Дымов рассеянно поздоровался и потянулся к дверной ручке, но сосед загородил дверь своей жирной тушей. От него остро тянуло застарелым потом и одеколоном. До Александра с большим опозданием дошло, что сосед, вероятнее всего, стоит тут уже давно и, следовательно, наблюдал сцену парковки от начала до конца. Вряд ли эта сцена его порадовала, и теперь этот тупой наглый скот, по всей видимости, вознамерился учинить разбор полетов.

Так оно и оказалось.

— Слышь, чудила, — со снисходительным презрением процедил сосед, — погоди, куда ломишься? Ты вроде тоже тут обитаешь? Вот и перетрем базар чисто по-соседски, понял? Ты чего творишь-то? Куда ты типа прешь на своем керогазе? Совсем, что ли, башню снесло? Или у тебя баксов полный багажник?

— В чем дело? — стараясь придать голосу недостающую твердость, суховато осведомился Александр.

— Дело, братан, в прокуратуре, — объяснил сосед, — а у нас с тобой нормальный базар. Нет, ты послушай, если ты «Вторчермет» ограбил, так это твои проблемы. Только держи свой металлолом подальше от реальных тачек, а то на такие бабки попадешь, что мама, не горюй!

— В чем дело? — повторил Дымов, на полтона повысив голос.

Робость, которую он всегда испытывал по отношению к этой горе заросших тугим салом мышц, неожиданно прошла. Теперь Александр чувствовал нарастающее раздражение смертельно усталого человека, которому не дает уснуть настырный комар. Руки и ноги понемногу становились легкими, невесомыми, совсем как утром в кабинете у Борова, и Дымов понял, что вот-вот снова выкинет что-то дикое, ни с чем не сообразное. Впрочем, сейчас, как и в кабинете любимого начальника, это ощущение скорее радовало, чем пугало. В конце концов, у него были гораздо более веские причины для страха, чем вот этот наглый кретин.

— Чего орешь-то, чучело? — презрительно осведомился сосед, глядя на Александра сверху вниз. — Чего ты заладил, как попка: «В чем дело, в чем дело»? В бубен давно не получал? Ты мне машину изуродовал — вот в чем дело!

— Я ее даже не задел, — негромко произнес Александр, чувствуя, как ладони сами собой сжимаются в кулаки. — На вашей машине ни царапины. А теперь, если позволите, я хотел бы пройти. У меня был трудный день, я устал.

— Ни хрена себе заявочка, — удивился сосед, продолжая загораживать дверь. — Устал он! Может, тебя прямо здесь на отдых уложить? Не задел… Что ты не задел? Где ты не задел? Это еще посмотреть надо, задел или нет! А что меня чуть инфаркт не хватил, пока ты там на своем корыте тыкался, это что, мимо кассы? Это тебе по барабану, да?

— Да, — сказал Александр, — по барабану. Компенсации не будет, если вы на это намекаете.

— Я? — оскорбился сосед. — Я намекаю?! Да я тебе сейчас так намекну, что тебя легче будет закрасить, чем от стенки отскрести!

Дымов почувствовал, что теряет связь с реальностью. Так уже бывало несколько раз; процесс этот не был постепенным — напротив, все происходило мгновенно. В мозгу словно соскакивал спусковой крючок, и на какое-то время Александр Дымов как будто переставал существовать, уступая место странному и опасному созданию, способному совершать неописуемые, не лезущие ни в какие ворота поступки. Наверное, в этом была виновата наследственность: по слухам, его прабабка была подвержена таким же вспышкам неконтролируемого, необузданного гнева. Отец рассказывал ему, как она однажды швырнула топором в свою собственную дочь — то есть в его, Александра, бабушку — только за то, что та не уследила за курами и они забрались в огород. Топор, к счастью, пролетел мимо — пробил насквозь дощатую дверь сарая и застрял в ней намертво. Ну а если бы не пролетел?

Именно это произошло сейчас. Сознание не покинуло Дымова, оно просто отступило на второй план, куда-то вглубь затянутого мутной красноватой пеленой мозга, и оттуда, из глубины, стало с отрешенным спокойствием наблюдать за тем, что вытворяло предоставленное себе самому тело.

Тело не теряло времени даром. Первым делом оно шагнуло вперед и обеими руками ухватило соседа за лацканы кожаного жилета, с наслаждением намотав их на кулаки, после чего принялось мелко трясти, будто собираясь вытряхнуть душу. Оно, тело, по-волчьи оскалило зубы, дико вытаращило глаза и, судя по тому, как помертвела, стянулась и утратила чувствительность кожа лица, вдобавок ко всему еще и сильно побледнело.

