Извлечь из него большие драгоценности, большие миллионы и взамен — ничего! Ни одного поцелуя. Это уже прямо гениально! И коммерческий ум дона Исаака с чисто профессиональным изумлением восхищался гениальностью Зиты.

Теперь, когда обнаружилось все, дон Исаак ни на минуту не сомневался, как именно использует маленькая баронесса доставшиеся ей громадные богатства. Как азартный игрок, бросит она все эти миллионы и бриллианты на борьбу с революцией и на восстановление монархии. Все предусмотрено ею, все, включительно до обеих корон пандурской династии.

Да, эта миниатюрная женщина — опасный и серьезный политический соперник. Морально Зита уже победила демократическую республику, и весь вопрос, удастся ли ей победить надвигающийся большевизм. А что он действительно надвигается, — теперь уже и у дона Исаака не было никаких сомнений.

Поиграл в министры, и довольно, хватит. Он уедет в Париж, взяв с собой Менотти и переведя свой банк и свои капиталы за границу. Что же касается недвижимости, — дворца, особняков, лесов, копей и всех остальных предприятий, дон Исаак знал: большевики ничего не посмеют тронуть, ибо на все это наложено масонское «табу». Вожди пандурского большевизма получат соответствующие директивы.

А там, глядишь, вернется монархия и вернет ему все его надземные и подземные богатства. Думая об этом, дон Исаак повеселел, от всей души желая успеха маленькой Зите и ее сообщникам.

Пусть только Адриан вновь сядет на трон своих венценосных предков. Пусть! Дон Исаак тотчас же разрекламирует во всей европейской печати, что это он, Абарбанель, не только давал деньги на реставрацию, но еще и предусмотрительно сберег короны Ираклидов, с опасностью для себя, передав в надежные руки такой монархистки, как баронесса Рангья. И, кто знает, быть может, он удостоится чести носить раззолоченный придворный мундир в награду за свой верноподданнический образ действий.

Но оставим Абарбанеля мечтать о придворном звании и выясним, как произошла мистификация с заменой баронессы Рангья танцовщицей Менотти. Тем более, что пойманная на месте преступления Менотти не сказала ни единого слова правды.

В тот знаменательный вечер, когда Зита поехала с доном Исааком в «Варьете» и когда под конец разнеслась весть о трагической гибели Тимо, тогда уже созрел у Зиты план. Надо было решиться. Дон Исаак ребром поставил вопрос. Дурачить его, тянуть, увиливать уже не было никакой возможности.

На другой же день по телефону Зита спросила Менотти, когда она может принять ее. Танцовщица назначила время, думая, что это либо какая-нибудь ревнивая жена, с мольбой оставить ее мужа в покое, либо посредница, желающая свести кафешантанную звездочку с каким-нибудь богатым клиентом.

Оказалось — ни то, ни другое. Польщенная Менотти увидела супругу министра путей сообщения, которую давно знала и о которой много слышала.

Зита, не теряя ни секунды, приступила к цели своего визита.

— Мадам Менотти, вы умная, интересная женщина и поймете меня с двух слов… Вы любите деньги… Угодно вам заработать несколько тысяч франков?

— Да, конечно, хочу!

— Вы знаете Абарбанеля?

— Кто же не знает Абарбанеля и кто не знает, что он влюблен в баронессу Рангья?..

— Ваша роль будет заключаться в следующем. В те вечера, когда я вам скажу, вы тайком будете являться ко мне на квартиру. В темной спальне вы будете встречать Абарбанеля. Ваша задача — влюбить его в себя. Как это сделать — вы знаете лучше меня. Но вот непременное условие: он не должен знать, кто вы. Он должен оставаться убежденным, что это — я! Достигнуть этого легко. Поменьше слов, даже совсем не надо слов, и побольше объятий, ласк, поцелуев. За каждый такой сеанс вы будете получать по тысяче франков. Так как я убеждена, то Абарбанель останется от вас без ума, вот вам пять тысяч за пять сеансов вперед.

— А дальше? — деловито осведомилась Менотти.

— Дальше — видно будет. Если он вас не разоблачит, условия наши останутся в силе. Итак, вы согласны?

— Конечно, баронесса, конечно! — загорелась Менотти. — Конечно! Так интересно! Такой оригинальный спорт… Будет весело! Будет ужасно весело… И, наконец, говоря между нами, этот жирный свинтус Шухтан порядком надоел мне со своей противной страстью… А дон Исаак давно уже нравится мне, и он так богат, так богат!.. Ах, баронесса, я, право, не знаю, как мне благодарить вас… А вы, баронесса?

