– Так много лет прошло, Тео, – сказала я. – Я понимаю, каким страшным ударом это было для тебя, но я обещаю тебе помочь заживить и эту рану.
– Лишь тебе одной это под силу, – ответил он, благодарно улыбнувшись мне. – Но это, увы, не единственное несчастье, постигшее нашу семью. Определенно, судьба к нам неблагосклонна. У меня был отец и три брата – все они погибли на войне. Об этом я уже рассказывал, но не упомянул о другом. Мой брат Эймс женился незадолго до войны; он взял в жены прелестную девушку по имени Роуз. В ту ночь, когда они вернулись с бала – никто тогда, конечно, не предполагал, что он будет последним, – Роуз внезапно исчезла, и о ней больше никогда не слышали.
– Неужели так и не удалось узнать, что произошло? – я задумалась. – Можно понять, как Аиде удалось выйти из дома незамеченной – она оставалась в комнате одна. Но, насколько я понимаю, Роуз была вместе с мужем?
– И да, и нет. Видишь ли, в тот вечер Роуз попросила его вернуться пораньше – пожаловалась, что плохо себя чувствует. За несколько дней до праздника она оступилась на лестнице и упала, сильно ударившись. Позже, когда Эймс вспоминал события того вечера, именно это обстоятельство показалось ему особенно странным – ведь на протяжении всего бала Роуз выглядела совершенно здоровой. Она не пропустила ни одного танца, буквально сияла от счастья – но внезапно выражение ее лица изменилось, а в движениях появились скованность и нервозность. Тогда Эймс объяснил это чрезмерным возбуждением…
– Логичное объяснение. Ты говоришь, она упала? Возможно, она ударилась при этом головой?
– Действительно. Ей очень не повезло – сильные ушибы по всему телу. Это случилось всего за неделю до Марди-грас. Она собиралась на конную прогулку с Эдвином Ситоном, но его задержали какие-то дела, и он прислал свою сестру Сару передать Роуз извинения. Когда Сара приехала, Роуз была еще не одета и не смогла ее принять. Сара осталась подождать, чтобы лично передать извинения брата. Видимо, Роуз неловко было задерживать девушку – во всяком случае, она в ужасной спешке выскочила из комнаты и бросилась вниз по лестнице. На ней был костюм для верховой езды; очевидно, она зацепила юбку каблуком сапога и споткнулась. Сама же Роуз клятвенно уверяла Эймса, что кто-то нарочно подложил на лестницу какой-то предмет, чтобы она споткнулась. Позже Эймс рассказал мне, что он посмеялся тогда над подозрениями жены, – кому, в самом деле, пришло бы в голову причинить намеренное зло этому невинному существу. Он даже стал ее поддразнивать, говоря, что это сделала Сара: будто бы, потеряв надежду заполучить в мужья меня, она обратила свои взоры на Эймса. Надобно сказать, что Роуз и Эймс любили друг друга, но и ревность их не знала границ. Эймсу тут же пришлось раскаяться в своей неудачной шутке – Роуз разрыдалась, и он поклялся никогда не говорить ей ничего подобного.
– А как думаешь ты – имело ли предположение Роуз какие-либо основания, не мог ли кто-то и в самом деле подстроить ей это…
– Разумеется, нет! – воскликнул Тео, не дав мне договорить, точно подчеркивая, сколь абсурдна сама эта мысль. – Ты же знаешь, как неудобно ходить в этих юбках, особенно когда на ногах сапоги.
– Ну, положим, мне самой не приходилось надевать ничего подобного, однако я видела такие костюмы на других и могу себе вообразить, как рискованно в них бегать по лестницам. Но я думаю о другом. Возможно, падение имело для Роуз куда более серьезные последствия, которые остались не замеченными даже ею самой. У нее – из-за ушиба головы – могла развиться потеря памяти. А значит, в ту ночь она могла выйти из дома, не сознавая, кто она и где находится, забрести за десятки миль от вашего поместья, где ее никто не знает, и поселиться там.
– А я об этом и не подумал, – сказал Тео, и в его глазах блеснула искра надежды. – Очень даже возможно. Если так, храни ее Бог от несчастий, где бы она ни была…
– И все же мне непонятно – как Роуз могла подняться с постели, выйти из комнаты – и при этом остаться не замеченной супругом? Разве только Эймс спал непробудным сном?
