Софья была очень дружна с Леонидом Дмитриевичем. С ним ей было «хорошо и счастливо», он помогал ей абстрагироваться от монотонной повседневности. Интуиция подсказывала ей, что он относится к ней не просто по — дружески, не только как к жене своего друга, оставаясь при этом рыцарем «без тени и укора совести». В их отношениях было что‑то загадочное, таинственное, не понятое ею до конца, но зато угаданное ее мужем и вызывавшее в нем ревность. А Леонид Дмитриевич был удивительным человеком. Он пребывал в мире отвлеченных мечтаний и абстрактных идей, предпочитая вести жизнь замкнутую и уединенную, скорее похожую на жизнь затворника и холостяка. Он был женат на дочери знаменитого богача Мальцова, особе весьма эмансипированной, полностью отдавшейся светской жизни и проживавшей постоянно в Париже. Как- то Софья познакомилась с этой Моней, приезжавшей вместе с дочерью Мэри и ее мужем в Ясную Поляну. Ее очень коробило поведение Леонида Дмитриевича, по — прежнему называвшего жену «душкой». А Моня между тем горячо благодарила Софью за то, что ее семья одарила горемыку — мужа всем тем, чего не могла дать ему она сама — теплоту и ласку. Чем‑то жизнь князя напомнила ей жизнь Ивана Сергеевича Тургенева, также обретшего себе приют на краешке чужого гнезда. Многие подмечали, что Урусов, так же как и Тургенев, «волочился» за семьей Толстых. Софья поражалась таким свободным независимым супружеским отношениям, тем, что муж достаточно либерально воспринимал причуды своей жены. Но еще больше Софью удивляло то, как в этом человеке сочеталась любовь к философии, ко всему утонченному и изысканному с положением чиновника.
Однажды она оказалась в гостях у Урусова. Тот взял у лакея блюдо с пирогом и стал лично потчевать ее и тем самым как бы вознес Софью на некий пьедестал. В этом жесте она усмотрела рыцарское отношение к женщине и подумала о том, как стиль жизни князя отличается от Лёвочкиного. Ведь князь никого не призывал отказываться от мирских «игрушек», как это делал ее муж. Софья была поражена высочайшей эрудицией этого человека, не могла оторваться от его переводов Марка Аврелия. Всю последующую жизнь ее мучил вопрос, как к ней относился Урусов, но это так и осталось загадкой. Софья не хотела больше жить идеальными представлениями мужа, она желала забав и восхищений. Однажды вместе с дочерьми она нарядилась в яркие бабьи наряды и предстала в таком виде перед мужем и князем, игравшими в это время в шахматы. Ей запомнились восхищенный взгляд Урусова, его всепонимающая улыбка, которой он словно поощрял Софью к легкомыслию.
Во время частых Лёвочкиных поездок на самарский хутор князь не забывал навещать Софью, он становился все ближе ей, хотя внешне все выглядело пристойно и безукоризненно. Она была настолько экзальтированна присутствием Урусова, что просила Бога, чтобы поскорее вернулся Лёвочка и «встал бы между» нею и князем. Но вскоре поняла, что во всем повинна эйфория. Однажды, в свой день ангела, Софья отправилась вместе с князем и дочкой Машей на прогулку верхом, во время которой князь упал вместе с лошадью на ровном месте. Софья сильно перепугалась, но не из‑за ушиба гостя, а из‑за травмы лошади, которая была любимицей Лёвочки. Этот пассаж с падением Урусова многое объяснил ей в отношениях с князем. Она поняла, что хочет нравиться мужчинам только из‑за того, чтобы об этом знал Лёвочка.
Тем временем летняя жизнь шла своим чередом, сопровождаемая постоянными детскими шалостями, купаниями, в которых отражался характер яснополянских обитателей, тонко подмеченный Лёвочкой: «Тетя Соня в костюме входит в купальню степенно, по ступенькам, вбирая в себя дух от холода, потом прилично окунется, войдя в воду, и тихими плавными движениями плывет в даль. Тетя Таня надевает изодранный клеенчатый чепец с розовыми ситцевыми подвязушками и отчаянно сигает в глубину и мгновенно неподвижно ложится на спину. Тетя Соня боится, когда дети прыгают в воду. Тетя Таня срамит детей, если они боятся прыгать. Тетя Соня в затруднительных обстоятельствах думает: «Кому я больше нужна? Кому я могу быть полезна?» Тетя Таня думает: «Кто мне нынче нужен? Кого мне куда послать?» Тетя Соня умывается холодной водой. Тетя Таня боится холодной воды. Тетя Соня любит читать философию и вести серьезные разговоры и удивить тетю Таню страшными словами и достигает вполне своей цели. Тетя Таня любит читать романы и говорить о любви. Тетя Соня, играя в крокет, всегда находит себе и другое занятие, как то: посыпает песком каменистое место, чинит молотки, говоря, что слишком деятельна и не привыкла сидеть сложа руки. Тетя Таня с озлоблением следит за игрой, ненавидя врагов и забывая все остальное. Тетя Соня обожает малышей, тетя Таня далеко не обожает их. Когда малыши ушибаются, тетя Соня ласкает их, говоря: «Матушки мои, голубчик мой, вот, постой, мы этот пол прибьем — вот тебе, вот тебе». И малыш, и тетя Соня с ожесточением бьют пол. Тетя Таня, когда малыши ушибаются, начинает с озлоблением тереть ушибленное место, говоря: «Чтоб вас совсем, и кто вас только родил! И где эти няньки, черт их возьми совсем! Дайте хоть холодной воды, что все рот разинули!» Когда дети больны, тетя Соня мрачно читает медицинские книги и дает опиум. Тетя Таня, когда заболевают дети, выбранит их и даст масла. Тетя Соня, пользуясь какой‑нибудь радостью или весельем, тотчас примешивает к нему чувство грусти. Тетя Таня пользуется счастьем всецельно. Чья нога меньше, тети Тани или тети Сонина, еще не разрешено». В этой шутливой характеристике двух сестер Софья предстает со всеми своими страхами и опасениями.
