В то же время эти чувства Нерона нельзя считать муками совести или раскаянием. Нигде никогда он не высказывал сожалений о содеянном, не признавал роковыми ошибками осуждение тех или иных людей. Стремление к покаянию в преступных, греховных делах взрастит христианство. Античности это было чуждо и непонятно. Римский и греческий мир, конечно, хорошо знал, что достойно, а что недостойно, где добрые дела, где преступления, но к покаянию его боги не звали, хотя и карали злодеев. По-своему Нерон жестоко наказал себя, отказавшись посетить Афины.
Не посетил он еще одно исторически знаменитое место Эллады — древнюю Спарту. Но здесь, думается, причина самая прозаическая. В этом дрянном городишке, даром, что он так знаменит, нет ни величественных зданий, коими стоило бы полюбоваться, оттуда не вывезешь в любимый Золотой дворец ни одной статуи, поскольку те немногие скульптуры, что там имеются, ни малейшей ценности не представляют. Спартанцы никогда не понимали высокое искусство театра, не были поклонниками замечательных игр, устраиваемых просвещенными жителями других греческих городов. Изысканному пению под сладостные звуки кифары граждане Спарты предпочитали грубые песни, пригодные лишь для луженых глоток солдатни. Нет, такой город не заслуживал приезда Нерона.
Для всей же Греции приезд цезаря должен был стать безусловным благом. Восхищенный своим пребыванием на родине всех любимых им искусств, Нерон вознамерился навсегда оставить в Древней Элладе память о своем добром отношении к ней и ее славным обитателям. Главным памятником, увековечившим приезд Нерона в Грецию, должен был стать канал, через перешеек Истм соединяющий полуостров Пелопоннес с остальной Грецией. В отличие от грандиозно задуманных, но малополезных даже в случае их прорытия каналов, коими Нерон пытался осчастливить родную Италию, канал через Истм был бы весьма нужен мореплавателям. Корабли могли бы теперь плыть из Адриатики в Эгейское море без того, чтобы огибать Пелопоннес, что заметно сокращало бы их путь и уменьшило бы опасность путешествия, поскольку в этом случае не возникали бы перед судами опасные мысы пелопоннесского юга.
Вот тут-то и нашлось настоящее дело для сопровождавших Нерона в поездке воинов-преторианцев. Римский солдат должен дружить с лопатой не меньше, чем с мечом. Эту истину даже безнадежно далекий от военного искусства Нерон не мог не знать. И дали преторианцам в руки лопаты, и созвали всенародную сходку, дабы по всей Элладе разнеслась весть о великом деле, начатом императором, и под звуки труб Нерон первый ударил о землю лопатой и вынес на своих плечах первую корзину земли. [295]
Присутствовавшими при этом историческом событии немедленно было обращено внимание на следующее: начиная работы на Истме, Нерон «перед огромной толпой во всеуслышание пожелал, чтобы дело это послужило на благо ему и римскому народу, о сенате не упомянув». [296]Пребывая в греческом мире, Нерон с удовольствием забыл о ненавистном сенате. Возможно, он решил повести себя как эллинический монарх. В самой Греции их, правда, никогда особо не жаловали, но едва ли Нерон собирался над этим задумываться.
Благородное начинание Нерона, увы, не получило достойного продолжения. Работы на Истме оказались заброшенными, и канал на перешейке появился… спустя восемнадцать столетий, в 1893 году.
Но не одним каналом через Истму решил Нерон отблагодарить Грецию за столь благосклонное отношение к его артистическому дарованию. Он вспомнил, что в 196 году до новой эры, как раз на Истмийских играх римский консул Тит Квинкций Фламинин за год до этого события, в 197 году до новой эры, разгромивший в битве при Киноскефалах в Фессалии войска македонского царя Филиппа V, провозгласил Грецию свободной от македонского владычества. Эллада была в восторге, власть Македонии над ней, установленная еще отцом Александра Великого, царем Филиппом после роковой для греков битвы при Херонее в 338 году до новой эры, наконец-то закончилась! Благородный Рим освобождает Элладу, не требуя ничего взамен!
