Затем все это ускользнуло, знание испарилось так же, как и пришло, за исключением каким-то образом уцелевших обломков прозрения.

Я знал, что тварью, пытающейся пробраться ко мне в голову, был Идущий. Единственное, что мне было о них известно, так это то, что никому ничего о них неизвестно. А также то, что они сулили неприятности.

Один из них пытался убить меня, когда мне было всего шестнадцать. Тот-Кто-Идет-Следом практически преуспел в этом. Разве что… Теперь, когда это уже в прошлом, я не был уверен, что он действительно пытался меня убить. Скорее просто огрызался. Не знаю зачем, но он пытался меня спровоцировать.

А та тварь — Акулья Морда, которая пыталась залезть ко мне в голову, была подобна Идущему, практически на одном уровне с ним. Она была огромна, могущественна и совершенно отличалась от всего, с чем я сталкивался раньше. Конечно Акулья Морда все равно не была ровней Мэб. Но она была ужасающе, невыносимо глубже чем Королева Зимы, как если бы фотографию скульптуры сравнивали с самим оригиналом. В ее распоряжении были силы за гранью всего мной виденного, к ней нельзя было применить никаких мерок, она просто находилась за гранью понимания, за гранью всего.

Эта тварь представляла собой силу из Иномирья, а я был песчинкой, противопоставленной надвигающейся волне это силы.

Но знаете что?

Песчинка может и являлась всем что осталось от того, что некогда было горой, но что есть, то есть. Волна накатывает и исчезает. Пускай она яростно бьет по песчинке как бы то ни было. Пускай высокие горы ощущают весь ужас медленного и непрерывного приступа на них вод. Пускай долины содрогаются от безжалостно сковывающего их льда. Пускай материки бесследно исчезают под темной приливной волной.

Но что до этого песчинке?

Она как-то не впечатлена.

Пускай волна накатывает. Когда она отступит, песок никуда не денется.

Так что я смотрел на эту рожу в небе и смеялся. Смеялся презрительно и вызывающе, над этой огромной вихрящейся силой, и я не просто чувствовал себя хорошо от этого смеха. Я чувствовал себя правильно.

— Давай же! — прокричал я. — Давай же, сожри меня! Посмотрим, достаточно ли у тебя большое брюхо, чтобы меня переварить!

Я поднял вверх посох, и по мере того, как я вливал в него силу, вырезанные на нем руны начали наливаться золотисто-белым огнем. Воздух стал ледяным от силы Зимы, а лезвия на моих доспехах покрылись инеем. Я крепко уперся ногами в землю, и свет Огня Души начал исходить из трещин в земле вокруг. Я оскалился голодным небесам, выгнул средний палец в оскорбительном жесте и заорал:

— Вперед!

Яростный крик наполнил воздух, и звук этого крика сотряс и землю и небеса, заставив почву изгибаться, а вихрящиеся тучи испуганно отпрянуть.

* * *

Я обнаружил себя на заднем сиденье Харлея, сжимая талию Кэррин одной рукой и вцепившись в винчестер второй. Мотоцикл еще ехал, но не ускорялся. Похоже, мы ехали вдоль берега.

Кэррин издала низкий булькающий звук и бессильно обмякла. Я усадил ее прямо, прислонив ко мне, и через несколько секунд она встряхнула головой, проворчав:

— Ненавижу, когда мне плавят мозги.

— Он залез и к тебе в голову? — спросил я.

— Он… Она бросила на меня взгляд через плечо и содрогнулась. — Ага.

— Теперь ты в порядке?

— Я начинаю злиться, — ответила мне Кэррин.

По воздуху разнесся чудовищно веселый звук — звук смеха Эрлкинга. Он приблизился на своем гигантском коне к мотоциклу и поднял меч в жесте свирепого вызова. Затем его горящий взгляд обратился ко мне, и он произнес своим убийственно-веселым голосом:

— Отличная работа, звездорожденный!

— Эээ… Спасибо?

Повелитель гоблинов снова рассмеялся. Звук его смеха относился к тем звукам, которые засядут у вас в голове, а потом разбудят посреди ночи, заставляя гадать, не окружили ли вашу кровать ядовитые змеи, собирающиеся в нее заползти.

