— Этого не может быть! Это чудовищный вымысел. Хотя ты мне и самый близкий друг, но я не позволю…

— Погоди, Исаак, не горячись… Опиши мне, как происходят ваши свидания?..

— Как? Очень просто! Являюсь в будуар. Она манит меня рукой из спальни, я вхожу и…

— В спальне темно?

— А как же иначе? Захотел тоже! Порядочная женщина, Зита стесняется… И вообще, я не понимаю, что за нелепая подозрительность? Ха, ха, она исчезла! Вот вздор! — смеялся дон Исаак, но смех его был искусственный. Бимбасад-бей уже отравил его ядом сомнения.

— Исаак, ты жертва грубейшей мистификации.

— Не допускаю… Не допускаю, но если это верно… о, тогда горе ей, горе всем! Я не остановлюсь… Я сейчас вызову ее к телефону. Я возьму своих юнкеров, произведу обыск, арестую…

— Кого? Зиту, которой уже нет в городе? Чудак! Не волнуйся и успокой свои нервы. Важно что? Важно выяснить, с кем ты наслаждался, уверенный, что в твоих объятиях маленькая Зита. Мой совет — сделай так: завтра, как ни в чем не бывало, протелефонируй и скажи, как ее там, Христе, что будешь вечером. А вечером, оставшись вдвоем в спальне с предполагаемой Зитой, зажги свет, и ты убедишься, прав ли твой Бимбасад. А еще лучше, возьми с собой электрический фонарик. Зита умнее тебя и, наверное, электричество в спальне испорчено.

Обмякший, уничтоженный сидел дон Исаак. Иногда хватался за голову.

— Неужели, неужели это правда? Меня, меня так жестоко одурачить? За мою любовь, за мое все! А потемкинский султан, а колье Марии-Антуанетты, а миллионы швейцарских франков? О, болван, идиот, осел, околпаченный, одураченный! А еще эти… эти обе… «короны», — чуть не добавил дон Исаак, но спохватился. — Нет, Бимбасад, такого вероломства я не переживу! Бимбасад, надавай мне пощечин, бей меня изо всех сил! Я тебя прошу! Ну, бей меня… Ой-ой я не могу… Я тебя прошу, бей!..

— Зачем? Ты и так сам себе надавал хорошеньких пощечин. Будь благоразумен, смотри философски на вещи… Тебе хорошо было с этой… этой лже-Зитой?..

— Ой, не спрашивай, не спрашивай. Мне гадко, мне противно… Хотя, должен тебе сказать, такой женщины… Ой, я не могу… Неужели это не Зита? Ой, как она хороша! Ой, какое тело! Ну, а вдруг у нее вместо лица — рожа? — испугался дон Исаак. — Хотя нет, не допускаю… Эти приемы, это все… Видно, шикарная женщина! Завтра… я все узнаю. Но легко сказать — завтра! Сколько мучений! Я не дождусь. Я не буду спать… Оставайся! Будем всю ночь пить шампанское…

— Успокойся, прими брому и ложись! Я тоже поеду спать. А завтра, когда все выяснится, — позвони. Меня очень интересует весь этот комический фарс с переодеванием.

— Хороший фарс! Для тебя фарс, а для меня трагедия!

— Поверь, мой друг Исаак, трагедия эта кончится тем, что ты возьмешь ее на содержание… Не трагедию, разумеется, а эту женщину.

Бимбасад уехал. Дон Исаак, последовав его совету, принял лошадиную дозу брому и тотчас же уснул.

И в дальнейшем он следовал советам друга. Позвонил Христе и получил в ответ:

— Баронесса ждет вас в девять вечера…

Он приехал, имея в кармане электрический фонарик. Несколько минут ожидания. Сердце дона Исаака так билось, можно было подумать, что это тикают стенные часы. Дверь из спальни приоткрылась, и знакомая рука дала знакомый сигнал. Темнота, насыщенная духами, и такие же надушенные руки обняли дона Исаака, а губы прильнули к его губам.

Вчера еще эти прикосновения и поцелуи безумно пьянили, но сейчас он был трезв, если можно было назвать трезвостью клокотавшую в нем ярость…

Он осветит негодную самозванку, и, убитая, жалкая, она бросится к его ногам. Он же будет суров, непреклонен. Он покажет этой негоднице, что с ним, доном Исааком Абарбанелем, пандурским министром финансов, шутки плохи. Он, забыв про свое джентльменство, изобьет ее больно и грубо, как последнюю потаскушку. Он затопчет ее ногами и, если она красива, тем хуже для нее… Он ее искалечит…

Дон Исаак запасался решимостью, подхлестывал свое бешенство. Он подбодрял себя, мысленно считая: раз, два, три… Резким движением разорвал он кольцо обвивших его рук и, отпрянув, озарил самозванку ослепительным миниатюрным прожектором. Бедный, он все еще ждал какого-то чуда. На один искрометный миг он пытался уверить себя, что самозванка должна в конце концов оказаться маленькой баронессой и Бимбасад напутал, ничего сам не зная толком.