— Чего тебе, а? — сквозь зубы процедило распоясавшееся тело Александра Дымова и мощным рывком притянуло соседа к себе. — Чего тебе надо, недоумок? Хочешь, нос откушу? Хочешь? Хочешь, я вижу…

Его зубы отчетливо лязгнули; сосед отдернул голову, тараща глаза, как испуганная лошадь. Он был тяжелее Дымова и наверняка гораздо сильнее, однако все произошло слишком быстро и выглядело слишком дико, чтобы он успел как-то отреагировать. Да и не знал он, наверное, как полагается реагировать в такой вот непонятной ситуации. Вряд ли он действительно намеревался получить с Дымова какие-то деньги. Ему просто хотелось покуражиться; он ждал оправданий, униженных извинений, а вместо этого получил этакую цыганочку с выходом, наводившую на мысль о том, что перед ним стоит не интеллигентный лох, а полусумасшедший уголовник, которому человека прирезать — все равно что плюнуть.

— Ну, что ты хочешь? — продолжал цедить Дымов, жутко скалясь. — Хочешь, я завтра на асфальтовом катке приеду и припаркуюсь поверх твоего «Крайслера»? Хочешь, гнида? Ты этого хочешь? Или ты хочешь собственные яйца вместо сережек носить? Ты только скажи, я сделаю! Хочешь компенсацию? Будет тебе компенсация, я лично тебе гроб куплю — самый, блин, навороченный. Мне для любимого соседа ничего не жалко, понял? Ты понял или нет, мешок с гноем? А?!

— П-понял, — с запинкой ответил сосед. Он тоже побледнел, сделавшись серым, как штукатурка. — Да отвали ты, чего привязался, юродивый!

— Не-е-ет, — почти пропел Дымов, цепляясь за лацканы жилета и не давая соседу отстраниться. — Что же это ты? Так хотел поговорить — то есть, извини, базар перетереть, — а теперь вдруг расхотел? Ты мне сначала ответь, какого хрена ты, гнида толстопузая, хочешь, а уж тогда я посмотрю, отвалить от тебя или, может, не стоит.

В это время дверь подъезда толчком распахнулась, сильно ударив несчастного соседа между лопаток, и в образовавшуюся щель боком протиснулась Ольга Дымова.

— Саша! — закричала она, вцепляясь в соседа с другой стороны. — Что вы делаете? Как вы смеете?! Отпустите его немедленно, я сейчас милицию вызову!

— Да вызывай, блин, на хрен! — дико заорал выведенный из душевного равновесия сосед. — Вызывай, дура! А заодно и перевозку из дурдома для своего придурка! Кто его трогает? Ты глаза разуй, коза полковая! Он же мне чуть нос не отъел!

Ольга разобралась наконец в ситуации, выпустила его рукав и вцепилась в пиджак Дымова.

— Саша, что с тобой? Отпусти его сейчас же, ты что, с ума сошел?

Дымов разжал пальцы. Он уже пришел в себя. Его все еще трясло, лицевые мускулы затекли, губы не слушались, руки прыгали, и вдобавок ко всему начала разламываться голова.

Оказавшись на свободе, сосед поспешно отскочил в сторону, едва не свалившись при этом с крыльца, и принялся суетливо расправлять смятые лацканы жилета.

— С ума сошел, это точно, — пробормотал он.

Дымов оттолкнул его, выдернул рукав из пальцев

Ольги, пьяно помотал головой и вошел в подъезд.

Дома Ольга измерила ему давление, принесла стакан воды и какую-то таблетку. Дымов проглотил таблетку, даже не поинтересовавшись, что это, и залпом осушил стакан, пролив почти половину себе на рубашку.

— Ты что? — спросила Ольга, испытующе глядя на него своими неправдоподобно сине-зелеными глазами. — Что там у вас случилось? Я думала, ты его убьешь.

— Правильно думала, — с отвращением сдирая галстук и расстегивая воротник рубашки, проворчал Дымов. — Такая сволочь… Покуражиться захотел. Ну, теперь ему это нескоро захочется.

— Объясни, наконец, что произошло, — почти взмолилась Ольга. — Я так испугалась, когда увидела с балкона, как ты его трясешь…