– Что ты делаешь?

– Пусти! К черту, я хочу погибнуть!

Он рванулся и, не целясь, выпустил в толпу солдат последний заряд, который у них еще оставался. Рафал и возница силком вытащили его из разбитого окна на середину комнаты. Еврей под угрозой смерти заряжал ружье, Рафал притаился под окном с палашом в руке, а силезец готовил к удару свой таран.

На дворе воцарилась тишина. Когда они украдкой заглянули в щель в дверях, то с радостью увидели, что егеря садятся на лошадей и втаскивают на седла убитых или, может быть, только раненых товарищей Прежде чем уехать, они зарядили ружья и с лошадей дали еще пять залпов по корчме, целясь в окна, в двери и ворота. Затем они помчались вскачь по направлению к Тариовицам. Как только лошади были запряжены в сани, Рафал и Цедро, по совету силезца, вышли из корчмы пешком.

Чтобы не встретиться с новым патрульным отрядом, путники пробирались сперва прямо по снегу. Но проселки вознице были здесь незнакомы. Поэтому они вскоре выехали на большую дорогу и, настороженно поглядывая вперед и озираясь назад, помчались во весь опор. Деревья в лесу только мелькали у них перед глазами. Мужик, надвинув на уши шапку, знай посвистывал и гнал лошадей. Вдруг он весело сказал:

– А ведь это мы такой бой выиграли, как под Тарновскими Горами. Пруссаков побили, а сейчас сами что есть духу дали стрекача.

– И то хорошо, братец! Спасибо тебе. Если бы не ты, в подземелье сгноили бы нас или оставили на висе-липе воронью на съедение.

– Ну, ну… Только бы еврей не выдал, а так это дело пустяковое.

– Как же ты, братец, вернешься?

– Вернуться ялесом вернусь. Вот только этот корчмарь… Глаза у него, нехристя, собачьи, – ух и поганые же глаза! Придется попросить его, чтоб язык держал за зубами.

– Просить его станешь?

– Да уж если я попрошу, так не пикнет.

– Ну, делай как знаешь, – неохотно буркнул Рафал.

Как и в начале дня, Кшиштоф был молчалив и безучастен. Должно быть, от водки, выпитой в корчме, он дремал в санях и качался из стороны в сторону. Сквозь сон он все время что-то бормотал и беспокойно вздрагивал. Открывая глаза, он изумленно окидывал взглядом лес, и на лице его появлялось выражение неизъяснимого счастья, какой-то детской радости.

Уже совсем вечерело, когда они подъехали к Мысловицам.

Там было безопасно, так как и в местечке и в имении графа Мерошевского стоял отряд конных французских стрелков.

У самого въезда в местечко они увидели солдат в зеленых мундирах, в широченных медвежьих шапках, с красными носами и огромными усищами. Кшиштоф, который по-французски объяснялся гораздо лучше Рафала, сразу стал первой фигурой. Они щедро заплатили силезцу, дав ему гораздо больше денег, чем было условлено, братски с ним распростились, и он весело тронулся вперед и скрылся в переулке. Путники направились в графскую усадьбу, где жил комендант. Пьяница, видно, и озорник, комендант сразу стал недоверчиво и сердито допрашивать их, но вскоре смягчился Он не только дал волонтерам подорожную в Ченстохов через Севеж, но и по собственному почину выхлопотал им в графском дворце комнатку для ночлега.

Перед заходом солнца оба друга вышли познакомиться с окрестностями. Стоя на холме, они видели за речкой Пшемшей широкую лесистую низменность, пересеченную грядою холмов, пропадавших в седой дали. Солнце уже догорало, и снопы его горизонтальных лучей заливали золотом и багрянцем всю эту далекую, поросшую можжевельником равнину. Молодые люди задумались, глядя на этот край, который они видели впервые и который им предстояло исходить кровавой стопою. В их груди шевелилось предчувствие, глухое, неясное, словно обманчивый шум раковины, который тщетно силишься уловить ухом.

В сумерках они зашли на недавно отстроенный немцами железоделательный завод и бесшумно вернулись в свою комнатку.

