Утром первого мая колонна увидела вырисовавшиеся на фоне сплошных сосновых лесов исполинские осокори по берегам Свидера, далекие пески, воды Вислы, деревья в тумане на том берегу, у Завад. Оборской Кемпы и дальше под самыми Оборками, Езерной, Ленгой, пропадавшие вдали под Гассой и Чернидлом. Вскоре колонна дошла до берега Свидера. После весеннего половодья вода еще не успела войти в берега. Она неслась журча меж стволами ольх, в тени вековых сосен, пустивших корни в песчаные холмы, и привислинских тополей. Остановившись на самом берегу Свидера, неподалеку от впадения его в Вислу, напротив деревни Малые Свидры, лежавшей уже по ту сторону реки, то есть в тогдашней Галиции, войска увидели только что сожженный мост. Сваи его еще тлели и сильно дымились. Крестьяне из Свидеров стояли на пригорке около своих хат с соломенными кровлями и в молчании смотрели на колонну. Ни один из них не двинулся с места, хотя из колонны им делали знаки и кричали. На выгоне, по ту сторону реки, уже зеленели побеги ивы, и пастух, пасший коров, весело наигрывал на дудке. Его подозвали к берегу и попросили показать мелкое место. Течение было быстрое, но на дне виднелся песок. Солдаты весело снимали башмаки и камаши и, засучив штаны, шли вброд вслед за пастухом. Тяжело было с пушками, но и их удалось переправить без повреждений и вытащить из воды. За мостом дорога шла все время лесом, в сторону Карчева.

Колонна отдохнула в Свидерах и на соседних песчаных холмах. Все радовались, что старые ивы уже зеленеют, что колонна вторглась в пределы Галиции и что пастух играет на дудке совсем, как в родном краю. Местные крестьяне рассказали командиру, что австрийцы сожгли мост и направились в Карчев. Они не могли только сказать, где на Висле есть перевоз. Около полудня Сокольницкий двинулся дальше. Солдаты шли быстрым шагом. Пикеты не подавали никаких тревожных сигналов. Выйдя из лесу на песчаные холмы, которые тянутся грядой вдоль Вислы и окружают Карчев, тонущий в зыбком их море, солдаты нигде не заметили неприятеля. Если бы не явственные следы, оставленные орудиями, конницей и пехотой, Сокольницкий мог бы подумать, что неприятель притаился в засаде, где-нибудь в Отвоцких лесах, которые, насколько хватает глаз, раскинулись на горизонте. Только подойдя к самым домам Карчева и заняв позицию на песчаных холмах за Надбжеской Кемпой, колонна заметила австрийские войска, переправлявшиеся на баркасах через Вислу. Мужики, вызванные из Надбжежа и Кемпы, сообщили, что на другой берег переправляются сейчас все австрийские части, прибывшие из-за Свидера. Сокольницкий, выведя из колонны эскадрон кавалерии и две роты пехоты, бросился с ними в долину Вислы. Главные силы его армии занимали Карчев.

Привислинские поемные луга, покрытые уже зеленым весенним ковром, представляли дивное зрелище. Яркие цветы запестрели на них. Придорожные ивы пустили светлые побеги. Речка Ягодна, разлившись, зовала синие озерца и сверкающие ручейки, которые весенний ветерок подергивал чудной рябью. Войдя в деревню, солдаты не могли надивиться ее красоте. Как отличалась Кемпа от своих сестер на песчаном плоскогорье, отстоявшем от нее за версту! Жирная земля, насыщенная влагой, одетая ковром бесчисленных растений, была чарующе прекрасна и пахла цветами. На плодородной сверх всякой меры почве деревья, как в сказке, росли до облаков, плодовые сады сливались в один сплошной сад, сквозь который с трудом прокладывала себе путь деревенская улица. Ивняк рос так буйно, что крестьяне устраивали живые изгороди, обсаживая им дороги, тропинки, огороды, гумна и сады. Каждая усадьба представляла собой замкнутый мирок. Побеленные хаты сверкали между расцветающими деревьями. Крестьянским достатком, довольством веяло из каждого угла, богатство переливалось через пороги и плетни. За плетнями стояли парни-богатыри, девушки, как лани, народ, привыкший к шуму Вислы в разливе, к ужасам и опасности.

