполнять свои обязанности, пока мы сообща во всем не разберемся.
Джеральд Эймс с готовностью согласился, и Малколм понял, молодой человек доволен, что не лишился места при новом хозяине. И еще, что он любит свою работу, любит поместье и не хотел бы покидать его.
Малколм испытал удовлетворение оттого, что сумел поставить молодого управляющего на место, когда речь пошла о продаже земель, но ему понравилось, как Эймс встал на защиту семейных традиций и родовых земель.
Однако Малколм не собирался поддаваться обаянию голубых глаз и жизнерадостной улыбки, и его в какой-то степени раздражала приятная наружность управляющего. Он предпочел бы видеть на его месте старомодного грубовато-добродушного простолюдина.
Молодость и непринужденность Эймса вызывали у Малколма чувство, похожее на зависть. Управляющий был на своем месте, он здоров и крепок и, по всему видно, в ладу с собой и окружающим миром. Человек, который так доволен своей жизнью, должно быть, счастлив. Малколм завидовал его удовлетворенности работой и жизнью вообще. Сам же он, беседуя с Эймсом, чувствовал себя старым и до смешного надменным снобом.
Мысли Малколма постепенно отвлеклись от обсуждаемых проблем — границ поместья, количества фазанов для заповедника, отдаленных ферм и их арендаторов — и вновь вернулись к личности управляющего.
Тот вел себя, беседуя с хозяином, удивительно естественно и просто, без тени смущения или неловкости и вместе с тем с достаточным уважением к собеседнику и интересом к делу, что всегда подкупает. Эймс, без сомнения, хороший управляющий, он знает и любит свою работу, кроме того, он — джентльмен, человек слова и дела, а стало быть, заслуживает доверия и в его преданности можно не сомневаться.
Но откуда это безумное желание рассчитать его, выгнать на все четыре стороны и вместо него иметь рядом таких же неудовлетворенных жизнью личностей, как он сам? — думал Малколм.
Когда управляющий покидал его кабинет, приветливо пожелав ему доброй ночи и пообещав быть в поместье завтра утром, лицо Малколма никак не выдавало его мыслей, хотя привычная хмурость его исчезла.
Оставшись один, Малколм подошел к окну и стал смотреть, как опускаются сумерки. Над озером поднялась легкая дымка вечернего тумана, скрывшая подножия темных стволов деревьев.
После шумного Лондона здесь стояла глубокая тишина, и Малколм поймал себя на том, что вслушивается в нее. От этого еще ощутимее стала знакомая атмосфера дома, сомкнувшаяся вокруг него, словно кольцо.
На его плечи легло бремя наследства многих поколений, и никто еще не мог отказаться от этой ответственности или избежать ее.
Погруженный в раздумья, Малколм услышал донесшийся из темноты парка бой церковных часов.
Били часы на церкви, построенной над фамильным склепом, — дар семьи Грейлингов усопшим. Отец и мать Малколма тоже были похоронены здесь. Как давно он о них не вспоминал, лежащих рядом под тяжелой могильной плитой! Но теперь ему казалось, что и они рады его возвращению.
Когда прозвучал последний удар часов и звук его затих, медленно растворяясь вдали, и наступила ночь, Малколм уже знал, что никогда не покинет Грейлинг, какие бы деньги ему ни предлагали.
Направляясь в поместье, Джеральд Эймс тихонько насвистывал.
У него был велосипед, он мог пользоваться автомобилем, имевшимся в хозяйстве, но прибегал к нему лишь в тех случаях, когда приходилось посещать самые дальние фермы. Сейчас же он предпочитал пройтись пешком, потому что был молод, испытывал желание размяться и к тому же утро было великолепное.
Он размашисто шагал, громко и весело насвистывал, фальшивя при этом, но мысли его были всецело заняты предстоящей встречей.
Его интересовало, что за человек этот новый владелец Грейлинга, он пытался составить собственное непредвзятое мнение о нем, хотя из желания быть лояльным уже дал о нем блестящие отзывы многим жителям деревни и округи. Вчера его телефон звонил, не умолкая.
— Какой он, Джеральд? — подняв трубку, слышал он один и тот же вопрос.
— Очень приятный человек, — отвечал он. — Вам он понравится. Нет, с женой его я еще не знаком.
Но теперь, наедине со своими, мыслями, он, пожалуй, не был так уверен, что Малколм понравится своим соседям.
По нынешним представлениям это были неплохие для сельской местности соседи: в большинстве своем — старые обедневшие семьи или семьи состоятельные, которые, впрочем, не могли похвастаться ни воспитанием, ни культурой.
Все это были люди приятные, гостеприимные и словоохотливые, готовые во всем находить что-то хорошее. Они устраивали званые обеды, импровизированные вечеринки с танцами, а летом крикетные матчи, где у девушек был шанс встретить подходящего жениха.
Малколма ждало немало различных общественных постов, ибо внезапная смерть лорда и его сына лишила графство сразу двух весьма влиятельных фигур. Со смертью лорда Грейлинга опустело место председателя местной ассоциации консерваторов, и ощутимую потерю понес Комитет охотников, где старый лорд играл не последнюю роль. К тому же его сын Джон был президентом здешнего крикетного клуба.
Но Джеральд не представлял себе, что Малколм с удовольствием займет хоть один из этих постов. Что же его беспокоит в новом хозяине, думал Джеральд, ведь совершенно ясно, что с ним происходит что-то неладное. Джеральд слышал, что его первая жена сделала его жизнь невыносимой. Но она умерла. Как молодожен он не выглядит счастливым, а ведь он женат всего несколько недель. Интересно, какова его жена, новая леди Грейлинг? Об этом его не переставали расспрашивать все вокруг, они просто умирали от любопытства и желания поскорее познакомиться. Если молодая хозяйка поместья — хороший человек, ее ждет здесь сердечный прием.
Жену Джона тут недолюбливали. Она была родом из Австралии, ее ничто не интересовало, кроме светской жизни в Лондоне. Она вышла замуж за Джона не по любви, скорее ее привлекала возможность стать хозяйкой поместья. Но жизнь в Грейлинге ей смертельно наскучила. Ссылаясь на слабое здоровье, она отказалась иметь детей, и Джеральд не сомневался, что сейчас она горько сожалеет об этом. Родив наследника, она, бесспорно, была бы хозяйкой поместья до совершеннолетия сына. Теперь она могла остаться в Лондоне, наслаждаться обществом своих друзей, а все, кто живет севернее Оксфорд-стрит, едва ли будут сожалеть об этом.