189

На мой взгляд, ново, что поэт вызывает у соотечественников столь практическую реакцию, как обращение Венецианского морского союза к Д’Аннунцио тотчас после выхода в свет «Корабля»: «В день, когда твой гений озаряет новым сиянием древнюю владычицу „нашего моря“ – Венецию, ныне безоружную против Полы*, Венецианский морской союз сердечно благодарит тебя, желая, чтобы третья Италия наконец вооружила корабль и отплыла к миру». Прелюдия к политике Муссолини.

190

Для сравнения заметим, что Бальзак, несмотря на его консерватизм, не колеблется выставлять своих консерваторов, в особенности христиан, в невыгодном свете, если считает, что это соответствует истине. Примеры можно найти у Сейера (E. Seillière. Balzac et la morale romantique, р. 27 et suiv., 84 et suiv.), который резко упрекает в этом писателя.

191

«Воскресение», «Жан-Кристоф» (впрочем, тут обновлены приемы Жорж Санд). И напротив, буржуа нередко воздается справедливость в столь тенденциозном романе, как «Отверженные»*.

192

Пример – довоенные французские романы, описывающие жизнь французов из Эльзаса-Лотарингии («Колетта Бодош»*). Не сомневаюсь, что с 1918 года немцы подумывают о встречном романе.

193

См. прим. G.

194

Кроме Ж. Бенвиля назовем сегодня и П. Гаксота (Прим. в изд. 1946 г.)

195

См., например, очерк Фюстель де Куланжа «О том, как пишут историю во Франции и в Германии» («De la manière d’écrire l’histoire en France et en Allemagne»). Нетрудно заметить, что обвинение автора в адрес немецких историков полностью относится и к некоторым французским историкам двух последних десятилетий, с тем, однако, различием, что немец искажает историю, чтобы превозвысить свою нацию, а француз – чтобы восхвалить политический строй. Вообще говоря, тенденциозная философия немцев ведет к межнациональной войне, а французов – к гражданской. Надо ли нам повторять, вслед за многими другими, что это доказывает моральное превосходство вторых?

196

«Revue universelle», 15 avril 1924. Как любопытна эта воля современных историков к субъективизму, с которым боролись их предшественники.

197

См. прим. Н.

198

Иезуиты, однако, воспользовались литературной критикой для борьбы с янсенизмом (см.: Racine. Port-Royal, 1-е partie).

199

О литературной слепоте, сопровождающей эту политизированную критику у одного из ее адептов, метко высказался Л. Димье (L. Dimier. Vingt Ans d’Action française, p. 334).

200

Различие двух видов гуманитаризма прекрасно выражает Гёте, когда рассказывает («Dichtung und Wahrheit») о собственном равнодушии и равнодушии своих друзей к событиям 1789 года: «Сам я и узкий круг, в котором я вращался, ни за газетами, ни за новостями пристально не следили: нам важно было познать человека, о познании человечества мы не заботились»*. Напомним, что «гуманитарные занятия» («humanités»), введенные иезуитами в XVII веке, studia humanitatis*, – это «исследования, касающиеся наиболее существенного в человеке», а вовсе не упражнения в альтруизме. См. также любопытную цитату из древнего автора в прим. I на с. 224.

201

Эту истину хорошо понимает церковь, и притом вместе с вытекающим из нее следствием: что любовь между людьми можно водворить, только развивая в них восприимчивость к абстрактному человеку и подавляя интерес к человеку конкретному; направляя их к метафизическим размышлениям и отвращая от изучения истории (см. у Мальбранша). Образ действий, прямо противоположный поведению современных интеллектуалов; но они опять-таки нисколько не стремятся водворять любовь между людьми.

202

С таким же успехом она усваивает национальный дух, если это, как ей представляется, служит ее интересам: тому свидетельство – «национал-социалистская» партия.

203

Некоторые националисты, трезво оценивая все достоинства космополитизма и желая воздать ему дань уважения, но не в ущерб национализму, заявляют, что космополитизм – это «просвещенный национализм». Поль Бурже, который дает такое определение («Paris-Times», juin 1924), иллюстрирует его на примере Гёте и Стендаля: «…первый всецело оставался немцем даже в своих попытках объять умом развитие французской мысли, второй всецело оставался французом и тогда, когда стремился постичь Италию». Я спрашиваю себя, в чем же эти два корифея, оставаясь один всецело немцем, а другой всецело французом, выказали хоть малейший «национализм», пускай и просвещенный. Бурже явно путает понятия «национальный» и «националистический».

204

У малых наций Восточной Европы издания, содержащие национальную пропаганду, почти все представляют собой поэтические антологии; лишь в редких случаях это произведения мыслителей. – Эмиль Бутру, выступая в августе 1915 года в Комитете «Сердечного согласия»*, высказал осуждение народам, придающим слишком большое значение разуму, который «сам по себе стремится стать единым и общим для всех наделенных познавательной способностью существ».

205

«Les Nouvelles littéraires», 25 sept. 1926.

206

Вот образчик эквилибристики, к которой прибегают эти теологи, чтобы согласовать христианское слово с проповедью национального партикуляризма: «Мы хотим установить положительную связь между идеалом универсализма и нынешней реальностью национальной формы – формы всякой жизни, в том числе и христианской» (пастор Витте, цит. по: A. Loisy. Guerre et religion, р. 18). Для подобных умов квадратура круга, видно, проще простого.

207

Показательно также, что церковь вот уже двадцать лет как заменила заповедь

Убийства не совершай

Ни деянием, ни попущением

на:

Убийства не совершай

Без права или по произволу.

208

См., однако, нашу теорию моральных рас, в предисловии к изданию 1946 года.

209

Например, в следующем пассаже Боссюэ: «Если мы обязаны любить всех людей и если для христианина в действительности не бывает чужих, то мы тем более должны любить своих сограждан. Всякая любовь к себе самому, к своей семье и друзьям обращается в единую любовь к своему отечеству...» (Bossuet. Politique tirée de l’Ecriture sainte, I, vi). Заметьте: «Всякая любовь к себе самому...» Это прямое подтверждение афоризма Сент-Эвремона: «Любовь к отечеству есть, в сущности, любовь к себе». Церковь, кажется, только и желала бы (см. опрос по поводу церкви и национализма, проведенный журналом «Lettres» в 1922—1923 годах), чтобы патриотизм продолжали представлять исключительно в аспекте любви, что позволило бы ей возвысить эту страсть, как того требует ее популярность, не нарушая христианского принципа. Да вот беда: люди рассудочные напоминают церкви, что патриотизм – не только любовь, что он несет в себе «ненависть к чужому» (Maurras. Dilemme de Marc Sangnier). Кто избавит нас от правдолюбов?