Предложения Бенкендорфа касательно наведения порядка в военной сфере неожиданно перекликаются с идеями М. М. Сперанского. Подобно бывшему государственному секретарю, предлагавшему составить Полное собрание законов Российской империи, начальник штаба гвардейского корпуса предлагает издать полный свод военных законов, провести неотложную кодификацию военного законодательства, «освежая затем военный кодекс новыми изданиями законов через каждые пять лет».
Свою теорию Бенкендорф пытался, насколько возможно, проводить в жизнь — и это в тот момент, когда противостояние «либералов» и «традиционалистов» постепенно переходило в открытый конфликт. В феврале 1820 года И. Г. Бурцов жаловался Матвею Муравьёву-Апостолу: «Петроград более ничего не заключает достойного. Гвардейский штаб, знаменитое сословие лучших российского войска, совершенно уничтожен. Бенкендорф преследует достойных: А. Мейендорф за грубость посажен в крепость и предан суду; Вальховский на дворцовой гауптвахте. Мне совестно признаться, что мы служили в этом корпусе, не заключающем ныне ни единого характера»94.
Чем же занимались «достойные»? «Я видел, — вспоминал Ф. Ф. Вигель, — как прежний розовый цвет либерализма стал густеть и к осени (1820 года. — Д. О.) переходить в кровавокрасный, каким он ныне на Западе. Раз случилось мне быть в одном холостом, довольно весёлом обществе, где было много и офицеров… Вдруг запели они на голос известной в самые ужасные дни революции песни: „Veillons au salut de I’Empire“ („Пойдём спасать империю“). Слова эти были переведены полковником Катениным, по какому-то неудовольствию недавно оставившим службу…»
Неудивительно поэтому, что начальник Главного штаба П. М. Волконский, обеспокоенный тем, что «у нас в числе молодёжи, особенно петербургской, есть чрезвычайно много вскружённых голов», отдал приказ командиру гвардейского корпуса князю Васильчикову установить за этой молодёжью «неослабный надзор». Волконский, стремясь «приложить всемерное наблюдение за их поступками и особенными собраниями между собою», рекомендовал «завесть доверенных людей, кои бы старались быть вхожи в таковые собрания, дабы более иметь сведений об оных и предупредить могущее случиться в них зло»96.
В гвардейском корпусе эта забота легла по должности на Бенкендорфа. Ещё при переводе в гвардию император Александр лично инструктировал его по поводу служебных обязанностей, которые были схожи с обязанностями «генералкоменданта в военное время»97, то есть включали в себя и военно-полицейские функции. Однако прямая попытка использовать для сбора необходимой информации самих офицеров (да ещё опосредованно, через полкового начальника) окончилась неудачей. Бенкендорф предложил командиру Преображенского полка полковнику Пирху сообщать ему сведения о разговорах, которые ведут офицеры о революции в Неаполе. Тот отказался, заявив, что все необходимые характеристики офицеров он представил в официальных аттестационных документах и дополнительных бумаг составлять не будет. Более того, он выразил сомнение в том, что начальник штаба, столь активно ратующий за следование военному законодательству, имеет право требовать соглядатайства командира за его офицерами. Когда же Пирх иронично добавил, что в его полку «неаполитанцев не числится», возмущённый Бенкендорф выставил его за дверь. Идея надзора «по службе» была встречена, мягко говоря, без энтузиазма. А между тем конфликт между либералами и традиционалистами разрастался.
Наиболее болезненно он проявился в так называемой «семёновской истории» — «мирном бунте» рядового состава знаменитого гвардейского полка. Вечером 16 октября 1820 года солдаты «государевой» роты, доведённые до отчаяния жестокими издевательствами полкового командира Шварца, самовольно построились и потребовали сменить командира и облегчить учения. Воскресным утром 17 октября впечатлительный полковник-литератор Фёдор Глинка уже бегал по петербургским улицам и сообщал встреченным знакомым: «У нас начинается революция!» Глинка выдавал желаемое за действительное. Семёновцы не делали революции — они не брались за оружие, а просто отказывались подчиняться. Беспокойная рота направилась в полковой манеж, где была окружена солдатами Павловского полка и отведена под конвоем в Петропавловскую крепость. В результате к ночи с 17-го на 18-е из повиновения вышел уже целый батальон. Солдаты грозили расправиться со Шварцем, ходили к нему на квартиру и, не найдя там «тирана», побили все стёкла. Рассказывали, что Никита Муравьёв (будущий декабрист) «тотчас побежал к своей роте и лёг поперёк двери, чтоб дисциплиной остановить волнение», но когда солдаты «через него стали шагать, не слушая ни угроз, ни увещеваний, он встал и ушёл к себе»98.
К утру 18 октября весь рядовой состав семёновцев стоял на площади около полковой церкви, а поднятые по тревоге другие гвардейские полки готовились к началу боевых действий. Пришла с обнажёнными палашами Конная гвардия, выехала конная артиллерия…
Но на этот раз кровопролития не случилось. Солдаты только хотели выполнения своих требований (и освобождения товарищей из Петропавловки). Васильчиков приказал генералу Бистрому принять командование полком от Шварца и наконец-то решился появиться перед строем семёновцев.
— Мы хотим, чтобы нас соединили с ротой Его Величества! — кричали солдаты.
— Вот и прекрасно, — отвечал Васильчиков. — Тогда и ступайте к ним в крепость!
И вся солдатская масса, вспоминает Бенкендорф, повернулась и пошла в сторону Петропавловской крепости. Начальник гвардейского штаба только успел скомандовать офицерам полка, чтобы они не оставляли своих подразделений99.
«Шли они, — рассказывает А. И. Тургенев, — спокойно и без оружия, в одних шинелях, мимо нашего дома. Я спросил у них: „Куда вы?“ — „В крепость“. — „Зачем?“ — „Под арест“. — „За что?“ — „За Шварца!“»100
К вечеру 18 октября солдаты были заперты в Петропавловке. «Бунт» закончился.
Стоит взглянуть на произошедшее с разных сторон: глазами офицера Семёновского полка (будущего декабриста, штабс-капитана Матвея Муравьева-Апостола101) и глазами строгого генерала (главы политического надзора в армии и будущего члена суда над декабристами Арсения Закревского102).
Штабс-капитан М. И. Муравьёв-Апостол: «„Семёновскую историю“ рассказать можно в коротких словах. Вскоре по возвращении гвардии из похода отменены были в полку телесные наказания с согласия всех ротных начальников и с разрешения полкового командира, генерала Потёмкина. Мера эта не только не ослабила дисциплины, но, возвысив нравственно людей, возбудила в них такое соревнование, что Семёновский полк во всех отношениях служил образцом для всей гвардии…»
Генерал-майор А. А. Закревский: «Предместник полковника Шварца, Потёмкин, человек добрый, но слабый начальник, неосновательно и излишнею деликатностью своею приучил подчинённых ему офицеров не полагать никакого различия между чинами и вне фрунта не оказывать ни малейшего уважения к старшим своим, частным их начальникам и даже к нему самому. Сим распустил он полк до того, что вредный дух офицеров распространился и между нижними чинами. Полк сей становился по службе хуже, и редко случались учения, полковые или батальонные, которыми государь столько же доволен был, сколько прочими гвардейскими полками».
Муравьёв-Апостол: «Графу Аракчееву такое нововведение представилось в виде зловещего признака; злоупотребляя доверием к нему императора, он выставил генерала Потёмкина, всеми уважаемого и любимого, как человека, неспособного, по излишнему мягкосердию, командовать полком, и просил назначить на его место полковника Шварца, прославившегося в армии своей жестокостью».