— О да.

— Ну?

Она помолчала.

— Бог мой, сынок, ты то ли самый храбрый мужчина на свете, то ли самый глупый.

Он хмыкнул.

— Ты уверен, что тебе надо все это выслушивать?

— Нет, но ничего не могу поделать, я совершенно без ума от этой женщины и не могу рассуждать здраво.

— Я буду очень стараться ей помочь, Джерри, сам знаешь, но сейчас я даже не уверена, что она вообще вернется.

— Правда, она самое прекрасное создание на свете?

— Да, женщина красивая, но…

— И умная.

— О да, и умная. Следующим твоим вопросом будет — во что она была одета.

— Во что она была одета?

— Не помню.

— Не верю, помнишь. Тебе просто нравится меня терзать. А скажи, правда, она классическая красавица?

— Да, Джерри, она затмевает красой луну и звезды. Эта девушка имеет какое-то представление о том, как ты к ней относишься?

— Нет. В смысле, вряд ли. И сейчас явно не время ей об этом сообщать. У нее своих проблем хватает.

— Это точно. Плохо только, что тебе от этого не легче. По-моему, ты должен от нее немного дистанцироваться, тогда посмотрим, что ты будешь чувствовать.

— Я сразу могу сказать, Элизабет, что мое отношение к ней не изменится. А вот ей нужно дать немного времени. Так что еще одно спрошу и обещаю, что исчезну, ладно? Как думаешь, я не ошибся в оценке ее состояния?

— Не сильно. Думаю, ты все описал правильно. Закрыта. Явные симптомы какой-то тяжелой травмы человека, которого отвергли.

— Да, возможно, это связано со смертью ее матери, она меня к этому даже близко не подпускала. Но теперь она в твоих руках.

— Не волнуйся, дружище. Ты передал мне факел, факел своих чувств, и я сделаю все, что в моих силах.

— Спасибо.

— А ты тем временем — а времени может понадобиться много, — надеюсь, попробуешь встречаться с кем-то другим.

— Серьезно? Тогда скажи, что ты делаешь в субботу вечером?

— Да все как обычно, пляшу буги-вуги до упаду.

Он засмеялся.

— Спокойной ночи, Ромео.

Доктор Диггерс старалась держаться профессионально, но, повесив трубку, позволила своему сердцу рвануться к нему. Она не понаслышке знала, что безответная любовь и для мужчины, и для женщины — опыт самого горького, самого болезненного одиночества, и она ничем не могла ему помочь.

Нью-Йорк

19 декабря 1974

Доктор Диггерс несколько удивилась, когда Дена пришла на второй сеанс. Опоздав минут на пять, Дена влетела в кабинет и плюхнулась в кресло. Доктор Диггерс улыбнулась:

— Ну что, снова ко мне, поболтать?

— Да, — сказала Дена без особого энтузиазма.

— Тогда я продолжу свои пытки.

— Давайте, давайте. О чем сегодня пойдет разговор?

— Ну, я бы хотела узнать вас еще поближе, хотя бы вашу биографию. Откуда вы?

— А вы откуда? — спросила Дена.

— Чикаго. А вы?

— Я? Не могу назвать определенного места.

— Странно. Такого опыта у меня еще не было.

— В смысле?

— Опыт мне подсказывает, что каждый человек должен быть из какого-то места.

— Я родилась в Сан-Франциско, но мы много переезжали.

— А какие у вас корни?

— Мои что?

— Ваши корни. От кого вы произошли?

— Корни! Прямо как в книге. В смысле — предки?

— Да, какой вы национальности?

— Отец был из Швеции… или Норвегии, откуда-то оттуда.

— А мать?

— Просто американка, наверное. Она никогда не говорила. Ее девичья фамилия была Чапмэн, кем она там могла быть — англичанкой, может? Не знаю.

Доктора Диггерс всегда поражало, как редко люди интересуются своим происхождением.

— А вам не интересно было выяснить?

— Не слишком. Я американка, а остальное не имеет значения, так ведь?

— Ну хорошо. Как бы вы себя описали, кроме как американкой?

— Что?

— Как бы вы себя описали?

Дена была озадачена.

— Я работаю на телевидении.

— Нет, свой характер. Иными словами, если бы завтра вы перестали работать, кем бы вы были?

