— Приехали, — сказал Филатов, хотя это было ясно и без комментариев.

Они выбрались из машины, и Дмитрию сейчас же пришлось ухватиться за пыльный борт, чтобы удержаться на ногах. Казалось, что земля ходит ходуном, как палуба бороздящего штормовое море парусника. Немного погодя это ощущение прошло, и Дмитрий отыскал глазами Филатова.

То, что увидел господин главный редактор, его удивило. Он ожидал, что после бешеной гонки по бездорожью Филатов будет продолжать действовать в том же духе — сразу же бросится на почту, грохнет пудовым кулаком по прилавку и станет выспрашивать у перепуганной почтальонши, где ему найти владельца абонентского ящика номер такой-то. А если это не поможет, выскочит, вращая глазами, на улицу, сгребет за грудки первого попавшегося аборигена и вытрясет из бедняги все, что тот знает и чего не знает.

Вопреки его ожиданиям, Филатов, казалось, больше никуда не спешил. Он лениво потянулся, захрустев суставами на всю площадь, еще более лениво полез в карман куртки, вынул сигареты и закурил. Вид у него был сонный и скучающий, глаза медленно скользили по кругу. Потом он искоса глянул на Светлова, и тот, спохватившись, сорвал с объектива камеры защитный колпачок.

Камера, к счастью, не пострадала. Дмитрий заснял бессильно обвисший флаг на крыше вместилища местной администрации, затем магазин, на крылечке которого, прислонив к стене велосипеды, покуривали четверо или пятеро аборигенов, а также густо залепленный навозом дряхлый трактор, в тени которого дремала лохматая, обвешанная репьями дворняга. Затем он прицелился объективом в Филатова, за что был удостоен чести лицезреть пудовый кулак, показанный, правда, исподтишка — так, чтобы не видели посторонние.

Филатов зевнул, прикрыв рот широкой ладонью, и лениво, вразвалочку направился не к почте, что казалось Дмитрию вполне логичным, а почему-то к магазину, где притихшие аборигены, дымя отечественной «Примой», с любопытством разглядывали приезжих. Следуя за Юрием, Светлов обернулся назад. Со стороны джип напоминал старый заслуженный «Т-34», месяц подряд не выходивший из тяжелых боев. Забрызганные жидкой грязью, покрытые толстым слоем серой пыли борта и стекла были вдоль и поперек исхлестаны ветками, в передней защитной дуге застрял неизвестно где прихваченный сук с поникшей зеленой листвой; фары, решетка радиатора и передняя часть капота казались мохнатыми от густо облепившей их мошкары.

— Здорово, славяне, — сдержанно поздоровался Юрий.

Аборигены откликнулись вразнобой, без особого энтузиазма. Потом один из них — видимо, наиболее продвинутый — поинтересовался, кивнув небритым подбородком в сторону джипа:

— Вы чего, мужики, только что с ралли?

Некоторое время Филатов молча разглядывал его, попыхивая зажатой в углу рта сигаретой. Чем дольше он молчал, тем яснее становилось Светлову, каким будет ответ. Ему захотелось уйти, но он сдержался.

— Нет, — ответил наконец Филатов. — Нам даже помочиться было некогда.

Дмитрий с трудом подавил вздох, но грубая шутка Филатова имела полный успех — правда, с некоторой задержкой, понадобившейся на то, чтобы ее смысл дошел до слушателей. Аборигены сдержанно заржали, кто-то принялся чиркать спичкой о лохматый коробок, силясь раскурить потухшую сигарету.

— Мы из газеты, — расплывчато представился Юрий, и Светлов кивнул, подтверждая его слова.

— Из районки, что ли? — без тени интереса спросил один из аборигенов.

— На номера посмотри, баран, — сказал другой.

— А чего номера? — довольно резонно возразил первый. — На их номерах, кроме мух, ни хрена не разглядишь. Из тайги, что ли?

— Из Москвы, — прервал зарождающуюся дискуссию Юрий.

— А по мне так один хрен, — процедил скептик, — что из Москвы, что из района… Правды про нашу жизнь все равно ни одна сволочь не напишет.

— А вдруг? — тоном профессионального провокатора спросил Юрий, делая незаметный знак Светлову.