Увы, эта последняя иллюзия погасла. В белых, ярких лучах фонарика, глазам не веря, увидел дон Исаак перед собой танцовщицу Менотти… Сейчас она смутится, упадет на колени, и он покажет ей, этой негоднице… Но поведение этой «негодницы» было ничуть не покаянное, а наоборот, сама сразу перешла в наступление, обезоружив министра финансов, — и куда только девалась его оскорбленная ярость?..

— Милый, гадкий… Наконец-то, слава Богу, вся эта комедия кончилась, и мы можем открыто любить друг друга… — и Менотти полуобнаженной вакханкой ластилась к нему.

Опешивший дон Исаак бормотал:

— Что это такое? Я ничего не понимаю…

— Хитрый! О, какой же ты хитрый! Хочешь посмеяться над маленькой кошечкой Менотти… Поросеночек, ведь ты же знал, что это я? Знал?

— Я… я ничего не знал. Хотя, конечно, я догадывался, — лгал дон Исаак, чтобы хоть как-нибудь с честью вывернуться из этого глупейшего положения.

— А, вот видишь, сознался!.. Ну, давай теперь выясним этот, этот маленький фарс с переодеванием… Спрячь свой фонарик, я зажгу электричество, и мы побеседуем. В самом деле… Вот потеха, честное слово!..

Менотти осветила спальню, притянула Абарбанеля к кровати и, усадив его, сама прыгнула к нему на колени.

— Милый, это вот как вышло… Зита мне рассказала все…

— Откуда ты знаешь Зиту? — изумился дон Исаак.

— Откуда? Вопрос! Зита — моя сестра.

— Какая сестра?

— Ну да… моя молочная сестра.

— Позволь, она же родилась в Милане, а ты из… а где ты родилась?

— Тоже в Милане… Ну, словом, она тебя не любит и никогда не любила, а я… я давно вздыхаю по тебе, мой миленький…

— А Шухтан?

— Шухтан? Эта жирная свинья? Он мне всегда был противен… Ну, ты доволен, пупсик, доволен?..

— Мм… Как бы тебе сказать… Все это… это… более, чем странно…

— Ничего странного! Скажи, разве я не умею любить? Ты недоволен мной? Вспомни, что было вчера? Вот почему ты и сегодня захотел этого… самого…

Дон Исаак промямлил что-то весьма неопределенное. Он постепенно сдавал все позиции, гнев прошел, и уже была одна мысль: только бы спасти положение и не расписаться в смешных дураках…

Если на то пошло, дела не так уж плачевны и скверны. Менотти — не кто-нибудь с улицы, а классная женщина, в неотразимости которой он за эти несколько свиданий убедился вполне. Надо быть философом. Он принимал Менотти за Зиту, но ведь в объятиях Менотти было ему так хорошо… Чего же еще? От добра добра не ищут. И, кроме того, он наставил ветвистые рога жирной свинье Шухтану. Эта мысль щекотала мужское самолюбие дона Исаака, и он уже расцвел, улыбаясь, как победитель.

Следившая за ним Менотти, учтя психологический момент, жалась к нему, извиваясь, обнимая, целуя в губы.

— Мы теперь будем вместе… Правда, вместе? Мы наклеим Шухтану длинный-предлинный нос… такой! — и растопырив пальчики обеих рук, Менотти наглядно показала, какой она вместе с Абарбанелем наклеит нос председателю совета министров…

19. ТАЙНА ДВУХ ЖЕНЩИН

Околпаченный дон Исаак решил отдаться уносившему его течению. Тем более, ничего, кроме удовольствия, ему «течение» это не доставляло.

Удовольствие — удовольствием, а тщеславие — тщеславием. Как-никак лестно, хотя бы из спортивного чувства, переманить к себе шикарную содержанку премьер-министра, хотя бы и республиканского.

Но Зита, Зита!.. Странное дело, у Абарбанеля не было против нее ни гнева, ни даже особенной горечи. Во-первых, все хорошо, что хорошо кончается. Кончилось же хорошо! А во-вторых, после всей этой ловко и хитро задуманной авантюры маленькая Зита выросла в его глазах прямо-таки в какую-то исполинскую фигуру.