— Вполне вероятно!
— Но если все-таки нет, что прикажете написать вашей очаровательной супруге?
Николай молчал.
— Как это у вас называется — «смертник», что ли? («Смертник» он сказал по-русски.) Ну то, что бойцы надевают на шею перед боем? Так вот, я хочу быть вашим «смертником», если позволите.
В дверь постучали, и вошел тот, кого они оба ждали, худенький господин с усами-пиками кверху. Одет он был в очень приличный, но старомодный костюм. На указательном пальце даже блестело какое-то кольцо.
— Здравствуйте, господа! — сказал он. — На дворе дождь и туман — из всех ночей ночь! Так что, готово все? Через час вас ждут!
— Да, да, — спокойно сказал Николай, — через десять минут я иду. Я любым путем найду вас, — обратился он к Жослену, — а сейчас разрешите-ка мне ваш блокнот. Не новый, а старый, чтоб осталась только одна свободная страничка.
Маленький господин протянул Николаю темную сухую ладошку.
— Прощайте! Если пройдет все благополучно, мы встретимся в конце недели. — Он задержал руку Николая. — Не бойтесь! Все будет хорошо! За последнее время они здорово опустили уши, да и ночь такая! Всего хорошего!
Он ушел, и Жослен протянул Николаю блокнот.
— Пишите!
Глава 8
……………………………………………………
Николай кончил писать и положил блокнот на стол.
— Пожалуйста: запись легенды о Змее Горыныче. Это наш дракон. Запись сделана для вас одним из пленных — немцы ничего не разберут: они не знают былин!
Жослен, не глядя, сунул блокнот в портфель.
— Я перешлю это в Москву во всех случаях.
Николай взялся за шляпу.
— Давайте простимся! Я еще похожу по улицам, чтоб не идти прямо от вас. Ну… — Они обнялись и поцеловались три раза. — Вот что скажите Нине: если я не вернусь через год после конца войны, пусть выходит замуж. — Жослен хотел что-то сказать. — Стойте! Пусть выходит, но только прошу об одном: не за кого-нибудь из моих друзей. Слышите, Жослен? Я в гробу перевернусь от этого. Вот мне приснилось, что она вышла замуж за Сергея, это мой друг, и я до сих пор вскакиваю по ночам. Так за совсем, совсем чужого — ладно? Скажете?
— Слушайте, ну к чему это? — проговорил Жослен, мучаясь. — Вы же вернетесь к ней!
— Правильно, я вернусь. Будем так думать. Ho если нет? Вы же мой «смертник», — он вздохнул, — у меня неприятные предчувствия. Я же убил этого Габбе. А вы слышали, что о нем говорил ваш приятель, они его ловили — кто ж он такой? Кто его хозяева? Как они встретят его убийцу?
С минуту они молча смотрели друг на друга, и вдруг Жослен махнул рукой.
— А что тут думать! Во время войны и не то бывает. Главное, возвращайтесь, чтоб я мог бросить былину о Горыныче в печку.
*
Прошел год. Война была окончена, и вот однажды в ту палату больницы города Гренобль, где лежали раненые бойцы фронта Сопротивления, вошел в сопровождении колонеля[3] толстый румяный мужчина. Он был в штатском, но под халатом на лацкане сиреневого пиджака блестели полоски всех цветов. Они прямо прошли в одну из палат и поздоровались с больным.
— Здравствуйте, господин Семенов, — сказал штатский по-французски.
Худой человек встал, опираясь на постель, и хотел сесть, но рука подломилась, и он упал на бок.
— Что это с ним? — спросил штатский вполголоса у колонеля.
— Я же говорил вам: тяжелая контузия, — ответил так же тихо колонель, — бросил гранату под самый…
— Да, да! Помню! Лежите, лежите, Семенов, — он приблизил глаза к дощечке с фамилией, покачал головой и усмехнулся: — Габбе! Да, но по-настоящему вы советский журналист Николай Семенович Семенов, так ведь?
— Так точно, — ответил больной и снова попытался встать.
— Лежите, я вас прошу! — штатский, не отрываясь, смотрел ему в лицо. — И он же — вот читаю дощечку — Карл Готфрид Габбе. Так? Под этой фамилией вы участвовали в движении Сопротивления.
— Так точно.
— Кстати сказать, это тоже не совсем понятно: почему вы не сменили фамилию? А по-французски вы говорите очень бегло.
