Еще я слышал голоса — удаляющиеся крики. Нет, кричал только один человек Я его знаю. Это же Тигра.

Я приехал сюда найти Тигру. Я попытался встать, но мир был сделан из ртути и уплывал в сторону раньше, чем я успевал найти твердую опору. Фонарик потерялся, но, кажется, раньше здесь не было так темно.

Маска! Чулок все еще был на мне. Вот почему ничего не разглядишь. Я попытался стащить его, но руки вмиг стали мокрыми и соскальзывали. Я ощупал скулу. Вроде все на месте, но и лицо было как бы не мое. Я ничего не узнавал.

Потом стало светло. Я мог видеть свои ноги, и это было хорошо. Значит, я встал и двигался. Из света навстречу мне бежали фигуры. Сколько здесь монстров! Я с ними не справлюсь. У меня подкосились ноги, и, падая, я ударился головой, на этот раз больно.

— Ангел? Ангел, что с вами?

Мистер Гудсон склонился надо мной так низко, что его островерхая шапка чудом не свалилась на землю.

— Долго же вы шли, — произнес я довольно отчетливо.

— Что? Я не понял, что вы сказали. Бог ты мой! Что у вас с зубами?

Люди в местном поселке не очень удивились, когда мимо проехал черный «остин», управляемый волшебником при полных регалиях. Если бы они могли видеть меня, болтающего головой на заднем сиденье, как сувенирная собачка, они бы позвали добровольных помощников полиции.

Я мельком увидел свое лицо в зеркальце, когда мистер Гудсон грузил меня в машину, и сразу понял, что чулок лучше даже не пытаться снимать. Вся шея была залита кровью — явный признак, что с лицом случилось что-то нехорошее, и мне не хотелось искать новых подтверждений.

— Куда вы меня везете? — спросил я, но получилась совсем другая фраза.

— Не волнуйтесь, — невпопад ответил мистер Гудсон. — Я хороший водитель. Однажды прошел курс вождения в сложных дорожных условиях при Автомобильной ассоциации государственных служащих.

Сколько же талантов у этого человека? И все скрытые. Я решил не спорить и стал думать о люке на крыше «Армстронга», который так и не установил. Теперь бы пригодился, шапка мистера Гудсона торчала бы наружу, а не перегибалась, упираясь в потолок. Разумеется, он мог бы ее снять или я мог бы напомнить, но боль начала усиливаться, и мне вдруг очень захотелось чего-нибудь принять.

В бардачке я обычно на всякий пожарный держу четверть бутылки водки, но при последнем осмотре я ее вроде бы не видел. Надо попросить мистера Гудсона проверить, но он, конечно, не одобрит пьянство за рулем. Вот черт, я же не за рулем.

— Посмотрите в бардачке. — Мне показалось, что получилось довольно отчетливо. — Там должен быть пузырь — для медицинских целей, разумеется.

— Заканчивается в шесть часов, но я на вашем месте об этом бы не волновался.

О чем это он? Родного языка не понимает, что ли?

Я сдался и обмяк на сиденье. Мы ехали по городскому району, за окном мелькнула надпись «Больница». Вообще-то видна была одна буква «Б», но я хорошо знал город. Будем надеяться, что люди в больнице попадутся покладистые, потому что с моим видом и нашим камуфляжем пришлось бы долго объяснять. Оказалось, меня никто ни черта не понимает, и я решил плыть по течению.

Костюмы, наоборот, избавили нас от лишних расспросов, и мной занялись довольно быстро. Начальственная матрона в травматологии (смиренных там не держат), с таким же зеленым лицом, как ее халат, бросила лишь один взгляд на волочившего меня мистера Гудсона и взорвалась:

— Держите меня! Опять эти чертовы «Подземелья и драконы». Мало нам нормальных людей, нуждающихся в медицинской помощи из-за вполне прозаических причин и болезней, в которых нет их вины. Нет, нам доставляют этих психов, калечащих друг друга за свои же деньги. Постыдились бы, в их-то возрасте.

Последнее замечание адресовалось мистеру Гудсону, но ему, однако, было не до споров. Мои же возражения могли прозвучать как заказ блюд в китайском ресторане, так что я промолчал. Мистер Гудсон поддерживал меня, не сдавая позиций, и мудро позволил старой ведьме выплеснуть раздражение, после чего она позвала дежурного врача.