— Я на днях уезжаю.

— А кто же меня будет извещать?..

— Моя камеристка. Девушка преданная и во все это посвященная.

— А когда же первый сеанс? — нетерпеливо спросила Менотти.

— Сегодня вечером.

— В котором часу?

— В восемь вы будете уже у меня.

— Отлично! Это мне как раз удобно. К одиннадцати я должна быть в театре к своему выступлению. Итак, ровно в восемь?..

20. УЗУРПАТОР

Только наши российские социалисты, узкие, тупые теоретики-болтуны, изучавшие народ либо в тюрьмах по уголовной шпане, либо в прокуренных, пропахших пивом женевских кофейнях, думали и думают еще, что революцию можно остановить, загнать в определенные рамки.

От сих, мол, пор и до сих. А дальше — ни-ни.

Если сжечь примерно так процентов пятьдесят помещичьих усадеб, это будет эсеровский рецепт селянского министра, он же павиан из Циммервальда, — Чернова. Если же все сто процентов сжечь — это будет большевизм.

Схематический пример, — доступный даже и детям, — разницы между социалистами и большевиками.

Первые — лживы, лицемерны, трусливы. Вторые же, наоборот — дерзки, решительны и откровенны, откровенны до цинизма.

Прав был, тысячу раз прав, лихой кавалерийский генерал, бивший советскую нечисть на Юге России. На чей-то вопрос:

— Ваше превосходительство, какая разница между меньшевиками и большевиками?

— А такая: меньшевиков надо меньше вешать, большевиков надо больше вешать.

Генерал, в достаточной степени перевешавший тех и других, сам едва ли подозревая, обмолвился изумительной по своей простоте и глубокой правде блесткой.

Эта обмолвка стоит известного анекдота. Бричка и сани заспорили между собой, кто из них лучше. Сани восхваляли себя, бричка — себя. Накричавшись до хрипоты и друг друга не убедив, обратились к арбитру — лошади, тут же, в конюшне, безмятежно лакомившейся овсом. Подумав, лошадь меланхолически ответила:

— И вы, сани, и ты, бричка, оба вы — сволочи!..

После семимесячной «керенщины» и семилетнего большевизма весь русский народ, подобно лошади из анекдота, именно этим крепким словцом заклеймит, вернее, уже заклеймил как мартовских, так и октябрьских углубителей «великой бескровной».

Пандурские Мусманек и Шухтан, подобно российским Черновым и Керенским, думали: можно слегка пограбить и пожечь помещиков, слегка приуменьшить количество наиболее опасных революционным завоеваниям генералов, сановников и офицеров, науськивая на них чернь, и в определенное время поставить точку…

Но предводимая кровавыми демагогами растлившаяся чернь и слышать не желала ни о каких «точках».

Узнавший свободу и вкус человечины, зверь не хочет вернуться в клетку. Его туда уже ничем не заманишь.

Мусманек и Шухтан, щеголяя своей демократичностью, не думали о том, что вслед за волной, вынесшей их на своем гребне, стремительно хлынет новая, более грозная волна с другими, новыми «углубителями», которые левизной своей перещеголяют их.

Появился человек с душой степного шакала, с аппетитом акулы и с внешностью вышибалы из «института без древних языков».

Этот человек, — имя его Штамбаров, — с неотразимой убедительностью решил:

— Чем я хуже всей этой присосавшейся к власти дряни? Чем? Они и грабить-то как следует не умеют!.. А если живет в королевском дворце ничтожный Мусманек, я, выгнав его, сам желаю там обосноваться…

Можно ли было упрекнуть Штамбарова в непоследовательности? А ведь упрекали. И тот же Мусманек негодующе называл его потом «узурпатором».

Штамбаров был ширококост, широколиц, смугл, черноволос и плечист. Кудластая голова, подкрученные усики. Вылитый кумир горничных и проституток. Среди как тех, так и других, он был неотразимым Дон Жуаном, пленяя своих поклонниц и усиками, и злодейским взглядом, и дешевыми перстнями на неопрятных пальцах, и затрепанными, засаленными порнографическими карточками, коллекцию каковых неукоснительно пополнял при каждом удобном случае.