Словом, жизнь продолжалась, становясь все более предсказуемой. Так, дочь Таня постоянно думала о бантиках и платьях, «Сюся», то есть Лёля, мечтал о дыне или арбузе, которые поспевали в парниках, две Маши, дочь и племянница, — о танцах и королях, в которых пока только играли, «Альгужек», малыш Алеша, плакал и просил, чтобы его повозили на ковре по дому, Софья вспоминала свой плохой сон, Лёвочка просил дочерей, чтобы они не стали «Фифи Долгоруковой», не носили башмаков от «Шопенмахера». В общем, жизнь протекала в маленьких радостях. Кто‑то находил свои коралловые серьги и свой бинокль из слоновой кости, кто‑то радовался красивому напеву, а кто- то мечтал о том, чтобы мама больше обращала внимание на их сердце, а не на внешнюю сторону жизни, чтобы Маша с Лёлей не были заброшенными, чтобы Маша была лучше одета, чтобы мама не била Илюшу, который был уже втрое сильнее ее, чтобы «Дрюша» и Миша по — прежнему называли себя «блундинами».
Софья понимала, что детские упреки в ее адрес вполне уместны. Она действительно была больше озабочена внешней стороной их воспитания, стремилась к тому, чтобы они были хорошо развиты физически, но при этом мало обращала внимания на воспитание их души. За нее это делал Лёвочка, приучавший детей думать о себе, как о дроби, достоинства детей он называл числителем, а знаменателем — то, что они о себе воображали. Софья же больше любила возиться с малышами, наблюдая за их взрослением. Андрюша засыпал только тогда, когда она сидела рядом с ним, и весь дом в этот момент притихал, чтобы не мешать ребенку. Он был капризным мальчиком, любил только лакомства — мед, сыр, а вот Миша был здоровой натурой, терпеть не мог ничего пикантного.
Конечно, Софья была рада возвращению мужа из Самары, он выглядел здоровым, свежим, отдохнувшим. В ярком цветастом сарафане она отправлялась вместе с ним и детьми на покос. Убирали сено, растрясали его, а потом копнили. Порой она привозила сюда своим милым труженикам сытные обеды. После заготовки сена для крестьянской вдовы они гурьбой отправлялись купаться на Воронку. В это время проказник — муж забегал с детьми вперед, прятался с ними в овраге, и когда Софья с сестрой и Страховым подходили совсем близко, Лёвочка подвывал волком, чтобы их напугать. У него ловко это получалось. А по вечерам он всех детей собирал вокруг себя на балконе, садился на пол и просил их рассказать о своей самой счастливой и несчастной минуте жизни или какую‑нибудь страшную историю. Обычно таких охотников не находилось. У них, к счастью, еще не было подобных историй, слишком короткой пока была их жизнь. Софья любила подобные сборища, воссоединявшие детей с отцом. Но самым заметным событием в Ясной Поляне стало появление «Почтового ящика». Автором этого изобретения стало все почтенное общество, отдыхавшее летом в яснополянской усадьбе. Это был простой деревянный ящик, закрывавшийся на ключ и висевший целую неделю на лестничной площадке. Все желающие могли оставлять в нем свои безымянные послания. Основная интрига этой остроумной идеи заключалась в том, что надо было угадать автора той или иной записки. Софья убедилась, что ничто так не сплачивает младших и старших, гостей и хозяев, как совместное творчество. По воскресным вечерам под всеобщее ликование ящик торжественно вносили в зал. Его открывали, и кто- нибудь из присутствовавших доставал и зачитывал содержимое. Так стало известно обо всех «Идеалах Ясной Поляны»: Льва Николаевича: нищета, мир и согласие; сжечь все, чему поклонялся, поклониться всему, что сжигал;