«Надоело, – подумал Медведев. – Господи, до чего же надоело! Ну почему ей непременно нужно все знать?»
– Да, – сказал он. – Да! Это из-за Далласа, это из-за Андрея. А еще это из-за Шпалы, его семьи, домработницы, двоих охранников и еще двоих детей, которые оказались там случайно и были застрелены, как... как... – он не нашел подходящего сравнения и с досадой махнул рукой. – Их убили этой ночью, а на стене оставили сделанную их кровью надпись – точь-в-точь такую же, какую ты видела полчаса назад на машине Кастета. Твой драгоценный Андрей сошел с ума. Это больше не Туча, это вообще не человек. Это чудовище, и оно охотится за нами.
– Вот как, – сказала Марина. Ее лицо заливала смертельная бледность, но голос был спокойным и ровным. – Вы ждали восемь лет, и вы дождались. Теперь вы оказались на его месте, в его шкуре – видите, что на вас надвигается, и ничего не можете сделать.
– Я не хочу об этом говорить, – сказал Медведев, наливая себе водки и беря из пачки новую сигарету. – Ступай, время идет.
Марина молча повернулась к нему спиной и вышла из комнаты. Ее каблуки отчетливо простучали по паркету, а потом по лестнице, что вела на второй этаж. Немного погодя стало слышно, как она ровным, звонким голосом разговаривает с Лерой в ее комнате. Медведев чиркнул зажигалкой, закурил и осушил стакан, не почувствовав вкуса, будто пил не водку, а воду – кипяченую, а может, даже дистиллированную. Ему было чертовски интересно, почему страшное известие, которое он приберегал в течение целой недели, совсем не удивило жену.
Утром следующего дня Константин Сергеевич Кудиев, выспавшийся, трезвый, одетый с иголочки, гладко выбритый и немного пришедший в себя после пережитого накануне потрясения, впихнув в себя завтрак, отправился на студию видео- и звукозаписи «Даллас Рекордз». Солидное это заведение было детищем покойного Далласа – не его одного, конечно, потому что к созданию студии в той или иной мере приложили руку все, не исключая даже самого Кастета. Кастет помог Далласу утрясти дела с братвой, чтобы на него не наезжали, особенно на первых порах; Шпала дал начальный капитал, а Косолапый обеспечил безграмотному в правовых вопросах, самоуверенному и хвастливому Далласу надежную юридическую поддержку. При таких условиях нечего было удивляться тому, что «Даллас Рекордз» процветала, и все они – как вместе, дружным коллективом, так и каждый из них в отдельности – имели с нее свой клок шерсти.
Правда, участие Шпалы, Косолапого и Кастета в делах студии никогда не афишировалось. Так было решено с самого начала, и время показало, что решение было правильным. Еще бы ему не быть правильным! Шоу-бизнес – это прорва, в которую деньги можно валить вагонами, а она никогда не наполнится доверху. Правда, при надлежащей постановке дела все вложения в этот бизнес окупаются сторицей, иначе это был бы не бизнес, а мусоропровод или, скажем, канализация. Дело у Далласа было поставлено как надо – не без помощи друзей, естественно, – и каждый вложенный в него доллар в конечном итоге превращался в два, три, а иногда и в пять полновесных, хрустящих, нежно-зеленых американских рублей.
Самым привлекательным, с точки зрения Кастета и его знакомых, в этой шарашкиной конторе было то, что выдаваемые ею на-гора деньги ни у кого не вызывали лишних вопросов. В горниле шоу-бизнеса с них, как окалина со стальной болванки, моментально сходила вся грязь, и из рук Далласа они выходили чистенькими, будто только что отпечатанными. Доходы от концертных туров, продажи записей, видеоклипов и тому подобной ерунды были законными, как дыхание; если же изредка вдруг возникал вопрос, откуда берутся средства на раскрутку все новых и новых звезд, Даллас широко разводил руками: это деньги спонсоров, господа, деньги меценатов, которым небезразлична судьба нашей культуры, нашего искусства, их престиж на мировой арене, а меценатство, согласитесь, – дело святое... Впрочем, до этого действительно доходило крайне редко: конфиденциальность Далласовых финансовых операций свято охранялась целым штатом опытных юристов, и со временем фискальные органы вынуждены были махнуть на него рукой – дескать, ну его, все равно под него не подкопаешься, у него все чисто...
