Жить в разоренной и голодной Франции, завоеванной вандалами, для одних стало чрезвычайно трудно, для других — смертельно опасно; и этим надо было уезжать.

Алдановы и Цетлины собирались в Америку. Мария Самойловна Цетлин уговаривала Бунина последовать их примеру. Он не решался, выяснял, как осуществить еще одну эмиграцию и что его ждет в Новом Свете; 7 августа 1940 года он был с Верой Николаевной в Ницце в американском консульстве. Двадцать седьмого Цетлины и Алданов приезжали к Буниным на обед, ночевали; утром пришел Адамович. Алдановы уехали в США через Лиссабон 28 декабря; уехали и Цетлины. Алданов в письмах из Америки убеждал Бунина: «…Если вы питаетесь одной брюквой и если у Веры Николаевны „летают мухи“, то как же вам оставаться в Грассе?! Подумайте, дорогой друг, пока еще можно думать. Возможностьуехать вам вдвоем — есть. Прежде всего о визе. О ней Александр Федорович (Керенский. — А. Б.) начал хлопотать для вас и Веры Николаевны еще до моего приезда. Затем я на него насел. „Аффидэвиты“ уже для вас получены, — вы понимаете, что для вас их найти легче, чем для кого бы то ни было. Дело уже направлено в Вашингтон, и в самые ближайшие дни Государственный департамент пошлет ниццскому консулу „совет“ выдать вам так называемую „эмердженом-виза“, — такую же, какую получил я (то есть не квотную). Я почтине сомневаюсь, что и билеты вам двоим будут высланы бесплатные, — правда, боюсь, билеты третьего класса, как и для меня, но здесь устроят, думаю, и вопрос о доплате. Теперь деньги. Как я вам сообщил, Назаров поместил ваше письмо в „Нью-Йорк таймс“, — это первая газета в Америке. В Толстовский фонд стали быстро поступать для вас пожертвования, все небольшими суммами. Я в последние дни не видел Толстой, но мне сообщили, что уже есть более 400 долларов. Весь вопрос в том, как их вам доставить. Не думайте, что тут проявляется небрежность или невнимание. Тут посылают не частные лица, не могу писать об этом подробнее. Как бы то ни было, этих денег с избытком хватило бы и на месяц-другой во Франции, если вы решите уехать, и на билет до Лиссабона, и на пребывание в Лиссабоне, и на то, чтобы оставить кое-что неуезжающим. Как вы будете жить здесь? Не знаю. Как мы все, — с той разницей, что вам, в отличие от других, никак не дадут „погибнуть от голода“. Вы будете жить так, как вы жили во Франции тринадцать лет до Нобелевской премии <…> Только что я позвонил Александре Львовне. Она мне сказала, что для вас собрано… (отточием обозначаем пропуски в дефектной ксерокопии письма. — А. Б.) долларов, из которых 50 и 150 уже вам переведены по телеграфу… Кроме того, вам послана посылка. Кроме того, по ее словам…два билета для поездки из Лиссабона сюда» ^[934] (15 апреля 1941 года).

Бунин ответил 6 мая 1941 года:

«Вы пишете: „погибнуть с голоду вам не дадут“. Да, в буквальном смысле слова „погибнуть с голода“, может быть, не дадут. Но от нищеты, всяческого мизера, унижений, вечной неопределенности? Месяца два-трибудут помогать, заботиться, а дальше бросят, забудут— в этом я твердо уверен. Что же до заработок, то вы сами говорите: „будут случайные и небольшие — чтение, продажа книги, рассказа…“ Но сколько же раз буду я читать? В первый год, один раз… может быть, и во второй еще раз… а дальше конец. И рассказы, книги я не могу печь без конца — главное же, продавать их.

И самое главное: очень уж не молод я, дорогой друг, и Вера Николаевна тоже, очень больная и слабаяВ. Н. Вот даже частность: вы пишете, что „на первое время предоставят нам комнаты в имении, в 45 метрах Нью-Йорка“. А каково в наши годы жить даже „первое время“ где-то у чужих людей, из милости, подлаживаясь к чужой жизни и т. д.! Короче говоря — ни на что сейчас я не могу решиться. Визу иметь на всякий крайнийслучай (который, конечно, вполне возможен) буду рад. И если ее длительность будет хоть полугодовая, может быть, мы ею воспользуемся» ^[935] .

