– Не могу, – жалобно сообщила Рейчел. – В смысле – найти кабель.

Он взглянул через плечо.

– Что значит не можешь? Пойди поройся в том ящике, возьми и дай мне. Что здесь трудного?

Она отступила и спрятала руки за спину.

– Ты сказал, цитирую: «Ты ничего не будешь трогать на Ранчо, или я вышвырну тебя отсюда. Своими руками. Поняла?» Конец цитаты. Выбирай что-то одно.

Он вскочил на ноги, отшвырнув негодный кабель.

– Почему это я должен выбирать? И прекрати цитировать!

– Не злись. – Она подалась вперед и зашептала: – Ты хотел быть уверенным, что я не внесу ошибку в твои эксперименты. Помнишь?

– Помню. Только очень хотел бы знать, каким чертом ты собираешься внести ошибку в кабель.

– Понятия не имею. – Она склонила голову набок. – Каким чертом я могла бы внести ошибку в кабель?

Его глаза сузились.

– Не беспокойся. Я возьму сам. А ты лучше стой где стоишь. – Он подошел к ящику и начал копаться внутри. – Это становится смешным. Половина аппаратуры как-нибудь да барахлит сегодня. Вчера все отлично работало. А сейчас мы…

– Обескровлены? Обескуражены? Озадачены и обеспокоены?

Впервые за этот день жесткая линия его рта смягчилась улыбкой.

– Вроде того. Веселишься по этому поводу?

– Вроде того, – согласилась она с некоторым облегчением. Замкнутость Зака разбивала ей сердце. – По-моему, это месть Франциски. Она всегда недолюбливала всякую электронику. Перебои с энергией устраивала. А лампочки взрывать – вообще ее любимое развлечение. Наверно, теперь решила взяться за провода. Может быть, она думает, что все эти странные устройства неуместны в ее доме?

– А может быть, на Ранчо слишком старая проводка, – сухо предположил Зак, подсоединяя новый кабель.

– Объясняй чем хочешь, только я не слишком бы полагалась на оборудование, которое постоянно ломается. Результаты твоих опытов гроша ломаного стоить не будут.

– Благодарю. Мне очень недоставало этого заключения.

Он погрузился в работу, а она ерзала на месте, желая заговорить, но не решаясь.

– Мм… Зак?

– Что?

– Могли бы мы… могли бы мы обсудить прошлую ночь?

Он повозился еще немного с новым кабелем, потом присел на пятки и уперся в нее взглядом.

– Не о чем тут больше говорить.

– Есть, – поспешила заверить она. – Ты увидел медальон Франциски и решил, что наши финансовые проблемы преувеличены. Об этом нужно поговорить.

– Ошибаешься. Я увидел медальон Франциски и понял, что у твоей бабушки нет финансовых проблем. Я не специалист, но могу поклясться, что это украшение стоит уйму денег.

– Ты прав. Стоит. Если Нана решилась бы его продать. – Она подождала, пока до него дойдет смысл сказанного, прежде чем продолжать. – А она никогда не решится.

– Почему нет? – резко спросил он. Рейчел опустилась на колени рядом с ним.

– Я же пыталась тебе объяснить. Этот медальон передавался по наследству в нашей семье сто пятьдесят лет. Его ценность для нас не в бриллиантах, рубинах и золоте.

– А в желаниях, которые он исполняет. – Трудно было не заметить сарказм этих слов.

Она твердо встретила его взгляд.

– Именно так. Не важно, веришь ли ты в это. Мы верим. И верим настолько, что никогда не продадим этот медальон. Никогда.

С минуту он обдумывал ее слова. Потом кивнул.

– О'кей. Я принял к сведению. Пока. – Но глаза его оставались холодными и далекими. – Только предупреждаю честно. Ты ходишь по тонкому льду.

– Я понимаю. – Еще она понимала, что он не верит больше. Ни самую малость. И это ранило. – Как насчет перемирия? – предложила она. – Не проведешь ли большую экскурсию? Я бы хотела посмотреть, что вы готовите к свадьбе.

Зак кивнул, встал и помог встать ей.

– О'кей. Пойдем.

По дороге от колокольни Рейчел задержалась у каменной арки, откуда открывался вид на убранный цветами внутренний двор. Вдоль мощенной плиткой дорожки выстроились огромные корзины бегоний и петуний, завораживающие взгляд взрывами розового, красного и пурпурного. Белая атласная дорожка обозначала проход и заканчивалась у фонтана.