Я взглянул назад. Охота распалась на рваное подобие прежней сплоченности, но даже так всадники и гончие не оставляли попыток восстановить строй. Я оглянулся вокруг, но не заметил и следа Акульей Морды.

Зато я заметил кое-что другое — острые гребни волн, похожие на те, которые оставляют за собой лодки. И этих гребней была чертова куча.

— А вот и они! — крикнул я Эрлкингу. — Удачной охоты!

— Чувствую, она определенно будет удачной. — отозвался он с той же веселой злобой и погнал скакуна направо. Половина всадников и гончих отделились от общего числа за ним, а строй второй половины дальше потек за мной.

Я указал на нашу цель, пока Эрлкинг направлялся к своей. — Туда! — позвал я их. — Сделаем это!

Тигрохарлей испустил еще один рычащий рев, и мы с Кэррин понеслись ко второй барже. Обе половины Охоты издали адский крик — и приближающиеся в воде твари разделились на две равные группы, устремившись вперед. Мы гнали с Иными к баржам наперегонки.

В этот раз на нашей стороне уже не было элемента неожиданности. Едва ли прошло больше минуты или двух, как Охота объявила о своем наступлении, но я увидел, как на барже впереди заметались какие-то силуэты.

— У них ружья! — крикнула Кэррин. — Сейчас начнут стрелять!

Черт.

Над водами этого озера у меня не было доступа к достаточному количеству магии, чтобы поддерживать щит, как не мог я и отбить отдельные пули. К тому времени, как я увижу огонь от выстрелов, нас уже продырявят насквозь. И это должно было случиться, так же как солдаты по всему миру воюют уже несколько веков. Продвигайся, продвигайся, продвигайся, и надейся, что не словишь пулю.

Кэррин выхватила у меня из рук винтовку и прокричала:

— Веди мотоцикл!

Я шарил руками пока не наткнулся на руль, что позволило осуществить задуманное. Я нажал на газ, а Кэррин подняла к плечу винчестер, слегка привстав, и прицелилась.

На борту сверкнули вспышки, и что-то похожее звуком на сердитого шершня пролетело мимо моего уха. Я видел, как вода перед нами брызгала во все стороны от выстрелов стрелков, недооценивших дистанцию и продолжал гнать Харлей прямо вперед.

Когда до баржи оставалось около ста метров, Кэррин начала стрелять.

Старая винтовка издала выстрел, который высек искры на корпусе судна. Кэррин передернула затвор, не опуская его с плеча, и снова нажала на курок. Одна из темных фигур на палубе пропала из виду, а еще две прыгнули в стороны от выстрела. С палубы открыли усиленный ответный огонь. Выстрели эти были паническими, взрывая воду вокруг нас и по большей части не попадая даже близко к мотоциклу. Кто бы там ни находился, он не любил когда в него стреляют ничуть не меньше чем я.

Когда мы преодолели оставшееся расстояние, Кэррин выстрелила еще три раза, в быстром, уверенном темпе. Я не видел, попала ли она в кого-либо еще, пока мы не проехали на ревущем мотоцикле мимо баржи не дальше, чем в десяти футах, и тут в наше поле зрения попал мужчина с дробовиком характерной формы. Кэррин поливала ружейным огнем корму баржи, когда он выскочил. Старая винтовка грянула еще раз, и неудачливый стрелок пропал из виду.

Мы проскочили невредимыми, но огонь противника сделал свое дело. Всадники и гончие Охоты были рассеяны летящими пулями, и они и близко не нанесли тех повреждений, которые нанесли первой барже. Я видел, как все больше и больше фигур с ружьями появлялись на борту баржи и начинали стрелять.

Я оглядел приближающуюся толпу Иных.

У нас не было возможности потопить баржу до того, как она доберется до цели.

— …топить ее! — прокричала Кэррин.

— Чего?

— Нам необязательно топить баржу! — крикнула Кэррин. — Она не может плыть сама! Нам всего лишь нужно разделаться с буксиром!

— Точно! — ответил я и взял Харлей в поворот, который развернул нас обратно к барже по дуге — в этот раз к ее переду, челну, носу — неважно — где была построена установка с буксиром, немного большим по размеру, чем Жучок-Плавунец.

Также мы оказались ближе к приближающимся Иным, и я не мог сказать, кто из нас доберется туда первым. Когда я ускорился, Кэррин что-то достала из багажника Харлея, а затем сказала: