— Извините, — говорю я, — извините. — Как будто это может мне чем-то помочь! — Извините. Просто мой муж… Кажется, он плохо себя почувствовал…

Они кивают, улыбаются, но им до этого нет дела. Их собственное благополучие — вот о чем им следует позаботиться. Я добираюсь до прохода, но его и здесь нет. Не представляю, в какую сторону он пошел. А люди еще отыскивают свои места, так что дорогу к выходу мне приходится прокладывать силой.

Я обнаруживаю Джеймса беседующим со стюардессой.

— Позвольте мне выйти, — говорит он очень решительно. — Мне нужно выйти.

Стюардесса выше его дюймов на шесть, рыжеволосая. Не похоже, что ей все это нравится; она отталкивает Джеймса, загораживая собой выход.

— Извините, — говорю ей я. — Нам необходимо выйти.

— Не извиняйся, — говорит Джеймс сквозь стиснутые зубы. — Женщина, позвольте мне выйти.

— Мы не можем задерживать взлет, — говорит она.

Она все еще старается выглядеть профессионально, но блузка у нее на груди расходится из-за отскочившей пуговицы; нам виден лифчик — черный, с крошечными розовыми розочками по краю. Пряди вьющихся рыжих волос выбиваются из-под заколки. Почему бы ей просто не взять и не выпустить нас?

За ней по ступенькам взбегает человек в униформе. Он только что положил в рот остатки банана, а кожуру все еще держит в руках. Он быстро жует и проглатывает.

— Что происходит?

— Слава богу, ты здесь, — говорит стюардесса.

— Нам нужно выйти, — говорю я и мило улыбаюсь от радости, что не потеряла дара речи, когда Джеймс в таком кризисном состоянии.

Мужчина смотрит оценивающе.

— Я ваш пилот, — говорит он.

Не придумав, куда деть банановую кожуру, он вертит ее в руках. Он чуть не засовывает ее в карман, но останавливается и, наконец решившись, просто бросает ее на пол.

— Позвольте нам выйти, — говорит Джеймс, его голос налился гневом.

Двое похожих мужчин появляются из пассажирского отделения. Они аккуратно одеты, очень высокие и широкие, сильно встревоженные.

— Вам не нужна помощь? — говорит один из них.

Пилот так же захвачен врасплох их появлением, как и я сложившейся ситуацией.

— Нет, — говорит он. — Думаю, мы сами сможем все уладить. — Он колеблется. — Спасибо.

Мужчины смотрят друг на друга.

— Что ж, но если мы понадобимся, знайте: мы сидим сзади.

— Кто это такие? — спрашивает пилот.

— Не имею понятия, — говорит стюардесса.

Она на минутку расслабляется, и Джеймс делает рывок к выходу, он уже заносит ногу над трапом.

— Пожалуйста, разрешите нам выйти, — говорю я.

— Но вы не можете покинуть самолет, — говорит она. — Здесь же ваш багаж.

— С ним все в порядке, — говорю я. — Вот он.

— Он сейчас в багажном отделении, — говорит пилот, ловко пролезая и занимая положение между Джеймсом и выходом.

— У нас не было большого багажа, — говорю я.

Стюардесса смотрит на пилота.

— Проверь, — говорит он, — по компьютеру.

— Мэйтленд, — говорю я. — Джеймс и Кэтрин.

Она исчезает. Джеймс стоит рядом со мной, молчаливый и злобный.

Стюардесса возвращается.

— Багажа нет, — говорит она.

Смотрит на пилота. Он колеблется, потом кивает.

— Пусть идут, — говорит он и отходит.

Джеймс бежит по ступенькам вниз.

Я иду за ним, но пилот хватает меня за руку и притягивает к себе.

— Есть курсы, — шепчет он мне на ухо. — Нужно побороть в себе страх.

Я отстраняюсь.

Вперед наклоняется стюардесса. Я стараюсь не смотреть на ее разошедшуюся блузку.

— Вы не пробовали заниматься йогой? — говорит она. — Я слышала, очень помогает.

Я с трудом борюсь с невероятным желанием расхохотаться, волны смеха пробиваются наружу прямо из живота.

— Ничего страшного, — говорю я. — У него слабое сердце. — Мой голос дрожит от едва сдерживаемого смеха.

Стюардесса отходит с обиженным видом.