— Не знаю… Я все равно осталась бы собой. Не пойму, чего вы добиваетесь.

— Ладно, давайте сыграем в одну игру. Я хочу, чтобы вы дали мне три ответа на вопрос. Кто вы?

— Я Дена Нордстром, я блондинка и… — Она была в затруднении. — И во мне пять футов семь дюймов. Это что, опять тест?

— Нет, просто это помогает мне лучше понять, как вы представляете саму себя.

— И как, я прошла или провалила тест? Мне любопытно.

Доктор Диггерс отложила ручку.

— Вопрос не в этом. Но посмотрите, как вы ответили. Все три ответа описывают ваш имидж.

— А что я должна была сказать? Что еще-то?

— Некоторые говорят: я жена, я мать, я дочь. И все три ваших ответа не говорят об отношениях с кем бы то ни было, а обычно это показывает, что у человека есть проблема самоидентификации. И частью нашей работы будет выяснить почему. Понимаете, о чем я?

Дена ощутила тревогу. Проблема самоидентификации?

— Но об этом мы поразмыслим позже. А сейчас предлагаю поговорить о ваших насущных проблемах. Вы вроде бы плохо спите?

— Да, плохо. Но давайте вернемся к предыдущей теме, как ее там. Еще раз говорю, я не хочу вас обижать, но этот тест, или что это было, подсказал вам неправильный вывод. Я точно знаю, кто я. Я всегда точно знала, чего хочу и кем хочу быть. Я один раз уже говорила об этом доктору О'Мэлли.

— Повторюсь, это не тест, — сказала Диггерс. — Всего лишь вопрос.

Вечером, просматривая записи, доктор Диггерс вспомнила, как ей впервые задали этот вопрос — «Кто вы?». Ответ последовал мгновенно и без усилий. Я женщина, я чернокожая, я инвалид. Интересно, а если бы через столько лет ей снова задали этот вопрос, она ответила бы точно так же и в том же порядке? Доктор Диггерс погасила свет в кабинете и покатила по длинному коридору в кухню, где ждал ужин.

А Дена вечером позвонила подруге:

— Сьюки, это Дена.

— Ой, привет! Как ты?

— Ты занята?

— Не-ет. Ничегошеньки не делаю, сижу листаю «Поваренную книгу южанина» и ломаю голову, что можно приготовить на две сотни человек. Эрла Пула надо посадить в мешок и бросить в реку. А у тебя что происходит?

— Ничего. А почему ты злишься на Эрла?

— Глупости, тебе будет не интересно.

— Нет, интересно.

— Каждый год под Рождество я устраиваю маленький праздничный ужин для близких подруг. Для узкого круга, человек пятнадцать-шестнадцать. И вот я даю Эрлу приглашения и прошу послать Мельбу отксерить их и разослать, и она разослала их по всему списку рождественских поздравлений, включая пациентов Эрла. Так что даже не представляю, сколько человек сюда заявится на следующей неделе.

— И что ты будешь делать?

— Гренков с сыром нажарю и понадеюсь на лучшее, что я могу еще сделать. Но хватит обо мне. Надеюсь, ты звонишь сказать, что приедешь на рождественские каникулы.

— Нет, это вряд ли. Думаю, мне все каникулы работать.

— Ты, помнится, и в прошлом году так говорила. Неужто нельзя отпроситься? Девочки так расстроятся. Они умирают хотят с тобой познакомиться. Только представь этих бедных крошек: слезы бегут по щекам, сердца разбиты.

— Сьюки, прекрати. Бессовестная.

— Но это правда! Они смотрят каждую передачу с тобой и даже назвали в твою честь хомяка. У нас теперь хомячиха Дена.

— Шутишь!

— Нет, твоя тезка сейчас здесь, наматывает круги по колесу.

— Тогда скажи им, что я польщена… наверное. Это для меня большая честь.

— Да, ты официально занесена в Зал славы для хомяков.

— Слушай. Я звоню, чтобы задать тебе вопрос.

— А-а. Ну давай. Какой?

— Я хочу, чтобы ты дала мне три разных ответа, хорошо? Говори что хочешь, не думай, первое же, что придет в голову.

— Ладно.

— Готова?

— Да.

— Кто ты?

— Чего? Кончай придуриваться. Ты знаешь, кто я.

— Нет, это и есть вопрос. Кто ты?