– Это смотря кто, – кокетливо сказала Лидочка.

– Ох, получишь ты у меня дома, – пообещал Светлов. – Я тебя серьезно спрашиваю!

– Серьезно? – Лидочка озабоченно нахмурила выщипанные в ниточку брови. Выглядело это довольно потешно, и Юрию стоило большого труда не улыбнуться. – Серьезно я о таких вещах стараюсь не думать, слишком уж это страшно, сразу плакать хочется. Не знаю... Убила бы, наверное.

– Ну-ну, – сказал Юрий. – Так уж сразу и убила!

– Да нет, конечно, не сразу. – Лидочка смешно наморщила лоб. – Сначала, наверное, попыталась бы добиться справедливости, доказать, что он ни в чем не виноват, что его подставили... А если бы не получилось, тогда, наверное, и вправду убила бы. Подобралась бы поближе, может быть, в самом деле, даже замуж вышла бы за того, кто это сделал, а потом... Сначала отравила бы жизнь, чтобы пожалел, что не его в тюрьму забрали, а потом убила бы.

– Ого, – сказал Юрий, стараясь скрыть за шутливым тоном замешательство, в которое его вверг ответ кроткой, безобидной, милой и приветливой со всеми без исключения Лидочки. – А с вами, оказывается, шутки плохи!

– Шутки со мной хороши, – встрепенувшись, будто после дурного сна, улыбнулась Лидочка. – Только какая же это шутка?

– Все, спасибо, ты свободна, – не скрывая торжества, сказал Светлов.

– По-моему, кто-то сегодня просто мечтает остаться без ужина, – куда-то в пространство задумчиво проговорила Лидочка.

– Без обеда кто-то уже остался, – сказал Светлов со вздохом. – Какой смысл быть женатым, если тебя отказываются даже кормить?

– Что значит – даже? – возмутилась Лидочка. – В чем, интересно, тебе еще отказывают?

Она явно была не прочь еще немного поболтать, но, взглянув на Юрия, осеклась.

– Извините, – сказала она, – я, наверное, мешаю, у вас тут дела. Да и у меня еще работы на час, самое меньшее... Я пойду.

– Что вы, Лидочка! – неискренне запротестовал Юрий.

– Вот-вот, иди, – сказал Светлов.

В дверях Лидочка столкнулась с лохматым и седым, тощим, как жердь, человеком, на груди у которого болтался большой фотоаппарат в черном чехле из синтетической ткани. Фотограф был одет в джинсы, клетчатую рубашку с закатанными по локоть рукавами и в безрукавку защитного цвета, сверху донизу усеянную карманами разнообразного размера и назначения.

– Чтоб тебя, Дима, с такими твоими заданиями! – закричал он с порога. Лицо у него было кирпично-красным не то от раннего загара, не то от злости. – Чуть на куски не порвали, насилу ноги унес! Как будто это не разбитая машина, а стратегический оборонный объект. Оборзели эти новые русские! Хозяева жизни, мать их так и не так! Извини, Лида, я тебя не заметил. С такой работой, Дима, мне молоко за вредность положено! Ну их всех в глубокую задницу, этих нуворишей! Уйду я от тебя. В «Комсомолку» уйду, они меня давно сманивают, там спокойнее, хоть и платят поменьше... А, Юрик, привет! Жалко, что тебя со мной не было, ты бы этим придуркам пыль с ушей отряхнул. Помнишь, как бывало?..

Юрий с улыбкой пожал его костлявую ладонь. Светлов тем временем полез в сейф и выставил на стол полбутылки коньяку и стакан. Юрий отметил про себя, что господин главный редактор взрослеет на глазах и понемногу начинает перенимать методы работы с людьми своего предшественника Мирона – те самые методы, которые он раньше так горячо критиковал как абсолютно недопустимые.

– Возраст у меня уже не тот, чтобы лбом орехи щелкать! – продолжал разоряться фотограф. У него были роскошные, слегка тронутые сединой усы с закрученными кверху кончиками, которые сейчас воинственно топорщились. – Тем более для тебя, молокососа. Если я за полвека воровать не научился, что же я теперь – не человек?

– Человек, человек, – спокойно сказал Светлов и подвинул к нему бутылку и стакан. – Получай свое молоко.

Фотограф увидел коньяк, и суровые черты его лица немного смягчились.