На следующий день на рассвете Рафал и Цедра наняли подводу и отправились в Севеж. По прибытии в этот городок они, как велел комендант Мысловиц, стали спрашивать, где живет комендант Севежа, капитан Яржимский. Фамилия эта была знакома Рафалу Втайне он надеялся, что встретит своего товарища по лицею. На квартире коменданта они узнали, что тот спит и видеть его можно будет только около полудня. Волей-неволей пришлось отправиться погулять по городу Они посетили старый, полуразрушенный замок краковских епископов Неподалеку от руин до их слуха донеслись звуки команды, и, взобравшись на один из холмов, они увидели кавалерию на ученье. Оба друга пустились туда во весь дух. Только теперь Кшиштоф оживился.

Это был неполный эскадрон ополченцев, состоявший только из наемных солдат. Полсотни парней сидели верхом на неплохих лошадях. Они были одеты в форму краковского воеводства – синие мундиры и такие же рейтузы с красными выпушками, крытые черным сукном шапки с султанами из конскою волоса высотой в несколько дюймов. У некоторых солдат рейтузы были серого цвета, а несколько человек были одеты не в мундиры, а в короткие форменные холщовые куртки. Одни были вооружены палашами, пистолетами, ружьями и патронташами, а другие – их обучали в отдельном строю – только деревянными пиками длиною в шесть локтей, с железным граненым острием Эго невзрачное войско плохо держало строй на плацу; но зрители затрепетали, увидев его. Корявые руки крепко сжимали древка пик и с жаром размахивали сабельками разнообразных размеров и происхождения.

Близился полдень. Волонтеры вспомнили, что уже время идти к коменданту, и направились в город. Они довольно долго ждали на крыльце, пока их впустили в первую комнату, где им тоже пришлось прождать чуть не целый час. Наконец старый денщик сообщил, что пан капитан уже пьет кофе и через минуту выйдет. Но вот дверь отворилась, и к ним важно, со строгим видом вышел одетый в мундир с блестящими аксельбантами Яржимский.

Увидев товарища, с которым он так давно не встречался и который так сильно изменился, Рафал слова не мог выговорить и не знал, как себя держать. Яржимский, видно, тоже растерялся, потому что не сразу заговорил. Наконец он овладел собою и, подойдя к Кшиштофу, наморщил лоб и спросил:

– Ваша фамилия?

– Цедро.

– А ты – Ольбромский, я знаю. Мы с тобой школьные товарищи. Чем могу служить?

Они предъявили Яржимскому свои подорожные и почтительно объяснили, что направляются в Ченстохов с намерением вступить в ряды армии. Капитан пригладил усы и выслушал их с улыбкой, изредка исподлобья посматривая на своего товарища. Когда они все ему рассказали, он минуту подумал и наконец спросил:

– Почему же непременно в Ченстохов?

– Нам так посоветовали.

– Посоветовали… Гм! Для вас и тут нашлось бы место. Ведь мы все направимся под Лович. У нас тут достаточно тех, кого его величество называет la pospolité. [446]Мы усердно готовимся к выступлению.

– Нам хотелось бы попасть в артиллерию, – сказал Цедро.

– В артиллерию? А! Это дело другое. Однако я должен предупредить вас, что для этого нужны деньги. На солдатское обмундирование, к тому же самое простое, нужно семьдесят три злотых, не считая белья и амуниции. Ну, а об офицерском и говорить нечего!

– Мой друг богатый человек, – сказал Рафал.

– Ну, если так, тогда дело другое. Извините, я не знал. Я прикажу сейчас, чтобы вам выдали подорожные. Да, в Ченстохове шестьсот человек наших; они захватили город и составляют его гарнизон. А все-таки тебе, Ольбромский, я советовал бы остаться здесь. Уж я бы постарался обеспечить тебе сразу офицерский чин и продвижение по службе. Да и вам, сударь, тоже. У нас здесь храброй и богатой молодежи собралось – куча… Посмотрите, друзья, на меня! Месяц, как началось восстание, а я уже капитан и комендант.

– Да… Это очень удачно…

– Разумеется, удачно. У меня здесь родственники, это мои родные места, вот почему…

– Тебе помогли… – пробормотал Рафал.

– A vrai dire… [447]– оправдывался Яржимский, сохраняя сосредоточенное и важное выражение лица – если, мой друг, чего-нибудь захочешь, непременно добьешься, стоит только приложить старание. Могут подумать, что я сам себя повышал в чинах, но это не так, меня повышал ротмистр Менцинский, который командует ополчением в этой части краковского воеводства. Время горячее, надо торопиться. Стране нужны люди, а их нет. Пришлось забыть о гордости, сбросить штатский костюм, приложить руку…