150

См. прим. В.

151

См.: Brunot. Histoire de la langue française, t. V, liv. III.

152

Об этом интересно пишет Огюст Конт: Aug. Comte. Cours de philosophie positive, 57-e leçon.

153

На самом деле народы тоже не верят, что их притязания восходят к пращурам; ведь они истории не знают. Они не верят в это даже тогда, когда это правда; они только думают, будто верят в это; или, точнее, им хочется верить, что они в это верят. Такого желания, впрочем, достаточно, чтобы их ожесточить, и ожесточить, быть может, больше, чем если бы они и впрямь в это верили.

154

Франция в этом отношении явно уступает своим соседям; современные французы не собираются снова претворять в действительность амбиции Карла Великого или хотя бы Людовика XIV, невзирая на призывы некоторых писателей и публицистов.

155

Например: обращение «шести крупных промышленных и сельскохозяйственных ассоциаций Германии» к г-ну Бетману-Гольвегу в мае 1914 года; впрочем, оно немногим отличалось от того, которое в 1815 году написали прусские промышленники, чтобы сообщить правительству, какие аннексии необходимы в интересах отечественной металлургии. (См.: Vidal de La Blache. La France de l’Est, ch. XIX.) Некоторые немцы во всеуслышание заявляют об экономическом характере своего национализма. «Не будем забывать, – говорит известный пангерманист, – что Германская империя, обычно воспринимаемая за рубежом как чисто военное государство, с самого начала (Zollverein*) есть государство главным образом экономическое». И еще: «Для нас война – только продолжение нашей экономической деятельности в мирное время, другими средствами, но теми же методами» (Naumann. L’Europe centrale, p. 112, 247; см. все сочинение). Хотя Германия, конечно же, не единственная страна, проявляющая торговый патриотизм (Англии он свойствен ничуть не меньше, и с гораздо более давних времен), но, похоже, единственная, которая этим гордится.

156

И гораздо менее пассионарная; если патриотизм, основанный на интересе, допускает сделки с внешним врагом (как, например, франко-германское соглашение по железу), то патриотизм, основанный на гордости, их не приемлет.

157

И коммунизм. (Прим. в изд. 1946 г.)

158

Это положение, верное двадцать лет назад, ныне устарело: в наше время коммунизм, с его единственным стремлением удовлетворить определенный интерес и прийти к власти, очевидно, составляет (по крайней мере во Франции) политическую страсть, по силе своей как минимум равную национальной страсти, если считать, что последняя у нас еще сохранилась как таковая. Коммунизму способна оказывать сопротивление буржуазная страсть, тоже основанная единственно на интересе; она настолько отлична от национальной страсти, что примирится с господством внешнего врага, чтобы соблюсти этот свой интерес. (Прим. в изд. 1946 г.)

159

«Любовь к отечеству есть, в сущности, любовь к себе» (Сент-Эвремон).

160

Обожествление реализма, чем грешит прежде всего патриотизм, со всей прямотой выражено в «Речах к немецкой нации» (Речь VIII). Фихте выступает против притязания религии оградить высшую жизнь от всякого интереса к земным вещам: «Христианство превратно толкует предназначение религии, когда... по обыкновению проповедует как истинно религиозное состояние духа полное безразличие к делам государства и нации». Человек, заявляет немецкий философ, хочет «найти небо уже на этой земле и привнести в свои земные труды нечто долговечное». Фихте с жаром доказывает, что именно в этом желании – суть патриотизма, и очевидно, что для него земные творения, обретая долговечность, становятся божественными. Впрочем, люди и не придумали иного способа обожествить свои установления.

161

По мнению Маркса, приверженность Человека этим «абстракциям», этой «божественной части» достойна презрения, ибо свидетельствует о степени его деградации. (Прим. в изд. 1946 г.)

162

Вряд ли надо разъяснять, что Соединенные Штаты вступили в последнюю войну (a) вовсе не затем, чтобы «отстаивать принципы», а с сугубо практической целью спасти свой престиж, после того как немцы торпедировали три американских корабля. Однако стоит отметить стремление американцев выглядеть в этом деле совершенными идеалистами.

(a) Напомню, что в данной работе «последняя война» везде означает войну 1914 года.

163

Можно сказать, что религиозные страсти, по крайней мере на Западе, существуют теперь уже только для усиления национальных страстей. Во Франции выставляют себя католиками, чтобы считаться «настоящими французами»; в Германии нужно быть протестантом, чтобы утвердиться в роли «истинного немца».

164

Приведем два красноречивых примера идеалистических страстей, которые раньше сопротивлялись национальной страсти, а сейчас подчиняются ей: 1) монархическая страсть во Франции, в 1792 году возобладавшая у ее носителей над национальным чувством, а в 1914 году безоговорочно отступившая перед ним (a) (никто не станет отрицать, что приверженность определенной форме правления, т.е., по сути, определенной метафизической концепции, – страсть неизмеримо более идеалистическая, чем национальная страсть; впрочем, я не утверждаю, будто все эмигранты были движимы идеализмом); 2) религиозная страсть в Германии, еще полвека назад главенствовавшая у половины немцев над национальным чувством, а сегодня всецело ему подчиненная (в 1866 году немецкие католики желали поражения Германии*; в 1914 году они жаждали ее победы). Представляется, что в сегодняшней Европе, по сравнению с прежней, возникает гораздо больше поводов и для гражданских, и для национальных войн; это лучше всего остального показывает, насколько она утратила идеализм. (О позиции современных католиков по отношению к католицизму, когда он вступает в конфликт с их национализмом, см. прим. D на с. 215.)

(a) Пример, уже не подходящий после 1939 года, когда французские антидемократы явно дали волю своей ненависти к режиму, поступившись национальным чувством. (См. предисловие к изданию 1946 года.)

165

Об этом свидетельствует, например, выдержка из речи, произнесенной в Венеции 11 декабря 1926 года итальянским министром образования и искусств: «Нужно, чтобы художники готовили себя к новой, экспансионистской функции, которую должно выполнять наше искусство. Прежде всего, следует решительно насаждать принцип итальянской самобытности. Всякий, кто копирует иностранное, повинен в измене Родине, как лазутчик, впускающий врага в потайную дверь». Такую установку обязаны одобрять все адепты «тотального национализма». Впрочем, приблизительно то же мы слышим во Франции от некоторых противников романтизма.

166

«Главной должна стать пронизывающая все общество снизу доверху дисциплина религиозного типа» (Муссолини, 25 октября 1925 года). Лексика, совершенно новая для государственного деятеля, будь он даже реалист из реалистов; можно утверждать, что ни Ришельё, ни Бисмарк не применили бы слово «религиозный» к деятельности, цель которой исключительно мирская.