Соглашаюсь с тем, что педагогический очень даже хорош. Хотя в роли учительницы представить тебя не могу, хоть убей.

«И вообще, у меня все здорово. Поселилась в общежитие на правах абитуриентки. И подружка у меня уже есть – замечательная просто…»

Минут пять рассказываешь мне о своей замечательной подружке. Я почти не слушаю. Мне хочется послать к чертям всех твоих подружек, в голове которых рождаются такие вот идиотские мысли – вместо театрального поступать в педагогический.

«Так что – пожелай мне удачи!» – заканчиваешь ты.

Послушно желаю тебе удачи, и, не удержавшись, добавляю ехидно:

«И подружке твоей того же…»

«Передам!» – отвечаешь ты и вешаешь трубку.

Долго слушаю короткие губки, потом швыряю трубку на базу.

Успокаиваюсь только к вечеру. Пытаюсь отыскать в случившемся позитив. Нахожу очень быстро: прежде всего, ты позвонила. Но главное – не это. Мои нелепые страхи, основанные на твоих таких же нелепых угрозах, теперь полностью растаяли. Ты не поступила в театральное – и ты осталась жива…

В самом деле – есть повод для того, чтобы сходить к Священному Дубу и благодарственно хлопнуть его по корявому черному стволу. Выполнил, получается, старик мою просьбу…

«Глупость несусветная», – бормочу себе под нос.

Но все-таки дожидаюсь наступления темноты и иду в парк, к месту наших ритуальных плясок.

* * *

Набравшись сил, Инга резко высвободилась из тесных объятий.

Отступив на шаг к воде – отступила бы дальше, но дальше уже и некуда было – она рассматривала человека, который, определенно, существовал в ее жизни, но существовал в ней каким-то странным образом. И никак не могла понять, что она сейчас чувствует.

Он был красив. На самом деле – красив. Если не как бог, то как голливудский актер – точно. Она правильно в первый раз подметила. Высокий и гладкий лоб, иссиня-черные пряди волос, подчеркивающие аристократическую бледность лица. Удивительная, так редко встречающая правильность и линий. Подбородок четко очерченный и, возможно, чуть более круглый, чем полагается мужчине. Глаза глубокие, светло-серые. Выразительные, как говорят в таких случаях. Глаза, в которые хочется смотреть. Которые притягивают, которые говорят что-то. Идеальный вырез тонких ноздрей и породистый, прямой и ровный, нос.

Мужчина, сошедший с обложки журнала.

И даже больше. Мужчина-мечта. Эти самые журналы вместе со всеми их шикарными обложками достойны только того, чтобы быть брошенными под ноги этому мужчине. И для них, для журналов, и для всей редакционной коллегии будет огромной честью, если этот мужчина коснется глянцевых обложках подошвами своих ботинок.

Вот так.

Мысленно проговаривая эти слова, Инга чуть не сказала «сандалий» вместо «ботинок».

Греческий бог, иначе не скажешь. Только крыльев за спиной не хватает, и лаврового венца на голове. При одном только взгляде на этого мужчину любая уважающая себя и считающая себя женщиной женщина просто обязана влюбиться. Не просто влюбиться, а полюбить навсегда, навеки, принести в жертву жизнь свою и своих близких, сгореть в огне этой любви, ни минуты ни о чем не жалея…

И все такое. Со всеми вытекающими последствиями…

Как ни странно, увидев Горина, она не испугалась. И даже почти не удивилась. Но все же спросила:

– Как ты здесь оказался?

Он стоял и смотрел на нее молча, как будто не слышал вопроса. Смотрел с такой жадностью, будто не мог насмотреться. Не выдержав этого взгляда, Инга опустила глаза.

– Я тебе вопрос задала, кажется. Или мне послышалось?

– Я знал, что ты придешь. Я ждал тебя здесь каждый день. Ждал тебя…

«Какая глупость», – вяло подумала Инга.

– Какая честь, – ответила немного насмешливо. И поинтересовалась: – Почему здесь? Почему не в любом другом месте? Или ты экстрасенс, можешь предвидеть будущее? Заранее знал, что я именно сюда приду?

– Заранее знал. Что ты именно сюда придешь, – почему-то сердитым голосом ответил Горин. Нахмурился, избороздив морщинами свой элегантный лоб, и спросил: – Ты что же, так и не вспомнила?

