– Фильм, который вы увидите, – сказала я, перематывая ленту к началу, – называется «Красотка». Кто-нибудь из вас видел его раньше?

Оуэн поднял руку; Алан робко покачал головой. Рука Дэниела зашевелилась под одеялом и тоже поднялась.

– Отлично. Можете опустить руки. Значит, двое из вас заметят, что фильм, который вы видели раньше, отличается от того, что вы увидите сегодня.

– Как «Касабланка»? – спросил Оуэн.

– Верно, как «Касабланка». Я рада, что ты это запомнил. Алан, ты этот фильм видишь впервые, и я надеюсь, он тебе понравится.

Мальчики знают, что последует дальше, и терпеливо ждут, когда я сделаю им внутримышечную инъекцию – пятнадцать миллиграммов морфия. Когда я делала им первые уколы, я не знала, как это делается, и вводила морфий прямо в вену, – так поступают в полицейских сериалах наркоманы, сидящие на героине. В результате мои студенты становились абсолютно невосприимчивыми и начинали бормотать нечто бессвязное. Само собой, иногда нужно привести мальчика именно в такое состояние, но такая необходимость возникает крайне редко. Внутримышечное введение, как я выяснила в Интернете, снижает одурманивающее воздействие, но обеспечивает постепенное наступление приятного кайфа, не превращая пациента в «отточенное лезвие». [3]

В «Красотке» Гарри Маршалла – этот фильм знают все – Ричард Гир играет прощелыгу-бизнесмена, что покупает женщин так же легко, как крупные корпорации, и, попользовавшись ими, выбрасывает за ненадобностью. В конечном счете, проститутка с золотым сердцем в исполнении Джулии Робертс дает ему понять, что не все продается и покупается, Гир влюбляется в нее, становится настоящим рыцарем и спасает Джулию, не давая ей опуститься на дно. Почему-то этот фильм считается девчачьим. При этом он внушает мужчинам, что девяносто пять процентов своей сознательной жизни им позволено быть напористыми мачо, с тем, чтобы раскаяться лишь в третьем акте.

В «Красотке», отредактированной Кассандрой Френч с помощью чудесной программы редактирования видеофильмов – я купила ее за шестнадцать долларов на распродаже в «Бест Бай», – Ричард Гир куда более порядочен, заботлив и честен.

Возможно, вы помните сцену, в которой мистер Гир торгуется с Джулией Робертс за ее время в уикенд и, договорившись, что ее услуги будут стоить три тысячи долларов, говорит, что мог бы дать куда больше. Так вот, этого эпизода больше нет. Вместо него идет сцена – в оригинале она дается гораздо позже, – где Гир ставит на место своего отвратительного бизнес-партнера, завзятого женоненавистника (его великолепно сыграл Джейсон Александр, которого я постоянно вижу в буфете студии, где он всегда покупает ржаную булочку и салат из тунца). В новом варианте Джулии и Ричарду так хорошо вместе, что Ричард готов отменить свои бизнес-планы, чтобы остаться с ней и защищать ее честь. Подобные замены и купюры сделаны на протяжении всего фильма, и все они подкрепляют мою основную идею: мужчине не нужно ждать полжизни, чтобы стать порядочным человеком; женщины готовы оценить честь и благородство с первого дня. Надо заметить, что, кроме прочего, я здорово сократила фильм. В оригинале он продолжается полтора часа, мой – чуть меньше часа.

Когда фильм начался, мальчики уже уютно устроились на своих любимых местах, во все глаза глядя на экран, их губы расплывались в блаженной улыбке. Даже Дэниел устремил на экран взгляд, слегка затуманенный гриппом. Их мозг вновь и вновь устанавливал связь между достойным отношением к женщине и приятными ощущениями. Посмотрите на Ричарда Гира – он богат, красив, влиятелен, и при этом так добр к этой девушке. Рыцарство не умерло. Хорошие парни непременно добиваются своего. Доброта – не удел лохов. Морфий – это всего лишь средство, он помогает мальчиком восстановить связь между благородным поступком и приятными ощущениями. Это способ напомнить им о том, что они знали раньше, пока общество не заставило их забыть об этом.