Помню, как меня везли на каталке, помню темноволосую черноглазую сестру (потом оказалось, что ее, как королеву фей, зовут Маб и что с помощью баночки увлажняющего крема и богатого воображения она умеет вытворять удивительные вещи), больше ничего не помню.

Еще я успел подслушать обрывок разговора между мистером Гудсоном и младшим врачом, который снял с меня маску-чулок, прихватив изрядный лоскут кожи.

Доктор спросил, что со мной случилось, а мистер Гудсон, проявляя чудеса дипломатии — звание великого визиря за просто так не дают, — врал как сивый мерин. Такого еще не случалось, говорил он. Еще как случалось, отвечал врач, иногда в воскресенье здесь настоящий Бейрут. Мистер Гудсон пытался убедить эскулапа, что игроки пользуются только безобидным оружием из пластмассы и пенопласта, и, разумеется, был прав.

С другой стороны, в арсенале Нижнего мира не было спроса на шерстяные носки, набитые крупнозернистым строительным песком и осколками кирпича.

Помню, как Маб раздевала меня и облачала в операционный халат.

Я пожаловался, что голоден и что меня не покормили, но никто не мог догадаться, что мне нужно. Матрона прорычала приказ выдать мне блокнот и карандаш в том случае, если я не потеряю сознание и опять начну их доставать. К счастью, она не поняла моего вопроса насчет ее прежней службы в войсках СС.

Помню, как меня везли по коридору в лифт и как кто-то привязал на мое запястье прозрачную пластиковую бирку с единственным словом — «Ангел». Вряд ли вид ангела на каталке мог сильно воодушевить других пациентов и их родственников, однако моего мнения не спросили.

На пороге операционной надо мной склонился еще один белый халат (их там было уже шесть) и, подержав меня за подбородок, пробормотал: «Ц-ц-ц, мама дорогая…»

Потом он же пообещал:

— Ничего, мы тебя скоро отремонтируем. В наше время мы чудеса творим.

Я знаком попросил дать мне блокнот и карандаш. Медбрат полез в карман, но матрона перехватила его руку и посмотрела мне в лицо:

— Не будешь больше рисовать неприличные рисунки?

Я покачал головой и сказал «нет».

— Обещаешь? — ледяным тоном спросила она.

— Клянусь, — промычал я, кивая изо всех сил.

Она отпустила руку медбрата, и я взял блокнот. Когда я писал, она сказала в пространство:

— Я сразу поняла, что с ним хлопот не оберешься.

Я написал: «Смогу ли я играть на трубе после операции?»

— Не обращайте внимания, — фыркнула матрона. Когда кто-то спросил почему, она ответила: — Шутка с бородой. Вы ему пообещаете, что да, конечно, вы сможете играть на трубе после операции. А он напишет, что это настоящее чудо, потому что до операции он играть не умел. Я таких ухарей здесь перевидела уйму. Им лишь бы позубоскалить.

Да нет же, это чистая правда, подождите…

Все твердили, что повреждения оказались не так страшны, как выглядели, и, наверное, это так и было, жаль только, что они не могли взглянуть на это моими глазами.

Щека разошлась до самой скулы, что и заметил сначала мистер Гудсон. Все зубы оказались на месте, но некоторые стали короче. Одна из сестер радостно прощебетала, что за штуку фунтов дантист-косметолог что угодно исправит.

Говорить я несколько дней не мог, так как вся правая сторона лица раздулась и напоминала беременного хомяка после недели обжорства. И посинела. Потом почернела. А еще на щеке расплылись изящные малиновые разводы.

У них было подозрение на трещину какой-то там кости, и меня заставили носить пластмассовую защитную маску телесного цвета, вот только рожа моя под маской была отнюдь не розового оттенка. Даже думать не хотелось, что люди скажут, увидев меня в этой маске.

Надо отдать должное мистеру Гудсону — за все воскресенье он единственный не ляпнул вслух банальность о моем дурацком виде. С другой стороны, он был послан своими сообщниками, магами и вурдалаками, прощупать почву, не подам ли я на них в суд за инцидент. Я накатал для него пространный отказ от претензий, но не стал объяснять, что именно случилось. Великий визирь остался вполне доволен, а с ним и весь Нижний мир. В больнице тоже решили не проявлять излишнего любопытства. Если честно, им не понравились мои прежние ответы на дежурные вопросы о рационе питания и подкладном судне. Вряд ли они стали бы вызывать копов по мою душу.