В город 196–я дивизия после двухдневного перехода через Ладогу и Карельский перешеек вошла одной из первых, поздно вечером:

"Нас разместили сначала в общежитиях Лесного института, затем, через Ижоры, перебросили на фронт, — описывал дальнейшее Хорьков. — Тылы дивизии располагались в поселке Рыбацкое, пригороде Ленинграда. Каждый день начинался с налетов авиации и артобстрела. В отдельные дни я насчитывал до двадцати трех налетов немецкой авиации на город. Но вражеские самолеты в город прорывались редко и беспорядочно сбрасывали бомбы на крыши поселка. Жители его терпели все лишения вместе с нами, но их мучил еще страшный голод. До слез больно было смотреть на их опухшие лица" [297].

Поздний вечер, дымящийся январской стужей, которым Даниил Андреев вошел в "город гибели", с пустынными улицами, зава ленными не убиравшимся снегом, с мертвыми окнами, запомнился навсегда. "Во время пути по безлюдному, тёмному городу к месту дислокации, — рассказал он в "Розе Мира", — мною было пережито состояние, отчасти напоминавшее то давнишнее, юношеское, у Храма Спасителя, по своему содержанию, но окрашенное совсем не так: как бы ворвавшись сквозь специфическую обстановку фронтовой ночи, сперва просвечивая сквозь неё, а потом поглотив её в себе, оно было окрашено сурово и сумрачно. Внутри него темнело и сверкало противостояние непримиримейших начал, а их ошеломляющие масштабы и зиявшая за одним из них великая демоническая сущность внушали трепет ужаса. Я увидел третьего уицраора яснее, чем когда-либо до того, — и только веющее блистание от приближавшегося его врага — нашей надежды, нашей радости, нашего защитника, великого духа — народоводителя нашей родины — уберегло мой разум от непоправимого надлома".

Третий уицраор, Жругр — демоническое олицетворение сталинской деспотии, а дух — народоводитель — Яросвет. Не только демоническая воля третьего уицраора ведет бой со злобным уицраором Германии, но и хранящий Россию Яросвет, непримиримый противник Жругра, реет над осажденным Ленинградом. Битва идет и в иных мирах. Перед поэтом завеса приоткрылась, и он ужасается видению драконообразного чудовища. В мерных "русских октавах" видение осмыслено, обрело дорисованные воображением подробности:

Переживание, сдержанно описанное в "Розе Мира", развернуто в поэме "Ленинградский Апокалипсис". А в поэме, замечает автор, "закономерности искусства потребовали как бы рассучить на отдельные нити ткань этого переживания. Противостоявшие друг другу образы, явившиеся одновременно, пришлось изобразить во временной последовательности, а в общую картину внести ряд элементов, которые хотя этому переживанию и не противоречат, но в действительности в нём отсутствовали. К числу таких произвольных привнесений относится падение бомбы в Инженерный замок (при падении этой бомбы я не присутствовал), а также контузия героя поэмы".

Ночь, описанная в "Ленинградском Апокалипсисе", не одна из блокадных ночей, а свирепая мистическая ночь великого сражения двух самых мощных в мировой истории драконов — уицраоров, с их демоническими полчищами. Когда орды чужеземной нечисти Клингзора обрушились на высившуюся на изнанке мира цитадель Российской державы, то ее свирепые защитники, забыв о противостоянии силам Света, всецело сосредоточились "на войне с врагом, ещё более тёмным, чем они сами". И решающую схватку защитников не только сталинской Цитадели, но и России с гитлеровскими войсками Даниил Андреев изобразил так, как ему увиделось в той январской ночи, после двухдневного ледового перехода: "Наступила глубокая ночь. Силы Света обрекли себя на временное добровольное бездействие, пока не завершится схватка чудовищ. Только перипетии этой схватки были видимы всем на земле; точно духовный паралич сковал высшие способности людей и лишь напряжённейшие медитации да наивысший творческий взлёт могли поднять иногда человеческую душу над непроницаемым кровом тьмы".

В надземной ночи шло мистическое сражение, а наступление наших войск на Ленинградском фронте началось утром 12 января. Мороз трещал за двадцать градусов. Ясное хрусткое утро взорвал орудийноминометный гул, по немцам ударили 4500 орудий. 18 января войска Ленинградского и Волховского фронтов соединились, блокада была прорвана.

Рассказ Андреева о том, как он едва не попал под суд, так передает Алла Александровна: "Это был смешной эпизод. Его, солдата, отправили в какой-то ларек торговать, по — моему, хлебом и еще какими-то продуктами. И, естественно, скоро обнаружилась недостача, за которую его и привлекли к суду. К счастью, попался следователь, для которого имя Леонида Андреева не было пустым звуком, да и без этого было ясно, что человек, который спокойно сидит перед ним, ни в чем не виноват. Дело было в том, что Даниил не мог не давать голодным детям остатки хлеба. Он стеснялся требовать мелочь, когда ее у человека не было, и в довершение всего кормил хлебом приходившего к палатке жеребенка" [298].

Д. Л. Андреев. 1943. Ленинградский фронт

Хотя блокада кончилась, нормы хлеба увеличились в несколько раз, никто не ел досыта. "Смешной эпизод" грозил трибуналом, даже расстрелом. Более подробно мы знаем о нем со слов одного из свидетелей и участников — Федора Михайловича Хорькова. Он и познакомил их. "В то время, после тяжелого ранения, меня направили на работу в прокуратуру дивизии секретарем, — повествует Хорьков. — Однажды к нам явился высокий солдат с осунувшимся худым лицом. Вежливо доложил следователю капитану Борисову: "По вашему вызову рядовой Андреев…" Я невольно залюбовался солдатом, его доверчивым взглядом. Казалось, он отдавался на волю судьбы: "Вот я, весь перед вами, делайте со мной что хотите!"