Закревский: «После такого управления назначен командиром полка Шварц, человек, не получивший хорошего воспитания, не имеющий больших познаний и полагающий всё свое достоинство, всю свою надежду в службе… Он захотел оправдать доверие государя: довести Семёновский полк до совершенного познания фрунтовой службы и представить его в блистательном виде как насчёт движения, так и насчёт одежды. Для достижения сего должен был принять образ управления полком совершенно противный своему предместнику: неуместную деликатность — переменить строгой взыскательностью, уничтожив равенство, ввести на место оного субординацию, вместо вольности — дисциплину. Таковой образ управления не мог понравиться избалованным подчинённым: они все восстали против него; особенно озлоблены были офицеры, которые никак не умели понимать цели сей перемены и, привыкшие к баловству прежнего начальника, находили обращение настоящего нетерпимым. Им казалось, что полковник Шварц, заставляя их служить как должно, оскорбляет их честь, и что они созданы не для того, чтобы повиноваться подобному человеку, но для того, чтобы самим быть командующими генералами, не исполняя к достижению сего никакой службы…. Офицеры сии не переставали его ругать и насмехаться над ним… Нижние чины, слыша беспрестанно ругательства и насмешки, заразились тем же духом неуважения к начальству: недовольные взыскательностью полковника Шварца, уверенные при том, что их поддержит ненависть к нему офицеров, а может быть, и наущенные кем-либо, они, забыв долг присяги, решились оказать неслыханное в российских войсках неповиновение».

Муравьёв-Апостол: «Безрассудные требования и варварское обращение последнего поразили ужасом семёновцев. Они, полагая, что о жестокостях его не ведает корпусный начальник, решились высказать ему свое безвыходное положение».

Стремившийся понять обе стороны конфликта Бенкендорф передал начальству более взвешенную точку зрения: «Офицеры, оскорблённые именем, манерами, репутацией человека, совершенно чуждого полку, восстали против назначения, казавшегося им оскорблением. Несдержанные разговоры, быть может в присутствии солдат, возникавшие вследствие предубеждения против Шварца, придавая новую силу этому чувству, с первого же времени поставили полк во враждебное отношение к своему полковнику. Такое предубеждение относительно Шварца, к несчастию, слишком скоро оправдалось. Не будучи в состоянии приобрести уважения, Шварц решил заставить себя бояться, и в этих видах он стал употреблять наказания скорее позорные, чем строгие; подробности их отвратительны; генерал Васильчиков неоднократно ему выговаривал. Пусть сопоставят то сознание своего достоинства, которое отличало полк более сотни лет, с обращением, коему он подвергся в продолжение последнего года, и тогда будет нетрудно понять, что подобное положение должно было разрешиться кризисом»103.

В часы этого кризиса Бенкендорф проявил храбрость и решительность. Когда утром 17 октября семёновцы потребовали встречи с начальством, грозный полковник Шварц струсил и предпочёл в расположении своего полка не появляться. Он только осмелился доложить о беспорядках командиру корпуса генералу Васильчикову. Однако тот «был нездоров, приставил мушку к боку» (по другой версии, по случаю воскресного дня поехал на охоту) и послал вместо себя Бенкендорфа для проведения расследования. Бенкендорф немедленно направился в казармы семёновцев, ещё не зная, что ждёт его там: бунт, революция, брожение… Он оказался старшим — и по опыту, и по возрасту — и инструктировал пришедшего вместе с ним великого князя Михаила Павловича (командира гвардейской бригады, в которую входил забурливший полк), дабы тот не говорил солдатам ничего вызывающего. Лишь когда Васильчиков убедился, что солдаты не собираются бунтовать, а только хотят принести свои жалобы, он взял руководство на себя.

Когда, в конце концов, полк был надёжно изолирован, началось подробное разбирательство. Обвинялся в случившемся прежде всего Шварц. Он был отдан под суд и признан виновным по пяти пунктам: 1) «занимался во время церковных парадов обучением, отчего нижние чины опаздывали в церковь»; 2) «не искал любви подчинённых» и потому «потерял доверенность как штаби обер-офицеров, так и нижних чинов и ослабил уважение, присвоенное его чину»; 3) «в нарушении законом определённых прав самоуправством и в унижении привилегий, установленных в память военных действий» (то есть в запрещённом применении телесных наказаний к нижним чинам, имеющим военный орден); 4) «в производстве презрительных (то есть унизительных. — Д. О.) наказаний, на которые не давали ему права ни военные, ни гражданские узаконения»; 5) «в предосудительной для военного робости» и в том, что, «несмотря на клятвенное обещание телом и кровью защищать государственные права во всех случаях, вместо пожертвования и самою жизнью, пришёл в уныние и, пользуясь ночным временем, был зрителем беспорядка». Этих пунктов было достаточно, чтобы судебная комиссия приговорила Шварца к лишению жизни; однако император Александр приговор не утвердил. Шварц был только уволен со службы с повелением «более никуда его не определять».

