Сердце сжалось.

От нежности. От жалости. К нему. К себе.

Домой, подумала Инга, лихорадочно оглядываясь по сторонам. Быстрее – домой. И никогда больше. Ни за что на свете…

– Инга! – послышалось издалека.

Она прибавила шагу. С трудом удерживая равновесие на скользкой дороге, побежала.

– Инга! – кричал Горин. – Подожди же!

Инга не оборачивалась. Пустая площадь, сонные троллейбусы, редкие прохожие под мокрыми зонтами и узкая дорога, поднимающаяся наверх. Подъем слишком крутой и скользкий. Ноги становятся ватными. Силы уже на исходе.

Он наконец догнал ее. Догнал, схватил за плечи и развернул к себе почти грубо.

На этот раз она испугалась. Только очень быстро поняла, что боится совсем не его.

Боится – себя. До дрожи в коленках. Боится себя саму так, как никогда еще в жизни никого и ничего не боялась…

Он по-прежнему держал ее за плечи. Держал так крепко, что она даже и не пыталась вырваться – знала, что все равно не получится. Он шумно дышал, и черты его лица таяли в облаке пара от этого дыхания.

– Пусти, – сквозь зубы прошипела Инга. – Пусти меня…

Он и не подумал ее отпускать. Только еще крепче стиснул плечи – так, что ей стало больно.

Наверное, нужно закричать, подумала Инга. Набрать в легкие побольше воздуха и закричать громко-громко. Кто-нибудь услышит, подойдет и спасет ее. Наверное, нужно закричать.

Только закричать не получалось. Не было сил.

С неба лил дождь. Мокрые пряди волос налипли на лицо и маячили перед глазами серыми расплывчатыми полосами.

– Что тебе нужно. Скажи, – выдохнула она едва слышно. Из последних сил.

Он не ответил.

Резко притянул ее к себе, сжал затылок растопыренными длинными пальцами, и жадно накрыл ее губы ртом.

Дальше случилось невероятное.

Она ответила ему. Причем ответила с такой страстью, о существовании которой в себе даже не подозревала. С такой жадностью, как будто ради этого поцелуя прожила на свете несколько сотен жизней, умирая и снова рождаясь только затем, чтобы блуждать по свету в поисках этого поцелуя.

В поисках этого человека, который был предназначен ей судьбой много тысячелетий назад.

И вот теперь она его нашла. Нашла наконец.

В этот момент все вокруг исчезло. Были только его губы – жадные, властные, горячие. Темная глубина его нежного рта – средоточие всех желаний. Ненасытные, неистовые, алчные, сумасшедшие поцелуи. Обрывки жаркого дыхания, которое теперь стало общим. Дрожь по всему телу и пылающая огнем кровь, с движением корой уже почти не в состоянии совладать сердце, внезапно ставшее огромным и таким же горячим.

Время остановилось, образовав вокруг невидимую капсулу, внутри которой невозможно было ощутить стремительный бег секунд. Они стояли и целовались посреди дороги, на скользком сером снегу, под градом падающих с неба осколков тяжелой свинцовой тучи, нависшей над городом. Мимо проходили люди. Изредка проезжали машины. Водители раздраженно сигналили и в полном недоумении объезжали парочку, сворачивая на тротуар. Матерились сквозь зубы и задумчиво улыбались одновременно.

Остановиться было невозможно.

– Пойдем, – в жалком и крошечном промежутке между поцелуями прошептал ей в лицо Горин. – Пойдем… куда-нибудь… ко мне… Инга…

– Пойдем, – не раздумывая, согласилась она, и снова нашла его рот губами, снова приникла к нему, и уже забыла о том, что они собирались куда-то и зачем-то идти.

Все повторилось сначала.

Кружилась голова, в висках тяжело и гулко стучала кровь, и сквозь эти набатные звуки Инга не сразу смогла различить посторонние, доносящиеся из исчезнувшего давным-давно и навсегда внешнего мира.

Звонил телефон.

Звонил, не смолкая. И только спустя минут пять или семь она наконец поняла, что это никакая не птица у нее в кармане. Почти уже смирившись и не удивляясь существованию этой птицы, она вдруг догадалась, что соловьиная трель – это телефонный звонок.

Догадалась и отпрянула от Горина, как будто в этот момент какой-то случайный прохожий, решив пошутить, вылил целое ведро кипятка между ними. Стало больно, лицо загорелось огнем.

Они оба сразу же поняли, что означает эта соловьиная трель.

