Чарльзу Стоу стало не по себе. Но он овладел собой, принял чашку, которую протянул ему Ван, отпил глоток и сказал:

— Я сюда приехал, потому что люблю чай, а вовсе не затем, чтобы становиться чьей бы то ни было собственностью.

Довольно долго Ван сохранял невозмутимое молчание. Потом встал, повернулся, спустил халат и продемонстрировал свое плечо, на котором была точно такая же татуировку, как у Лоан.

— То же самое говорил себе и я, прежде чем начал работать на Лю Чэна.

Чарльз Стоу больше не заводил разговоров с Ваном ни о Лоан, ни о тайне, окутывавшей этого загадочного Лю Чэна. Китаец тоже не затрагивал эту тему. То был словно молчаливый договор, общая тайна, ожог, который уже не ощущаешь, но память о котором остается записанной на коже.

И все же однажды, когда англичанин сидел в задумчивости у нефритового фонтана, Ван обратился к нему с такими словами:

— Не думайте о Лоан, не надо.

— Как вы догадались, что я о ней думаю?

Китаец усмехнулся.

— По вашему лицу можно читать как в раскрытой книге.

По телу Чарльза Стоу пробежала дрожь, столь же неуловимая, как трепет листьев чайных кустов под утренним ветерком.

— Я должен встретиться с Лю Чэном.

— Зачем?

— Я хочу жениться на этой женщине.

— Но для этого вам придется убить вашего соперника. Вы понимаете это?

— Да.

Молчание.

— Ну что ж, это ваше желание и право. Но прежде вам нужно будет добраться до него.

Назавтра Ван разбудил англичанина с первыми лучами солнца.

— Поднимайтесь. Пора идти.

На террасе Чарльз Стоу осведомился у Вана:

— Куда мы идем?

— На мануфактуру. Не забывайте, вы приехали сюда ради чая.

Они вдвоем отправились на мануфактуру и трудились там весь день. Ван учил своего гостя следить за разными стадиями вызревания чайного листа. Стоу, как обычно, молча слушал наставления, мысленно отмечая все то, что вечером он занесет в дневник.

Когда пришла пора нести отобранные партии в город, люди Вана вскинули ящики с чаем себе на спины. Перед тем прошел сильный дождь, и кули продвигались по покрытой грязью тропе довольно медленно, так что дорога заняла много времени и Стоу успевал отклоняться в стороны. Он неоднократно сходил с тропы и с любопытством рассматривал неведомые кусты. Когда он в очередной раз присоединился к процессии, его поджидал Ван. Он стоял посреди дороги, и в глазах его читалось раздражение.

— Где вы были?

— Да там.

И Стоу сделал неопределенный жест, указывая куда-то за стену деревьев.

— Больше не отклоняйтесь в сторону. Вас могут убить.

Чарльз Стоу нахмурится. У него ни на секунду не возникало чувство, что ему грозит какая-то опасность.

— Не забывайте: вы — англичанин, и вы находитесь в Китае.

Через час они пришли в город, и Ван поинтересовался:

— А вы не хотели бы обменять этот зеленый чай на синий?

Стоу с интересом взглянул на него. Он никак не ожидал такого предложения.

— Пожалуй, да, — простодушно ответа он.

— Идите за мной.

Они подошли к какой-то лавке. Там их встретил человек, которому, похоже, было заблаговременно известно об их приходе. Он провел их на задний двор, где несколько женщин, склонясь над чанами, перемешивали чайный лист, отливающий глубокой синевой. И вся лавка была заполнена чаем этого восхитительного оттенка. Чарльз Стоу приобрел десять ящиков.

Когда же они возвращались в дом Вана, Чарльз поинтересовался у своего гостеприимного хозяина:

— А в чем заключается секрет синего чая? И почему он есть только в Китае и нигде больше?

Китаец добродушно глянул на него и рассмеялся.

— Это обыкновенный зеленый чай, к которому подмешано немного гипсовой пудры. Оттого он и становится синим.

Англичанин понял, что его провели, и понял, что все они стали жертвами мошенничества китайцев. Этот чай продавался в Лондоне по баснословным ценам, хотя был ничуть не лучше любого другого.