Рядовой состав полка был отправлен в Оренбургский, Сибирский и Кавказский корпуса — на самые неспокойные границы империи, восемь «зачинщиков» прогнаны сквозь строй и сосланы на рудники. Офицеры были переведены в армейские части (правда, с традиционным для перевода из гвардии повышением в чине, к тому же в те губернии, где «у них родственники или имения»104). Виновными были признаны также командир начавшей «историю» «государевой» роты, фактически укрывший имена известных ему зачинщиков беспорядков, и командир батальона, в который она входила, за то, что «слабым и несообразным с долгом службы поведением дал усилиться беспорядкам». Дело их долго не было решено, и они ожидали его исхода в Витебске. Ещё два офицера были строго наказаны за подрыв авторитета власти — за то, что перед нижними чинами смеялись над полковым командиром и даже «забавлялись неприличными шутками» на его счёт105.

Досталось в этой «истории» и Васильчикову, и Бенкендорфу. Суть претензий к ним со стороны начальника Главного штаба П. М. Волконского была такова: «Зачем ни Васильчиков, ни Бенкендорф во время его отсутствия, знав о неистовом обхождении Шварца, терпели оное и не доносили о том; неужели думали они, что государь, узнав о таковых поступках, оставил бы Шварца в полку; я вас уверяю, что в ту же бы минуту он был бы предан суду и другой командир был назначен»106. Присоединялся к Волконскому и опасавшийся быть обвинённым Закревский, ради того, чтобы переложить вину со своих плеч, решившийся дать особенно резкую и несправедливую характеристику: «Бенкендорф… мне кажется, просто не умел прилично действовать; он не знает достаточно русского солдата, не умел хорошо объяснять порусски и не знает, какими выражениями и какой твёрдостью должно говорить с солдатом, чтобы заставить себя понимать и повиноваться»107.

С подачи Волконского и Закревского недоволен Бенкендорфом был и император Александр. Вернувшись в Россию с европейских конгрессов, он встретил своих гвардейских командиров очень холодно. «Отчего начальник штаба гвардейского корпуса, — спрашивал царь Васильчикова, — не знал в подробности, что делалось в Семёновском полку, говоря часто, что, по сведениям его, везде тихо и хорошо идёт? Ежели знал, что полковник Шварц обходился с нижними чинами незаконным образом и делал излишние, противозаконные от них требования, …почему тотчас не доносил о том, как корпусному командиру, так и начальнику Главного штаба?.. Но и по сие время никакого ещё ответа на то не получено. Тем сожалительнее, что если б на оное вовремя было обращено внимание, то, может быть, сего приключения с полком не случилось»108.

Мог ли Васильчиков ещё больше навлечь на себя гнев государя, сообщив ему, что Бенкендорф-то доносил, да сам он понадеялся, что всё обойдется? Бенкендорф встречался с батальонными командирами Семёновского полка ещё в мае 1820 года — как раз тогда, когда те собирались объяснить Шварцу «всю неуместность» его жёсткого поведения. Узнав об этом «частным образом», начальник штаба гвардейского корпуса просил командиров оставить их намерение, а также успокоить офицеров своих батальонов, пообещав взамен сообщить о всеобщем недовольстве корпусному командиру. Уже тогда Бенкендорф предвидел, что открытый конфликт со Шварцем может «вызвать гнев государя», а «пользы полку не принесёт», поэтому и убеждал офицеров, что гораздо лучше будет, если «Семёновский полк для избежания всех неприятностей решится ещё несколько потерпеть» — до тех пор, пока командир корпуса «сочтёт своим долгом представить государю о грубом обращении с подчинёнными полкового командира»109. Бенкендорф писал, что взял с командиров батальонов слово, что они будут сообщать ему обо всех важных происшествиях в полку, — но они молчали всё лето; косвенные же источники доносили ложную информацию об улучшении положения дел у семёновцев110.