– Нас этим не купишь, – проворчал он, беря тем не менее бутылку и наклоняя ее над стаканом. – Тем более в рабочее время. Это он меня нарочно спаивает, – обратился он к Юрию, – чтобы потом было за что уволить.

Светлов ловко подставил под горлышко палец и поднял его кверху, воспрепятствовав фотографу наполнить стакан до краев.

– Сначала снимки, – сказал он, отбирая у фотографа бутылку и пряча ее обратно в сейф.

– Да там смотреть не на что! – возмутился фотограф и, подмигнув Лидочке, ловко опрокинул в себя стакан. – Эх, хорош коньячок! – крякнул он, расправляя указательным пальцем усы. – Хоть чему-то ты у покойного Мирона научился. И то хлеб, как говорится.

– Ничего себе хлеб, двадцать долларов бутылка! – сказал Димочка. – Давай, Сеня, не томи.

– Сеня, давай, Сеня, давай, – проворчал фотограф, расчехляя свой «Никон». – Полвека живу и только это слышу: «Сеня, давай!» Хоть бы кто-то сказал: «На, Сеня!»

Продолжая бормотать, жаловаться и напропалую хвастаться своими творческими достижениями и тем, как его уважают и ценят в «Комсомолке», фотограф Сеня размотал шнур, вставил один его конец в корпус фотоаппарата, а другой подключил к системному блоку компьютера.

– Давай, Дима, – сказал он и язвительно поправился: – В смысле, на.

Светлов фыркнул и включил программу просмотра изображений. На плоском экране монитора возникла знакомая Юрию картина: широкий проем в кирпичном заборе, груда переломанных досок с одной стороны и исковерканная, смятая машина – с другой. Качество изображения было просто потрясающее, как в очень хорошем иллюстрированном журнале.

– Отличное качество, – похвалил Светлов.

– Ну так! – горделиво сказал фотограф Семен. – Техника хороша, одна коробка почти полторы штуки баксов затянула. И потом, надо понимать, у кого она в руках!

Правда, съездил, можно сказать, зря. Нашу публику разбитой машиной не удивишь. Вот разве что... Стой, стой, верни предыдущий!

Светлов послушно щелкнул кнопкой мыши, возвращая на экран предыдущий снимок.

– Может, вот этот сойдет, – сказал фотограф.

– Что это?! – воскликнул Светлов, и в его голосе Юрию послышался неподдельный испуг.

Юрий взглянул на монитор через его плечо и поначалу не заметил ничего экстраординарного. На экране был «Лексус» Кудиева, снятый крупным планом: развороченная передняя часть, спущенное колесо, некрасивая вмятина на заднем крыле, торчащая из разбитого бокового окна расщепленная вдоль доска... Потом он увидел, и у него перехватило дыхание.

– Ё-моё, – сказал он, когда снова смог говорить.

На более или менее уцелевшем борту машины чем-то острым – вероятнее всего, гвоздем, подобранным здесь же, у разнесенных в щепки ворот, – было крупно нацарапано вкривь и вкось: «ДО СЕДЬМОГО КОЛЕНА».

Глава 10

Некоторое время Кастет стоял как громом пораженный, с отвисшей челюстью и потухшими глазами, а потом встрепенулся, обвел присутствовавших при этой немой сцене Косолапого и двоих его охранников неузнающим, бешеным взглядом и неожиданно для всех, рванув перекошенную дверцу, полез в салон машины. Открытая дверь рассекла надпись пополам; «... ГО КОЛЕНА», – читалось теперь на задней дверце. Буквы были процарапаны с большой силой чем-то острым, из-под содранной серебристой краски и белого грунта тускло поблескивал металл.

– Твою, суку, мать, – невнятно матерился Кастет, шуруя в салоне. – Я тебе покажу шутки шутить, падло! Блин, куда ж он подевался? Ага!

Наклонившись, он подобрал с пола пистолет, который от удара вывалился из тайника под приборной панелью, где был закреплен с помощью магнита, и, пятясь, вылез из машины. Уродливый, весь какой-то квадратный, вороненый «глок» блеснул у него в руке. Кастет с лязгом передернул затвор и навел ствол на бензобак своего безнадежно загубленного «Лексуса».

– Ты у меня пошутишь, гнида! – прорычал он. – Выходи, сука, я тебя валить буду!

Косолапый рывком пригнул его руку к земле, обхватил Кастета поперек туловища и прижал к себе раньше, чем тот успел выстрелить хотя бы раз.