— Я и раньше…
— Знали и раньше по-французски? — любезно улыбнулся штатский. — Ладно, не в этом, в конце концов, дело. Но вы очень изменились, товарищ Семенов.
— Наверно, — слабо улыбнулся тот. — Я долго был без памяти.
— Похудели, помолодели — я вот вас даже не сразу и узнал, а ведь мы встречались и даже разговаривали. Помните?
— Да, да, — проговорил Николай, напряженно всматриваясь, — да, да, я вас где-то видел.
— Ну, вспоминайте, вспоминайте, товарищ Семенов, где и как мы встречались?
Больной из глубины кровати беспомощно смотрел на посетителя. Колонель наклонился к штатскому и что-то ему шепнул.
— Ну, ладно, не буду вас больше беспокоить — вам, верно, трудно напрягаться, — сказал штатский. — Поговорим потом!
И вдруг больной воскликнул.
— Это… вы?
— Ага, все-таки? Да, это я, Семенов. Я! Я! Я! Я приходил к вам в клинику и угощал вес папиросами «Кэмел», но вы сказали, что не курите. Кстати, это, оказалось, тоже неправда. Ладно, так где же настоящий-то Габбе?
Николай лег опять и закрыл глаза.
— Габбе застрелен мной десятого июля в заповеднике, господин майор.
— Мы так и думали! — вздохнул штатский. — Но, значит, вы и не отрицаете, что убили офицера английской разведки?
— Я убил эсэсовца, майор.
— …и воспользовались его документами! Вы — советский журналист! Это вы признаете? Так вам было легче работать среди наших людей.
— Что вы хотите сказать? — устало спросил Николай.
— Что я хочу сказать-то? Я вот что хочу сказать… — Тут колонель наклонился и что-то опять шепнул майору. — Ладно, подчиняюсь медицине, — тот встал со стула. — Какая у него температура?
— Тридцать восемь и четыре, — ответил колонель, снимая табличку с температурной кривой.
— Многовато для утра, — майор наклонился над кроватью.
— Да! Да! Он был нашим сотрудником — давал нам ценнейшие материалы о заговоре двадцатого июля. И вот вы его убили, и мы остались в полной темноте. Конечно, я понимаю вас и ваших хозяев! Вы боялись после смерти Гитлера сепаратного мира — это ясно!
— Что вы за чепуху говорите! — слабо поморщился больной.
— А вам не так легко будет доказать, что это чепуха, — тонко улыбнулся майор. — Припомните, что вы одиннадцать месяцев гуляли под фамилией убитого. Вы встречались с людьми, вы получали от них сведения — как бы это расценивалось у вас на родине?
— Слушайте! — быстро встал Николай.
Майор махнул рукой.
— Нет, нет, сейчас я ничего не хочу слушать. Вы сначала поправляйтесь и набирайтесь сил — тогда и будем говорить! Так! С этим покончено. До свиданья, Николай Семенович, — эти слова майор выговорил по-русски, — теперь я попрошу проводить меня… — И они с колонелем вышли.
Два человека в глухой военной форме стояли в конце коридора и ждали.
— Сейчас ничего! — сказал им майор. — Вы свободны, господа.
Через неделю Николай начал вставать с постели и ходить.
Через две его арестовали англичане.
Часть II
Глава 1
1
«В Бремберге в каторжной тюрьме содержится участник фронта Сопротивления, Ваш гражданин — журналист Семенов.
Его взяли прямо из больничной палаты. Дело вел майор Хобард. Почему вы молчите?
Профессор теологии и истории философии Парижского университета,
кавалер ордена Почетного Легиона
Густав Лафортюн.
Мой адрес …»
2
«Полномочный представитель Советского Союза во Франции просит зайти его преподобие в любые часы или назначить время, в которое его преподобие сможет принять одного из секретарей посольства для уточнения затронутого вопроса.
Полномочный представитель СССР во Франции
(подпись)».
3
«Министерству иностранных дел Франции.
МИД СССР обращается к Вашему Превосходительству с просьбой сообщить: известно что-либо министерству о судьбе капитана танковых войск, журналиста Ник. Сем. Семенова? По нашим сведениям, он участвовал в борьбе фронта внутреннего сопротивления в Нормандии (осень 1944 года и позже) в горах Ардена. В последних числах апреля Семенов был тяжело ранен и контужен взрывом гранаты и в бессознательном состоянии доставлен в один из госпиталей. Дальнейшая судьба его неясна.