И наоборот, у одного из корифеев великой эпохи французской истории находим восхваление жизни духа в противоположность жизни деятельной – восхваление, в отношении которого я спрашиваю себя, многие ли из наших современных мастеров, почитающих эту эпоху, одобрили бы его (я думаю, прежде всего, о тех, кого восхищают теории Жоржа Сореля): «Только человек с твердым характером и незаурядным умом может, живя во Франции, обходиться без должности и службы, по доброй волей замкнуться в четырех стенах и ничего не делать. Мало кто обладает столь высокими качествами, чтобы достойно вести подобный образ жизни, и таким духовным богатством, чтобы заполнить свой досуг не „делами“, как их называет светская чернь, а совсем иными занятиями. Все же было бы справедливо, если бы эти занятия, состоящие из чтения, бесед и раздумий о том, как обрести душевный покой, именовали бы не праздностью, а трудом мудреца» ( Лабрюйер. О достоинствах человека)*.

Прим. Р

Manifeste du parti de l’intelligence («Figaro», 19 juillet 1919)

Манифест, подписанный 54 французскими писателями, из которых многие числятся среди духовных учителей, пользующихся наибольшим авторитетом у сограждан, – документ величайшей важности для нашего исследования. Здесь, помимо приведенного нами странного высказывания о миссии церкви, можно прочесть следующее: «Национализм, которого понятия разума требуют от политического поведения, как и от мирового порядка, – рациональное и гуманное правило, к тому же французское».

И далее: «Разве литература, становясь националистической, не приобретает более универсальное значение, не вызывает больший общечеловеческий интерес?»

И еще: «Мы убеждены – и мир разделяет это убеждение, – что наш народ призван защищать духовные интересы человечества... Наша забота простирается на Европу и на человечество всего мира. Французская часть человечества – высший гарант духовности».

И самое главное: «Победившая Франция намерена вновь занять свое место в духовной области – единственной области, где может быть установлено законное господство».

Отсюда – стремление учреждать (это подчеркивается в манифесте): «Интеллектуальная федерация Европы и мира под эгидой победившей Франции, хранительницы цивилизации».

Победа оружия, дающая право руководства в интеллектуальной сфере – вот что открыто исповедуют сегодня французские мыслители! Как непохожи они на римских писателей, хотя и выставляют себя их преемниками: те почитали водительницей разума Грецию, потерпевшую военное поражение. С другой стороны, немецкие идеологи в 1871 году тоже требовали интеллектуальной гегемонии для «победившей» Германии, тоже объявляли ее «хранительницей цивилизации» ^[337].

Соображения именно такого порядка, вероятно, пришли на ум одному из наших крупнейших писателей, когда был опубликован манифест. В письме, касающемся этого документа ^[338], Марсель Пруст сожалеет о том, что здесь провозглашается «своего рода „Frankreich über alles“*, литературный жандарм всех народов». Как подлинный служитель духа, он прибавляет: «Зачем принимать по отношению к другим странам столь безапелляционный тон в таких сферах, как литература, где покоряют только убеждением?» Мы рады возможности воздать честь этому истинному «творителю священнодействия» и сказать: мы знаем, во Франции есть и другие писатели, кроме тех, кто верит только в силу железа.

Прим. Q

О тeх, кто черпает свои суждения из художественной восприимчивости

Эстетическое происхождение политической позиции у многих литераторов очень тонко показал на примере Ш. Морраса Даниель Галеви. В давней статье («La Grande France», 1902) Д. Галеви приводит выдержку из книги «Антинеа»* – описание шествия женщин с глиняными кувшинами на голове: «Грудь вздымается и принимает другие очертания, словно сосуд в руках гончара; она распускается подобно цветку. Шея выпрямляется, поясница сильно напряжена: ставшая более плавной и гибкой, размеряемая с таинственной мудростью поступь отдается в голове своеобразной музыкой. Живая колонна смещается, скользит, движется без неожиданных рывков и без малейших разрывов. Она в точности повторяет земной рельеф, похожая на красивый стебель ползучего растения, которое передвигается, ни единой частью своей не отрываясь от почвы. Бесчисленные полупаузы делают толчки неощутимыми, сознание улавливает только их последовательность, непрерывную гармонию, оставляющую в воздухе легкие колебания...» Даниель Галеви прибавляет: «Мы привели эту длинную цитату, потому что в ней содержится сама идея Шарля Морраса. Для его классического мышления вещи прекрасны не из-за порывов чувства или страсти, а из-за формы и ритма, которые придают им непрерывность или, лучше сказать, придают им существование в человеческом смысле слова. Этот вкус к форме обнаруживается у Шарля Морраса и в понимании истории, тут вся его „социология“».

Невозможно было бы лучше раскрыть тип человека, для которого вещи хороши в той мере, в какой они удовлетворяют его художественную чувствительность. Для сравнения укажем на тип прямо противоположный, предоставляя читателю судить, который из них может связывать себя с «разумом»: «...ибо совершенство вещей должно измеряться только согласно с их природой; вещи не являются более или менее совершенными оттого, что они приятны нашим чувствам или раздражают их» (Спиноза)*.

Комментарии

Предисловие к изданию 1946 года

...люди, кого я называю интеллектуалами (clercs)...– Французское слово clerc (от лат. clericus – «клирик», «священнослужитель», – восходящего к греч. klēros – «жребий») многозначно. Первоначально оно обозначало лицо духовного звания, затем к этому прибавились значения «образованный человек», «ученый», а также «писарь», «секретарь», «конторский служащий». В словаре французского языка («Trésor de la langue française. Dictionnaire de la langue du XIX-е et du XX-е siècle») даются с пометой «совр. литер.» следующие синонимы существительного clerc: lettré («образованный, просвещенный человек»), intellectuel («интеллигент», «интеллектуал»). Выбор автором термина clerc, а не intellectuel (второй несколько раз встречается в книге и означает «представитель интеллигенции», иногда – «интеллектуал») не случаен. Это слово сохраняет коннотацию, связанную с его происхождением. Для Ж. Бенда clerc– человек, живущий духовной жизнью, занимающийся бескорыстной (désinteressée), лишенной непосредственной практической значимости умственной деятельностью; человек, отстаивающий отвлеченные духовно-интеллектуальные (cléricales) ценности; сохраняющий беспристрастность (désinteressement) в мире бушующих «реалистических страстей». «Интеллектуалы» – это духовенство в широком смысле слова, отсюда проходящее через всю книгу противопоставление «интеллектуалы – мирские». Существительное clercблизко к нередко употребляемому автором существительному spirituel («человек духовный»), но значение его ýже: так, мистик не clerc, поскольку его духовный опыт не носит рационального характера и, по мнению Ж. Бенда, тем самым он принижает высочайшую человеческую способность – разум.

...выступление 6 февраля... – В декабре 1933 г. были объявлены обесцененными облигации кредитной организации, созданной финансистом Александром Стависким, и во Франции разразился крупный финансовый скандал. В январе Ставиский был найден мертвым. Согласно официальной версии, это было самоубийство, но антиправительственные круги, стремившиеся создать впечатление коррупционности парламентарного режима, распространяли слух о том, что Ставиского устранили, чтобы предотвратить разглашение правительственных финансовых махинаций. Профашистские организации воспользовались скандалом и, возглавив народные демонстрации, попытались свергнуть республику. 6 февраля произошло восстание. 15 человек было убито, 1500 ранено.