А Ван не без ехидства заметил:

— Китайцы не пьют синего чая. Он предназначается для англичан.

На другой день они оба опять были на мануфактуре, где Ван дал отведать гостю черный чай, который тут производили. Чарльз Стоу он показался гораздо ароматней всех прочих чаев, которые он пробовал раньше.

Англичанин был в полном восторге. Лю Чэн, где бы он ни укрывался, был поистине владыкой чая, и никто не мог соперничать с качеством производимой им продукции. Чарльзу Стоу закупил большое количество этого чая, после чего они оба отправились домой.

Когда они шли мимо реки, им повстречалась джонка курильщиков опиума. Уже начало смеркаться, и на небе зажглись первые звезды. Джонка, на которой горели два факела, в тишине проплыла мимо них. Чарльз Стоу заметил, что на ней лежали несколько человек, которые курили длинные трубки. У всех у них были исхудалые лица, впалые щеки и затуманенный взгляд. Казалось, будто они окутаны неким туманом, подобно существам, утратившим душу.

Чарльз Стоу не оставлял намерения освободить Лоан. Однажды он весьма настойчиво стал расспрашивать Вана, где находится Лю Чэн. Лицо китайца стало непроницаемым.

— С Лю Чэном встретиться нельзя. И я действительно не могу отвести вас к нему.

— Мне казалось, что для вас нет никаких запретов.

— Напротив, есть. Существует категорический запрет вызывать неудовольствие Лю Чэна. А половина чайных плантаций в Китае принадлежит ему.

— А кому принадлежит вторая половина?

— Императору.

Ван уселся по-китайски на циновку, пригласил англичанина сесть рядом и попросил:

— Не будем больше говорить об этом.

Он хлопнул в ладоши, и тотчас явился слуга с подносом, на котором стояли чайник с чаем и семь фарфоровых чашек с разными рисунками. Ван выбрал себе чашку, на которой был изображен цветок опиумного мака, а гостю предложил с рисунком, представляющим обнаженную женщину. Чарльз Стоу медленно пил чай, поглядывая то на изображение нагой женщины, то на своего хозяина, чье могущество теперь казалось ему весьма сомнительным.

— Господин Ван, а какого рода службы требует от вас Лю Чэн взамен за этот чай?

Заданный вопрос был не слишком учтивым. Таков же был и ответ:

— Это вас ни в коей мере не касается.

— Даже в том случае, если речь идет о чем-то запретном?

Глаза китайца вспыхнули. В них явно читалось озлобление.

— Я полагаю, вам самое время возвратиться в Шанхай. Пирли, должно быть, заждался вас.

Ван встал и без единого гневного слова или жеста покинул комнату. Чарльз Стоу еще долго сидел, не трогаясь с места, но никаких сожалений он не испытывал.

Потом он неспешно пил еще не остывший чай, любовался обнаженной женщиной на фарфоровой чашке, постепенно осознавая, что только что нажил себе врага.

К ужину Ван не вышел. Он оставался незримым, точь-в-точь как Лю Чэн, которого никто никогда не видел.

Ночью Чарльз Стоу никак не мог заснуть. Он долго лежал на ложе и смотрел в окно на звезды, прекрасно понимая, что здесь он ими любуется в последний раз.

А когда ему наконец удалось заснуть, его долго мучил томительный сон: ему снилось, будто он плывет на джонке с призраками курильщиков опиума и каким-то человеком, у которого не было лица.

Чарльз Стоу прислушался к голосу разума и решил вернуться в Шанхай. Двадцать дней плыл он по Зеленой реке, прежде чем прибыл туда.

Пирли он нашел в одном из кафе. Ирландец собирался продать тридцать ящиков чая английскому негоцианту, некоему Томасу Гаррисону. Гаррисон уже разорил половину шанхайских купцов. Первым делом он объявил, что заплатит при следующей сделке. Пирли на это не соглашался. После часовых переговоров они наконец пришли к договоренности об отсрочке доставки и взаимоудовлетворяющей цене, правда, ниже существующей на рынке.