Дмитрий испортил еще один кадр, сняв собравшуюся у магазина группу местных жителей вместе с их велосипедами, и вынул из кармана диктофон. Откинув крышку, он демонстративно проверил, на месте ли кассета, и включил перемотку. На лицах аборигенов появилось озадаченное выражение.

— Ну, отцы, — продолжал Филатов, с видимым безразличием глядя поверх голов собеседников, — так что такого особенного в вашей жизни, о чем нельзя писать в газетах? Вы что, коноплю здесь выращиваете или ядерную боеголовку прячете?

Небритый скептик, который сначала спрашивал про ралли, а потом затеял спор насчет номеров джипа, вдруг с недовольным видом сплюнул в сторонку, высказался в том смысле, что язык у него не казенный, чтобы попусту им молоть, засунул коричневые от въевшегося машинного масла кулаки в карманы застиранных штанов и, независимо пыля порыжелыми кирзачами, направился к трактору. Через минуту движок трактора завелся, выбросив из выхлопной трубы облачко сизого дыма, и затарахтел на всю округу. Из-под трактора опрометью выскочила дремавшая там дворняга, добежала до крыльца почты и улеглась там, очумело тряся ушастой головой. Трактор тронулся с места и, подскакивая на ухабах, укатил вдоль улицы.

— Чего это он? — спросил у оставшихся Юрий. — Журналистов не любит?

— Он на стройке работает, — со смесью зависти и неодобрения произнес один из них. — Ему с вашим братом толковать не резон, не то без работы останется.

— А что за стройка такая? — заинтересовался Филатов. — Что за секретный объект?

— Так ведь мы, мил человек, хоть на ней и не работаем, а живем-то все равно здесь, — красноречиво покосившись на здание под трехцветным флагом, уклончиво ответил абориген, и другие согласно закивали головами. — А на власть жаловаться — сам знаешь, каково оно. Потом твоей же жалобой тебя же и по лбу… Тем более газета. Вам-то что, вы все на пленку запишете и уедете в свою Москву, а нам после куда — в петлю?

— Тоже правильно, — рассудительно согласился Филатов. — А что, славяне, не дернуть ли нам пивка? Пиво-то в вашем магазине есть?

— Да как не быть, — заметно оживляясь, загомонили аборигены. — Есть, конечно, только Верка, стерва, в долг не дает.

— С Веркой договоримся, — пообещал Юрий, — это не проблема. А пленку остановим. Мы ж не звери! Тоже от начальства зависим, конечно, так за то, о чем не узнает, оно нас ругать не будет. Правда, Дима? — обернулся он к Светлову. — Ты диктофон пока спрячь и сходи на почту, э… в редакцию позвони. А мы тут с мужиками потолкуем о житье-бытье.

— Ага, — сказал Светлов, щелкнул клавишей «стоп» и спрятал диктофон в карман.

Направляясь через немощеную, изрытую ухабами площадь к зданию почты, он думал о том, что Филатов, похоже, сам того не желая, набрел на интересный материал, которому не суждено в ближайшее время увидеть свет. Никакой сенсацией тут, конечно, не пахло, но местное начальство крутило какие-то свои делишки на глазах у пораженной публики, на что она, публика, была не прочь пожаловаться. Стройка какая-то, о которой нельзя говорить… Подумав, Светлов мысленно махнул на все рукой: в конце концов, если здесь и был какой-то криминал, то, вероятнее всего, не более чем районного масштаба. Вот разве что строительство, о котором шла речь, принадлежало кому-нибудь из крупных московских тузов…

Поднявшись по трем скрипучим деревянным ступенькам и перешагнув порог, он очутился в тесном полутемном помещеньице, разгороженном надвое обшарпанным деревянным барьером. В глубине виднелся округлый, выкрашенный тускло-черной краской бок печки-голландки, а справа от входа, у стены, под сенью чахлого фикуса сверкали новенькими никелированными замочками ряды аккуратно пронумерованных абонентских ящиков. На стене напротив входа тикали старые электрические часы с пожелтевшим циферблатом; под часами висело табло с указанием даты и дня недели. Пахло печной сажей, старым деревом, затхлостью и сургучом, рядом с архаичными весами для взвешивания посылок, свернувшись клубочком, спал полосатый котенок. Больше в помещении никого не было.

— Привет, — сказал котенку Дмитрий. — Это ты здесь за главного?