Радость эллинов прошла очень скоро. Римская власть оказалась много прочнее и жестче македонской, и вся Греция со временем стала заурядной провинцией Рима под названием Ахайя. Нерон, движимый самыми лучшими чувствами, решил исправить положение, принеся Греции то, что обещал ей Фламинин. Он, конечно, не мог подарить ей государственной независимости, да она этого и не требовала. Пребывание в составе Римской империи давно уже не было грекам в тягость, и времена независимости греческих государств были безнадежно забыты, никто уже не тешил себя мечтами об их восстановлении. Нерон подарил Греции другую свободу — свободу от выплаты налогов в общеимперскую казну.
Речь о даровании Элладе свободы Нерон произнес в день Истмийских игр с середины стадиона: [297]
«Неожиданный дар, Народ Греции, приношу я тебе — хотя, возможно, ничто не может считаться неожиданным от такой щедрости, как моя, — столь необозримой, что у тебя не было надежды попросить о ней. Если бы я сделал этот дар, когда Эллада была в расцвете, то, возможно, гораздо больше людей смогли бы воспользоваться моей милостью. Но не из жалости, однако, а по доброй воле я делаю сейчас это благодеяние, и я благодарю ваших богов, чье пристальное провидение я всегда испытывал как на море, так и на суше, за то что они предоставили мне возможность столь великой милости. Другие императоры даровали свободу городам; один Нерон даровал свободу целой провинции». [298]
Заботясь обо всей провинции Ахайя, Нерон не забывал и о лучших ее людях, по его представлениям. Щедро были вознаграждены судьи всех игр, получившие достойную денежную награду и римское гражданство.
Благодеяния Нерона Греции высоко ценили подлинно великие сыны Эллады. Среди них Плутарх, Филострат, Павсаний. При всей анекдотичности ряда моментов этой знаменитой поездки Нерон за нее упреков не заслуживает.
Но, увы, и прекрасные дни, проведенные на родине горячо любимых им искусств, Нерон осквернил тройным убийством. Именно в Греции погибли Корбулон и братья Скрибонии, люди, никаких преступлений не совершившие и верно служившие империи на ее самых опасных границах — на Западе и Востоке. На их места были назначены новые люди.
И еще одно назначение, напомним, сделал Нерон в Греции, оказавшее решающее воздействие на развитие событий в Римской державе не только в ближайшие годы, но и десятилетия. Получив известия о скверном обороте дел в Иудее, Нерон подчинил тамошние легионы новому военачальнику. Кандидат в таковые оказался, что называется, у него под рукой. Это был Веспасиан. Человек к этому времени уже немолодой, раздражавший Нерона своей неотесанностью и вопиющей неспособностью воспринимать музыку и пение. Карьера этого представителя совсем незнатного рода Флавиев носила противоречивый характер. Будучи эдилом в Риме в правление Калигулы, он плохо следил за порядком в городе и улицы столицы в результате заросли мусором. Когда Гаю Цезарю доложили о столь бездарном исполнении Веспасианом обязанностей эдила, он изобрел для него своеобразное наказание — велел наложить ему поболе грязи за пазуху, дабы нерадивый чиновник шкурой своей ощутил сколь нехорошее дело нечистоты. При Клавдии Веспасиан неожиданно обнаружил способность к военному делу, отличившись в Британии. И вот, вспомнив об этих его заслугах и с удовольствием избавляясь от невежливого слушателя, все время норовившего заснуть во время августейшего пения, Нерон отправил Веспасиана подавлять мятеж в Иудее. Можно уверенно сказать, если бы в распоряжении доблестного Флавия не оказалось легионов Востока, а оставался бы он в свите императора, то никогда бы ему не возвыситься в правители империи. Получается, что Нерон, погубивший в своем лице династию Юлиев-Клавдиев, сам нечаянно проложил дорогу на Палатин Флавиям.