– В том-то и дело, что Эймса с ней не было. По возвращении с бала он нашел под дверью записку, в которой его просили срочно прибыть на соседнюю плантацию. Он пообещал Роуз вернуться, как только освободится, они обнялись на прощание… и больше с тех пор не виделись.
– Поистине твою семью преследуют удары судьбы! Слава Богу, четверо из вас живы и здоровы – ты, твой дед и обе сестры.
– Их зовут Алвина и Бесс. Первой – двадцать семь, второй – двадцать девять. Они тебе непременно понравятся. А вот дед… Он, знаешь ли, ярый приверженец конфедератов – по крайней мере, был, и я подозреваю, что он будет лишь мириться с твоим присутствием, но не более того. Только потому, что ты янки. Вот его-то симпатии будет завоевать действительно трудно.
– Я использую для этого все дарования, отпущенные мне природой, – пообещала я. – И начну прямо с того момента, как мы сойдем на берег.
Тео беспокойно заерзал на кровати и пробурчал:
– Видишь ли, тут вот в чем дело. Я не предупредил их, что мы приезжаем. И я… даже не писал, что вновь женился.
Я была столь обескуражена этим откровением, что на какое-то время потеряла дар речи. Придя в себя, я сказала, насколько могла, спокойно:
– Тео, но почему ты скрыл это от них? Ты же говорил мне, что написал письмо…
– Я говорил, что собираюсь написать, но так и не сделал этого. Мне показалось, что будет лучше, если я сообщу эту новость внезапно, как свершившийся факт. Тогда у деда просто не останется времени на то, чтобы настроиться против тебя. Он увидит красивую молодую женщину, обаятельную, прекрасно воспитанную. И только потом узнает, что эта девушка – янки. Возможно, тогда это уже не будет иметь столь большого значения. Будь ко мне снисходительна, любимая, даже если подчас я делаю то, что кажется неразумным.
Я подошла к нему и села рядом.
– Я никогда не буду тебя ни в чем винить, Тео, – сказала я. – Лишь бы я знала, что жива твоя любовь ко мне. Только это дает мне силы и уверенность. Меня не пугают прошлые несчастья, и я не боюсь никого и ничего – даже твоего грозного деда. Лишь бы ты был рядом.
– Я всегда буду рядом с тобой, всегда! – сказал он.
И его горячие слова развеяли все мои тревоги. Вскоре я уже обсуждала с Тео, что мне следует надеть перед прибытием в усадьбу, с подчеркнутым вниманием выслушивая его соображения по этому поводу. А после мы говорили о разных милых пустяках, весело смеясь и нежно глядя друг на друга.
Глава вторая
На многие мили вдоль берега протянулись причалы. Все суда, какие только можно было себе вообразить, выстроились у пирсов. С широких и плоских барж сгружали скот – лошадей и мулов, привезенных из Кентукки и с верховьев Миссисипи. Иностранные флаги реяли на мачтах огромных роскошных пароходов. А рядом теснились речные баржи, тяжело груженные хлопком и табаком, готовые к долгому неспешному путешествию вверх по великой реке. На оправившемся от военного разорения Юге вновь оживала торговля.
Снова вернулись к своим мирным занятиям плантаторы, сменив военные мундиры на привычные щегольские наряды, а фуражки и кепи – на традиционные широкополые шляпы.
Наблюдателю, возможно, даже могло показаться, что война обошла этот край стороной, если бы его взгляд тут же не отмечал необычайное множество людей с Севера: солдаты и офицеры Союзной армии, толпы торговцев – в черных пальто, застегнутых на все пуговицы, и перчатках, несмотря на удушающую жару.
Мы вышли на широкую площадь. Она была окружена добротными домами из саманного и красного кирпича, выкрашенными в веселые цвета. Каждый из домов имел длинный балкон с коваными железными перилами и ворота, ведущие во внутренний дворик с садом. Между домами на цепях были подвешены фонари, освещавшие площадь в темное время суток.
Но более всего меня впечатлило столпотворение лошадей, телег, вагончиков и экипажей самых разных размеров. Площадь показалась мне самым оживленным местом на земле. А сколько здесь было людей! И каждый из них был достоин того, чтобы обратить на себя внимание – особенно стройные, бронзовокожие креолки.