— Извините, — говорит она. — Это помогло бы, если бы вы подумали об этом заранее.

— Все в порядке, — говорю я и бегу по ступенькам туда, где ждет меня Джеймс. Пока мы в одиночестве стоим на краю взлетно-посадочной полосы в ожидании автобуса, двигатели начинают работать. От страха мы прижимаемся друг к другу; шум становится оглушительным. Перед нами останавливается автобус. Мы влезаем внутрь и присоединяемся к группе японских туристов, которые только что приземлились.

— Это Торонто? — спрашивает нас какой-то мужчина.

— Нет, — говорю я нервно.

— Это хорошо, — говорит он, доставая из кармана французский разговорник. Он начинает читать, все быстрее и быстрее переворачивая страницы.

Похоже, что напряженность Джеймса начала рассеиваться, как только мы покинули самолет.

— Извини, — говорит он в конце концов, — я не смог это сделать.

— Нужно было сказать мне, что ты боишься.

— Знаю. — Мрачная грусть наваливается на него. — Неужели я все-все испортил?

Я беру его под руку.

— Пойдем позавтракаем.

Когда мы выходим, японцы все еще остаются в автобусе и продолжают путь к своей неизвестной цели. В кафе мы заказываем рогалики, булочки с джемом и кофе. Какое-то время мы едим в тишине, и я думаю о наших пустых креслах, пересекающих без нас Атлантику.

— Как ты думаешь, те, двое, были гангстеры? — говорит Джеймс, принимаясь за второй рогалик. — Гангстеры-близнецы.

— Не похоже, что пилот им поверил.

Он смотрит на меня, и мы оба принимаемся хохотать.

— Что поделаешь, — говорю я. — Это он пилот, ему виднее.

Джеймс вытирает слезы с глаз и начинает смеяться снова.

— А ты видела? — Ему приходится остановиться, чтобы заставить собственный голос подчиняться.

— Лифчик? — говорю я. — Думаю, она заметит, рано или поздно.

Постепенно мы успокаиваемся, и смех затихает.

— А как мы будем объяснять, когда обнаружат, что мы никуда не улетели?

— Мы должны что-то объяснять?

Я подумала об отце, который наносит краски на холст и нас на самом-то деле вовсе не замечает; о Поле, который окидывает нас циничным взглядом, — ему все это представляется забавным. Представила себе Адриана, который пытается довести до нашего сознания, что ничего иного от нас и не ждал.

— Нет, — говорю я. — Не будем ничего объяснять.

— Тогда нам нельзя возвращаться домой, — говорит Джеймс. — Вместо этого можно провести время в Лондоне.

Так мы и поступаем. Мы накупаем одежды, книг, а затем — чемоданы, чтобы все сложить, и находим отель. Мы посещаем планетарий, Музей мадам Тюссо, Британский музей, объезжаем Лондон на экскурсионном автобусе с открытым верхом и совершаем речное путешествие вверх по Темзе. Посылаем себе домой фотографии Парламента, собора Святого Павла и Вестминстерского аббатства. Мы снова как дети, все нам внове, мы веселимся тем весельем, о котором обычно забываем, стоит нам только стать взрослыми.

И каждый вечер перед сном мы разговариваем. Джеймс рассказывает о своей боязни летать: «Я думал, что с тобой мне удастся ее преодолеть».

Никогда раньше я не предполагала, что могу быть кому-то нужна и для кого-то желанна. Так долго я была младенцем из младенцев и не представляла себя в другой роли. Мне нравится эта новая роль.

Мы едва не заговорили о ребенке. И все-таки не заговорили, по крайней мере напрямик.

Через неделю мы едем домой.

…Какое-то время мы решаем пожить в одной квартире, перенести сюда то веселье, что было с нами в Лондоне.

Мы оба стараемся. Я готовлю, Джеймс моет посуду. Потом он готовит, и я мою посуду, если не принимать во внимание, что у меня это получается не совсем аккуратно, и он за меня все перемывает, сразу же все вытирает и так расставляет фарфор в буфете, что тот выглядит прямо как на картинке из каталога. Фарфор этот принадлежит нам обоим, свадебный подарок его родителей. Королевский фарфор. Нежнейший, хрупкий, настоящий фарфор, белый, с красно-золотым ободком по краям. Он прекрасно вписывается в квартиру Джеймса, где и примостился, не мучимый страхом, что его разобьют.