Инга достала телефон из кармана. Долго держала в руках, не решаясь нажать на клавишу приема.

– Не надо, – тихо сказал Горин, поняв, о чем она сейчас думает.

Его слова оказали прямо противоположное действие. Резко отвернувшись, Инга сделала несколько шагов в сторону и ответила на звонок.

Голос у Павла был встревоженным.

– Что случилось, Инга? Я звоню тебе весь день. Ты не берешь трубку. И домашний номер не отвечает. Где ты? С тобой все в порядке?

– Здесь… шумно, – с долгой паузой между словами ответила Инга, не узнавая собственного голоса. – Я не слышала, как звонил телефон.

– Где ты? Ты не дома?

– Я на улице. Вышла прогуляться. Было душно, и я решила пройтись…

– Решила пройтись? В такую погоду? – Павел неслышно выругался. – Инга, я не понимаю, что случилось?

– Ничего не случилось, Паша. Успокойся. Я просто вышла на улицу. Просто так. Не потому, что что-то случилось. Понимаешь?

– На улице дождь. Ты долго не брала трубку. И у тебя голос какой-то… странный, – после паузы ответил Павел. – Поэтому я беспокоился…

– Не стоило обо мне беспокоиться. Я взрослая девочка. Вполне самостоятельная. И мне нравится дождь.

– Я знаю. Тебе всегда нравился дождь…

– Вот видишь.

– В такую погоду и простудиться недолго.

– Ну, хватит уже. Ничего не случилось. Я живая. Сейчас уже еду домой. Приеду, выпью чашку горячего чаю с медом и съем целую горсть аскорбинки.

– Хочешь, я приеду? Скажи, где ты сейчас, я приеду, и мы…

– Не стоит, Паша. Перестань, ты как маленький. Я совсем недалеко от дома, на машине – не больше пяти минут езды.

– Я приеду, – настойчиво повторил Павел. Кажется, он все-таки что-то почувствовал, хотя сейчас, в ее нынешнем состоянии, Инге тяжело было об этом судить.

– Если ты будешь приезжать за мной каждый раз, когда мне вздумается отойти от дома на расстояние больше ста метров, тебя точно уволят с работы. На что мы будем жить?

– Инга, я серьезно.

– Я тоже. Паш, со мной все в порядке. Я не потерялась. Я найду дорогу.

– Хорошо, – наконец согласился он. – Сам не знаю, отчего это я вдруг так переполошился. Наверное, потому что ты долго трубку не брала.

– Здесь шумно, – напомнила Инга.

– Я люблю тебя, – сказал он в ответ.

И замер, в первый раз за долгое время ожидая ее реакции.

Инга молчала.

– Как приедешь – обязательно позвони. Договорились? – спросил он, изо всех делая вид, что никакой паузы в разговоре не было. Как будто в очередной, тысячный уже, наверное, раз, признался ей в любви просто так, между делом.

Обычные, почти ничего не значащие, слова. Как «с добрым утром» или «спокойной ночи», как поцелуй в щеку перед уходом на работу.

– Договорились, – ответила она, проглотив ком в горле. Эта детская беззащитность его любви, эта вечная готовность жертвовать, уступать, довольствоваться малым, довольствоваться почти ничем сбивала ее с толку. Чем она заслужила такую любовь? Знать бы…

Закончив разговор, она долго стояла, не оборачиваясь. Потом услышала шаги за спиной.

Нет, конечно же, все это ей не приснилось. И губы горят до сих пор, и сердце все еще продолжает стучать, не сбавляя сумасшедшего ритма.

Было.

– Инга, – тихо сказал Горин, приблизившись. Инга знала – теперь он уже не схватит ее за плечи. Не станет подчинять своей воле, потому что теперь уже не уверен в том, что у него есть на это право.

– Нет, – тихо сказала она. – Не надо. И ты не ходи за мной. Я сейчас уйду, а ты за мной не ходи. И не ищи… Пожалуйста, не ищи меня…

Отвернувшись, она быстро застучала каблуками по асфальту. До поворота оставалось совсем немного, но ей казалось, что эти несчастные пятьдесят метров никогда не закончатся. Что она так и будет вечно идти по этой чертовой скользкой дороге, которая наверняка вертится у нее под ногами, как лента спортивного тренажера. Как колесо под лампами белки. Чувствовать спиной его взгляд, сходить с ума от желания вернуться, от желания уйти поскорее, забыть эти сумасшедшие поцелуи, запомнить их навсегда…