– Так и не вспомнила, – немного потерявшись от его сердитости, ответила Инга.

– Не вспомнила? Почему же тогда… пришла?

– Я гуляла просто, – огрызнулась она в ответ, теряясь еще сильнее.

– Почему ты пришла сюда?

Горин выглядел еще более растерянным, чем она сама. И все это вместе выглядело странно.

Очень странно.

– Пришла и пришла. Не знаю, почему.

– Мы здесь встретились с тобой. Второй раз. Случайно. Через месяц после той первой встречи в машине во время дождя. Помнишь, я тебе рассказывал?

– Бред какой-то, – пробормотала Инга. Теперь настала ее очередь сердиться.

– Ты мне не веришь, – ответил он обреченно.

– А почему? Скажи, почему я, собственно, должна тебе верить?

– Мне показалось… – тихо проговорил он в ответ и замолчал.

Инга и без того поняла, что ему именно показалось. И почему это ему показалось. И даже покраснела. И разозлилась на себя за это.

– Креститься надо, – ответила первое, что пришло в голову. – Марина так говорит.

– Какая еще… Марина?

– Подруга моя. Ты что же, не знаешь, что у меня есть подруга Марина? Странно.

– Знаю. Просто мы с ней лично… не знакомы. Поэтому я и не понял сразу. Ты почему злишься?

– Я не злюсь. Я задала тебе вопрос в самом начале нашей беседы. А ты на него до сих пор не ответил. Ты как здесь оказался?

– Я пришел, потому что ждал тебя. Я приходил сюда каждый день. Каждый день с тех пор, как ты выписалась из больницы. Я пришел, потому что здесь мы с тобой встречались раньше. В первый раз… То есть, во второй раз. И потом еще. Много раз. Именно здесь встречались. Теперь я ответил?

– Я тебе не верю, – сдавленным шепотом проговорила Инга. – Почему я должна тебе верить?

– У меня нет доказательств, – ответил он немного сухо.

Она отвернулась к воде. Долго смотрела на мелкие круги, тающие на поверхности, пытаясь успокоиться.

Успокоиться не получалось.

– Ты следил за мной, – сказала она со злостью. – Я знаю, что ты за мной следил. Сегодня, и раньше тоже следил. За несколько дней до аварии. Я знаю.

От этого ее предположения он заметно опешил. Или очень хорошо сыграл, как и полагается голливудскому актеру, крайнюю степень изумления.

– Зачем мне… следить за тобой? Что ты такое говоришь?

– А то и говорю, что знаю, – не сдавалась она. – Знаю совершенно точно, что следил. Скажи, зачем?

– Я тебя люблю, – вдруг сказал он. Тихо и совершенно невпопад.

– Поэтому… следил?

– Да не следил я за тобой, Инга! – вскипел Горин. – Что ты заладила! Следил, следил! Говорю же, не следил! Что за глупости!

– Не глупости. Ничего не глупости, – продолжала настаивать Инга. Но, как ни старалась, голос звучал абсолютно беспомощным.

– Да с чего ты взяла вообще, что за тобой кто-то следил?

– Я знаю.

– Знаешь? Вспомнила, значит?

– Нет, не вспомнила. Мне Марина сказала.

– Марина тебе сказала? Да какая еще Марина? – снова взорвался Горин, переходя почти на крик. В полной тишине его голос можно было услышать в самом дальнем конце липовой аллеи.

– Моя подруга, – напомнила Инга. – И не надо так орать. Ты же сказал, что знаешь, кто такая Марина.

– Господи, – простонал он. – Извини. Я не буду больше орать. Я опять забыл про эту твою Марину. Только учти, эта твоя Марина… Она тебе врет. Врет, слышишь? Она не может знать, что я за тобой следил. Она меня ни разу в жизни не видела. Она вообще про меня ничего не знала. Она… Эх!

Горин безнадежно махнул рукой. И полез в карман доставать сигареты.

Инга была в замешательстве. Если она сейчас скажет, что он, к тому же, испортил тормоза в ее машине, специально, чтобы она разбилась – пожалуй, он просто примет ее за сумасшедшую. Она собиралась сказать ему это. Только что – собиралась. Выложить, как на духу, все свои козырные карты, и понаблюдать за его реакцией.