Тут только что прошли немцы. Колеса их орудий и повозок врезались по оси в глубокую, размокшую как кисель мину. Поперек дороги еще лежали жерди, колья, шесты, с помощью которых они вытаскивали из грязи свои орудия и снаряжение. Брызги грязи еще стекали по стенам домов. Когда Рафал как адъютант бригадного генерала въехал рядом с ним в темную улицу, образованную побегами и ветками ивняка, впереди них грянула вдруг солдатская песня. Громовым раскатом понеслась она между хатами.

Улица повернула вниз к Висле. Тут еще видны были следы весеннего разлива. На ветках слив и груш качались клоки сухого камыша. Илистая полая вода оставила свой след на завалинках и нижних венцах хат. Пар поднимался от вскопанных гряд, где уже виднелись темные листочки рассады. Вскоре из темной извилистой улички кавалерия по двое в ряд выбралась на откос дамбы, насыпанной надбжезянами. Внизу плясали и пенились волны Вислы. Земля была истоптана, берег осыпался от баркасов, которые здесь недавно сталкивали с сырой дамбы. Сбежались мужики и показали место у Дембовой, где переправилась пехота. Дальше, за деревней, против Чернидла, лежавшего по ту сторону реки, они показали место пониже, где садилась конница и вкатывали шесть орудий. Сокольницкий поднял к глазам подзорную трубу и долго смотрел вверх по реке. Нигде, вплоть до самой излучины под Черском с низменным левым берегом, не было видно моста. Во мгле синели деревья Старого Отвоцка и башни маршалковского замка, выступавшие из-за крон. Генерал попрощался с крестьянами, быстро выехал из Надбжежа и со стороны пастбищ и Загурного Отвоцка поднялся на пригорок. В Карчев он вернулся галопом с другой стороны.

В это самое время с севера подходили роты пехотинцев и кавалеристов. Это из Окунева шла колонна генерала Домбровского. Старый полководец вел три батальона полка Серавского и три уланских эскадрона Дзевановского. Рафал издали узнал цвета уланских мундиров. На грязном рынке съехались командиры. Все улицы городка, все его деревянные домишки были заняты войсками. Просторного дома, где могло бы разместиться побольше офицеров, в городке не было. Офицеры направились в церковный дом. Домбровский отдыхал недолго. Командование приведенной им колонной старик передал Сокольницкому, а сам велел приготовить для него лошадей, чтобы ехать в Познань. Командиры с сожалением прощались с ним. Подкрепившись чем бог послал, Домбровский приказал собрать всех солдат и обратился к ним с небольшой речью, в которой прославлял командующего Сокольницкого. Войска ответили старику песней, в которой воздавали ему вечную хвалу и честь. Старый полководец снял шапку и слушал песню, поникнув головой. Сразу же после этого он уехал.

Приближалась ночь. Конница получила приказ остаться в Карчеве. Часть пехоты расположилась лагерем в Загурном Отвоцке, а другая – в Великом Отвоцке. Вокруг лагерей были плотно расставлены полевые караулы. Из караулов были высланы пикеты, а в промежутках между ними укрыты секреты. Начальство расположилось во дворце и в отвоцких домах. Рафал устроился по соседству со своим начальником. Он должен был спать наверху в маленькой угловой комнатке, окно которой выходило прямо в густую листву лип. Стены дворца были расписаны неплохим художником, обстановка роскошная. Многие годы во дворце никто не жил, и все же на нем лежала печать саксонского разврата, которым он был порожден и которому всецело принадлежал. Рафал не мог заснуть. Ночью он встал и на цыпочках вышел в парк. Дробный дождь шумел в листве. В аллеях парка, узких, запущенных, полузаросших, ходили облака тумана. Они то поднимались как призраки, то вдруг таяли перед Рафалом как тревожные тени. Соловей насвистывал вдали свою первую короткую, невыразимую песню. Молодой улан шел на его голос; но куда бы он ни повернул, всюду выходил к глубокой и широкой реке. В одном месте он остановился на берегу волн, преградивших ему путь. Огромные ветви деревьев тонули во мраке и едва отражались в зеркале вод. Издалека, из-за Вислы, доносились по временам оклики австрийских пикетов, расставленных от Варшавы до Гуры Кальварии. И вдруг в ту минуту, когда он, напрягая слух солдата, внимал этим предательским отголоскам и ловил и злобно вбирал их волчьим чутьем, его охватили воспоминания. Сердце, как детский кулачок, сжалось от нестерпимой боли. Кто-то стал скользить за ним… Прячась за деревьями, протягивая руки, кто-то стал следовать за ним…