Поэтому никто из них не удивился, когда на Далласа осторожно, окольными путями вышел Кекс и после долгих прощупываний сделал фантастическое предложение. Кекс выразил готовность вложить в раскрутку задуманного и уже широко разрекламированного Далласом очередного супермегапроекта около восьми с половиной миллионов долларов. Прибыль Кекса не интересовала, он хотел лишь, чтобы ему в установленный срок вернули его деньги – цент в цент, и притом так, чтобы ни у ментов, ни у налоговой, ни, упаси боже, у ФСБ не возникло по этому поводу никаких вопросов.
Шпала, узнав об этом, схватился за голову: сумма была чересчур велика, и здесь, помимо скрупулезного расчета и детальной юридической проработки, требовалась изрядная доля обыкновенного везения. На везение полностью лишенный азарта Шпала рассчитывать не привык, но он, как всякий банкир, бескорыстно любил деньги. Прибыль обещала быть громадной, это понимали все, в том числе и осторожный Шпала. Правда, Косолапый тоже выражал некоторые сомнения, но Даллас с Кастетом их переспорили. Да и спорить-то особенно не пришлось, потому что тому, кто боится рисковать, в бизнесе делать нечего...
Кастет толком не знал, как действует придуманная Шпалой и Далласом схема. Не знал этого даже вице-президент банка, правая рука Шполянского, господин Медведев, для друзей – просто Косолапый. То есть кое-что он, разумеется, знал, о многом догадывался, но во все подробности были посвящены только Шпала и Даллас – так, думалось им, будет спокойнее для всех. Меньше знаешь – крепче спишь; Кастет всегда исповедовал этот проверенный веками принцип, но теперь, похоже, настал день, когда этот принцип повернулся против него. Ни Шпалы, ни Далласа больше не было; были только деньги, срок возврата которых неумолимо приближался, была схема, работавшая по неизвестному Кастету принципу, и было полное неведение по поводу того, на какой стадии находится эта работа, насколько близка она к завершению и каким образом они с Косолапым, юридически совершенно посторонние, не имеющие никакого отношения к Далласу и его делам люди, сумеют выдернуть восемь с половиной миллионов долларов из активов «Даллас Рекордз» и вернуть их Кексу.
Сегодня утром Кастет проснулся с полным пониманием того, что идти на поклон к Кексу рано. Что он ему скажет, как объяснит проблемы, сути которых не понимает? Кекс не из тех людей, которым можно сказать: «Извините, очень сожалеем, но вам придется немного подождать». Он, Кекс, достаточно разумный человек, но при этом его, как разумного человека, в первую очередь заинтересует, как долго и, главное, почему он должен чего-то ждать. Не получив ответа на эти вопросы, Кекс может занервничать, а это будет уже не просто скверно – это будет страшно, потому что Кекс – это вам, ребята, не какой-нибудь лох, вложивший все свои сбережения в рассыпавшуюся финансовую пирамиду, Кекс – это Кекс...
Вот поэтому-то, едва успев позавтракать и привести себя в порядок, он взял машину и поехал в «Даллас Рекордз». Накануне вечером обнаружилось, что в гости к ним опять приехала теща. Кастет по этому поводу даже не огорчился, поскольку давно усвоил: пришла беда – открывай ворота; однако радоваться тут тоже было нечему, и он с удовольствием улизнул из дома, сославшись на неотложные дела.
Уже усевшись за руль, он подумал, что зря, наверное, не позвал своих пацанов для охраны. Некоторое время Кастет сидел в машине, обдумывая эту проблему. Солнце поднялось уже довольно высоко, было начало двенадцатого, машина потихонечку раскалялась, превращаясь в духовку на колесах; Кастет вдруг понял, что колеблется точь-в-точь как баба, которой и хочется, и колется, и мама не велит, разозлился на себя за несвойственную его прямой натуре нерешительность, плюнул на гордость, взял телефон и быстренько все уладил, распорядившись прислать двоих человек к себе на дом для охраны подъезда и еще двоих – прямо на студию, чтобы ждали его там. После этого он со спокойным, сердцем завел мотор и вывел джип со стоянки. Его пацаны – это не те мешки с дерьмом, что охраняли подъезд, в котором жил Шпала, справиться с ними будет не так просто, и стволы у них будут при себе, наготове – как, впрочем, и у него самого.