– Как это прекрасно! – пробормотала она. – Знаешь, я всегда мечтала венчаться здесь.

Зак остановился.

– Тебе пошло бы. Ты воткнула бы в волосы тот бабушкин испанский гребень и такую кружевную штучку вроде вуали. – Он потянулся, едва не дотронувшись до ее волос, но, будто опомнившись, уронил руку.

– Пейнета и мантилья, – пояснила она, дрожа под взглядом, манящим перекинуть мостик через несколько разделявших их шагов. И она не противилась.

– Ну да. Пейнета и мантилья. И старинное платье со множеством оборок и большой, широкой юбкой.

На этот раз он дотронулся. Рука коснулась ее виска и зарылась в волосы. Она глядела, загипнотизированная. Она уже видела такое лицо. Видела прошлой ночью, когда он держал ее на руках и целовал. Это были страсть и желание – такие сильные, что нельзя было спутать их ни с чем.

– У Наны было такое платье, – прошептала она, поднимая лицо, предлагая ему то, чего он так явно хотел.

– Десять минут до контрольного времени! – крикнул Курт из окна столовой. – Вы там себя хорошо ведете?

Зак застонал, отпуская ее.

– Что я делаю?

Он отступил, и Рейчел уставилась в пол, пряча огорчение. Почему им должны были помешать именно сейчас? Почему не после поцелуя? Вот он уже меняется, из Зака превращается в равнодушного профессора Кингстона. Ей бы тоже надо измениться. Стать равнодушной и делать вид, что плевать на все. Нижняя губка оттопырилась. Но ей же не плевать! Еще как не плевать!

У нее вдруг вырвалось:

– Послал бы ты Курта и поцеловал меня.

Он поднял бровь.

– Советовал бы тебе забыть об этом и думать о том, чем мы заняты.

– Что я и пытаюсь делать. А заняты мы тем, что целуемся. По крайней мере целовались бы, не помешай Курт.

– Это было бы ошибкой.

– Ошибки случаются. Никто не застрахован.

– Да? Ну так давай ошибемся.

Он схватил ее за талию, рванул к себе, сжал в тугих, агрессивных объятиях. Она прильнула, ощущая игру мышц груди и плеч. Этого она хотела. О небо, не об этом ли она молила? Чего же бояться? Она пыталась дышать, но возбуждение и желание делали это трудной задачей.

– Ты велел мне ничего не трогать, – удалось ей выговорить. – Мы нарушаем контракт.

– Нет проблем. Стой где стоишь. Трогать буду я.

– Не надейся, – успела прошептать она, прежде чем губы слились. Он целовал крепко и долго, и пусть бы к ней никогда больше не вернулось дыхание. За несколько секунд она нарушила соглашение… несколько раз.

Наконец он поднял голову.

– Я знал, что это будет ошибкой. Не трогай меня, Рейчел Эйвери, – прошипел он. – Не трогай. Мы устанавливаем профессиональную дистанцию.

Она застонала.

– Да знаю я, знаю. Я использую свои женские штучки, чтобы повлиять на тебя. Я бесстыдная. Но почему бы тебе не поцеловать меня еще раз? А потом мы установим профессиональную дистанцию.

Губы его искривились в усмешке.

– Забудь. Свадьба начинается через несколько минут, и у нас есть работа.

– Вы крутой мужик, профессор. – Она стукнула его по плечам. – О'кей. Показывайте установки.

Рука помедлила на ее талии, будто не желая окончательно расстаться. Потом он указал на деревья по внешней границе двора.

– Мы установили камеры в каждом углу. Они будут включены с пульта дистанционного управления. Находясь в здании Ранчо, мы сможем все видеть и не мешать церемонии.

Она пыталась соображать.

– Как только начнется свадьба, ты нажмешь на кнопку, и они заработают?

– Верно. Кроме того, мы записываем церемонию на магнитофон, чтобы проверить, не будет ли необычных звуков.

Она тревожно распахнула глаза.

– Значит, вся ваша аппаратура здесь? А если Франциска появится внутри Ранчо?

– Предусмотрено, – успокоил он. – Все, кроме кладбища, утыкано аппаратурой.

– Значит, она появится на кладбище, – мрачно предсказала Рейчел.

– Не удивлюсь, судя по тому, как нам везет. Будь у меня больше оборудования, я расставил бы его всюду, но, имея, что имеем, мы делаем, что можем. – Он глянул через плечо. – Давай-ка за работу. Гости начинают собираться. Мы располагаемся в столовой и наблюдаем за двором и колокольней.