У меня еще оставались дела в офисе, но, не удержавшись, я села рядом с Оуэном, взяла его руку в свою и тоже немного посмотрела фильм. Мне нравится эпизод, когда Джулия Робертс ставит на место владельцев магазинов в Беверли-Хиллз, но я ненавижу сцену, в которой они обходятся с ней по-свински. Пожалуй, ее тоже нужно убрать.

Час ночи. Я только что вернулась из бара и хочу записать все, что произошло, прежде чем усталость, досада и алкоголь сотрут мои воспоминания. Телевизионная леди утверждала, что записи нужно делать по свежим следам. Размышления, сказала она, делают оценку менее точной. Или что-то вроде того. Я слишком устала, чтобы воспроизвести сказанное слово в слово.

Клэр заехала за мной в восемь, и мы отправились в Хофорн. Соображения Лекси показались нам сомнительными, и мы обе решили не надевать меха. Хотя я всегда считала, что лучше надеть на себя лишнее, чем прийти полураздетой, едва ли этот принцип применим к шкурам животных. Если в этой «Собачьей конуре» собирается публика в норковых манто, я не расстроюсь, если меня туда не пустят.

По дороге Клэр снова рассказывала про своего психоаналитика. На сей раз во время сессии они обсуждали мандалу [4]Юнга, но внезапно добрый доктор решил заняться иными исследованиями.

– Представляешь, я сижу в кресле и по его просьбе выворачиваю свое нутро наизнанку, и вдруг чувствую, что внизу что-то происходит. Оказывается, он встал на колени и сунул голову мне под юбку.

– Какую?

– «Гарфилд энд Маркс», с прямым разрезом.

– Но она ведь такая узкая! Как он не задохнулся?

– Мне кажется, он вообще не дышал. Это продолжалось минуты две, и я не стала сопротивляться. В конце концов мы оказались на диване, и тут-то и случилось самое интересное. В самом разгаре я заметила, что он не смотрит на меня. Я заглянула ему в глаза. Знаешь, куда он смотрел?

– В зеркало на потолке?

Клэр усмехнулась.

– На свой диплом. Степень доктора философии в Беркли. Думаю, это помогло ему кончить. А потом я поняла, что он делал это каждый раз. Именно поэтому мы занимались сексом только в его кабинете.

– И больше нигде?

Она задумалась.

– Вообще-то один раз это было у меня дома. В спальне. И мне кажется, он в это время изучал ярлык на подушке. Наверное, представлял, что это учебник.

– Зато ты знаешь, как его стимулировать, – сказала я.

– Да уж. До сих пор мне не приходилось иметь дело с тем, кого возбуждают знания.

– Возбудимый Знанием, – задумчиво повторила я. – Так могло бы звучать его индейское имя.

Спустя полчаса мы добрались до Хофорна, который остался почти таким же убогим, как прежде, не то что бы грязным, но каким-то неухоженным. Наверно, примерно так же выглядит с точки зрения микроба мое бедро. Возможно, после небольшой липосакции Хофорн стал бы отличным местом для жилья. Невысокие, приземистые кирпичные дома выглядели так, точно сохранились с двадцатых годов. Здесь не было недостатка в небольших магазинчиках, но все они выглядели какими-то заброшенными, как будто их владельцы не сомневались, что постоянные клиенты никуда не денутся, а новых все равно не будет. Этому городку явно не хватало уверенности в себе.

Лекси не ошиблась: вокруг постепенно нарастало оживление. Оно еще не достигло апогея, однако повсюду были видны несомненные признаки предстоящего веселья: у дверей клубов выстраивались очереди, тут и там стояли довольно сносного вида вышибалы, а количество машин на парковке быстро росло.