В случае приезда Бунина в Америку Александра Львовна Толстая хотела предоставить ему квартиру у нее на ферме, вблизи Нью-Йорка, где находился созданный Толстой фонд Толстого, где Иван Алексеевич мог бы жить сколько угодно и ничего не надо было бы платить.

Когда становилось очень тяжко, Бунин опять возвращался к мысли об отъезде из Грасса; писал Алданову 8 августа 1942 года:

«Да, я очень ошибся, что не поехал. Недели две тому назад послал вам открытку — avion и депешу — просьбу о визах мне и Вере Николаевне. Она так несказанно худа и слаба от язвы в желудке и голода, что твердит, что не доедет. Ну а здесь, что будет с нами осенью и зимою, которые будут гораздо хуже прежних всячески, да еще при том, что я теперь уже ничего ниоткуда не получаю, живу тем, что распродаю последнее, и должен еще заплатить за парижскую квартиру, которую одно время уже описали (вместе с девятью чемоданами моего архива), двенадцать тысяч долг и которую я никак не могу ликвидировать?» ^[936]

То немногое, что поступало в виде помощи русским писателям от чехов, от сербов, было и до этого слабой опорой, теперь же война и эти связи рушила. Чехословакия в октябре 1938-го — марте 1939 года при попустительстве западных держав была захвачена Германией. Шестого апреля 1941 года на Югославию напали гитлеровские войска, оккупировали и расчленили ее территорию; на сербов рассчитывать сейчас не приходилось.

Бунин пишет Цетлиным 9 сентября 1940 года:

«Горячо вас прошу — попомните обо мне, приехав к Шурочке (Александре Николаевне Прегель, дочери Цетлиных. — А. Б.). Найдите добрых и богатых людей, которые могли бы прислать мне что-нибудь: месяца через два, через три средства мои совершенно иссякнут — и что тогда? Ужели Нобелевскому лауреату погибать?» ^[937]

Положение осложнялось тем, что впервые за семнадцать лет Бунина обложили налогом: taxes de sejour, пятьдесят франков с лица за шесть человек; а еще надлежало внести налог около шести тысяч за житье в «Jeannette», тысячи две с него лично и около четырех — за хозяйку виллы «Jeannette», живущую в Англии. И хозяева парижской квартиры требовали три с половиной тысячи, угрожая распродажей с торгов его «добришка».

Помощь поступала из фонда Толстого вследствие писем Бунина к Александре Львовне Толстой. Фонд начал посылать зимой 1941 года и обещал продолжать высылать ежемесячно 25 долларов. Бунин надеялся также получить кое-какие гонорары.

Рассказы «Темных аллей» Бунин посылал Б. К. Зайцеву. Он писал Борису Константиновичу 19 ноября 1943 года:

«Без конца шлю тебе свои рассказы — расписался — главным образом для того, повторяю, чтобы поделиться с тобою своими трудами и днями, а еще с мыслью: Бог знает, что будет со мною, пусть будут дубликаты у тебя» ^[938] .

«Он писал свою книгу запоем, — вспоминает А. В. Бахрах ^[939] , — от рассказа к рассказу без перерыва, словно все время торопился, словно боялся не поспеть. Опасался, что военные события воспрепятствуют ее завершению. Бывали целые недели, когда он с раннего утра в буквальном смысле до позднего вечера запирался (неизменно на ключ!) в своей огромной комнате, и оттуда вытащить его не было никаких сил».

«Из своего обиталища, расположенного во втором (собственно, в полуторном, поскольку весьма причудливой была архитектура виллы) этаже он спускался только к скудным и скучным трапезам (как по-иному назвать их?), возвещавшимся с некоторой неуместной торжественностью гонгом и готовившимся попеременно кем-либо из домашних, — продолжает Бахрах. — Эти общие трапезы, как правило, сопровождались проклятиями по адресу „фюрера“ (хорошо еще, что у стен не было ушей!), заседавшего в Виши правительства, некоторых товарищей по писательскому ремеслу, ежели узнавал, что они согласились сотрудничать в изданиях, которые считал неприемлемыми…»