Было начало двенадцатого. В ресторане «Дарьял» меня ждал Шота, а я жевал хлеб с сыром, думая, что надо постирать белье и потом уж засесть за работу. Нежданно приехал Дато и сказал, что добился свидания с Карло.

— Бедный Шота! — засмеялся я, надевая выходной костюм. Сидит в ресторане и нервничает. С пятью тысячами в кармане.

Дато смутился.

— Извини, Серго. Я не знал, что ты договорился с ним.

— Я не собирался с ним договариваться. Поехали.

— Не стоит, Серго. Карло ты все равно не поможешь, а пять тысяч — хорошие деньги.

— Хватит, Дато! Поехали.

Мы сели в ожидающее нас такси, и Дато сказал водителю:

— В тюрьму!

Как только за нами закрылась дверь в железных воротах, нас точно отделило от привычного мира. Чувство это усиливалось с каждым шагом, хотя я не видел ни стальных решеток, ни сеток, ни камер и не слышал ни скрежета ключа в замке, ни лязгания решетчатых дверей, ни гулкого стука ботинок по металлическим лестницам и переходам.

Сутулый человек провел нас по тюремному двору к зданию из красного кирпича, и вскоре мы оказались в обычной каменной комнате со скамейками и столом.

Мы ждали минут пять, и все это время сутулый посматривал на меня.

— Давно здесь работаете? — спросил я его.

Ему не понравился мой вопрос, и он нехотя ответил:

— Давно.

Мне не понравился его ответ и не нравилось, что он посматривал на меня. Я сказал:

— Хорошая работа?

Он отвернулся и стал глядеть в окно.

— Оставь, — шепнул Дато.

Приземистый конвоир ввел в комнату Карло Торадзе. Несмотря на ужасающую худобу, Карло напоминал Дато. Должно быть, так выглядел Дато лет двадцать назад.

Карло, виновато улыбаясь, подтянул еле державшиеся на нем брюки. Он не двинулся с места, пока конвоир не сказал:

— Иди.

Видимо, Карло уже усвоил тюремные порядки.

— Иди, — повторил громче конвоир и отошел к сутулому.

Братья обнялись. Дато долго не выпускал Карло. Он что-то шептал ему.

Карло протянул мне руку, сел напротив нас и положил на скамейку пиджак.

— Передачу вчера получил? — спросил Дато.

— Получил, но не нужно столько присылать. Я ничего не могу есть.

— Тебе нужно есть. Посмотри, на кого ты стал похож!

— Как мама?

— Ничего. Как в камере? Больше не пристают?

— Какая разница?! Я человек конченый.

— Не говори глупостей!

— Ладно. Давай сменим тему. Как мой племянник? Результаты олимпиады известны?

— Опять первое место. Быть ему великим математиком.

— Кем угодно, лишь бы не был доверчивым ослом вроде своего дяди.

— Что произошло? Ты мне можешь сказать, что произошло?

Карло не ответил. Он опустил глаза и стал разглядывать свои грязные ногти.

— Дай спички, — сказал он.

Дато, вытаскивая из кармана коробок, толкнул меня локтем.

— Спрашивай, — шепнул он.

— Карло, кто главный? — спросил я.

Карло недоуменно поднял глаза. Он молчал.

— Почему ты не отвечаешь? — громко сказал Дато. — Что с тобой произошло? Может, тебе что-нибудь нужно?

Недоумение Карло сменилось жалкой улыбкой. Он понял нашу хитрость.

— Нужно. Еще одну клетчатую рубашку, — сказал он громко и тихо произнес: — Георгий Санадзе.

Имя было незнакомо мне, но это не имело значения.

— Больше тебе ничего не нужно? — спросил Дато.

— Куда могли увезти «Ариадну»? — спросил я.

— Сигареты. Только не «Тбилиси». У меня от них кашель. Думаю, в Марнеули.

— Что маме передать?

— Ахвледиани причастен?

— Передай, что я здоров и чтобы она ни о чем не беспокоилась. Он несчастный человек. Все дела в руках Вашакидзе.

Сутулый настороженно повел взглядом в нашу сторону.

Мы замолчали. Карло, ломая спички, вычищал из-под ногтей грязь.

— Здесь помыться как следует нельзя, — сказал он.

— Свидание окончено, — сказал сутулый.

Карло встал и обнял брата, а потом неожиданно обнял меня. Я растерялся.

— Держись, Карло. Все будет в порядке.

— Вытащите меня отсюда! Вытащите! Я больше не могу! Заклинаю вас всем святым на свете! Вытащите!

Конвоир потянул Карло за рукав. Карло не сопротивлялся, сутулый взял пиджак и накинул его на плечи Карло.

— Не кричи! Иди в камеру. Иди.

— Вытащите меня отсюда! Слышишь, Дато?.. Вытащите…

Дато точно прирос к полу. Он не произнес ни звука. Он плакал.

Солнечный свет на улице ослепил нас.

Дато свирепо молчал. Я понимал его и тоже молчал.

Мы прошли метров двести. Дато сказал:

— Говоришь, он ждет в «Дарьяле»? Очень хорошо. Едем.

— Что ты задумал? — спросил я.

— Увидишь. — Он остановил такси.

— Но это глупо! Так ты не поможешь Карло.

— Знаю. Если не хочешь, не езжай.

Он влез в такси. Я сел рядом с ним.

— Ну, изобьешь его. Дальше что?

— В «Дарьял»! — сказал Дато водителю и повернул свою бычью голову ко мне: — Неправильно, что мой брат страдает там, а этот подлец наслаждается жизнью. Неправильно!

— Согласен, но дальше что? Что дальше?

— Не знаю. Я должен воздать ему за все мучения Карло. Я из этого подлеца душу вытрясу!

Я покорно сидел рядом с ним, думая о Карло. Пока я не видел его, он был для меня чем-то абстрактным, как отвлеченное понятие — справедливость, честность. Теперь он обрел плоть.

— Кто такой Санадзе? — спросил я.

— Узнаем. Через полчаса все узнаем! — ответил Дато.

— Думаешь, Шота тебе все скажет?

— Не скажет, убью!

Мы подъехали к «Дарьялу».

Я огляделся и, не увидев зеленой «Волги», с облегчением подумал, что Шота в ресторане нет. Так и оказалось.

Дато обратился к гардеробщику:

— Дядя, Шота, владельца зеленой «Волги», не знаешь?

— Полчаса как уехал. Очень злой был.

— Узнай, где он живет. У меня срочное дело к нему, — Дато сунул гардеробщику пятерку.

Тот куда-то убежал и через минуту вернулся с клочком бумаги, на котором был написан адрес Шота.

Мы вышли на улицу и поймали такси. К счастью, мы не застали Шота дома.

— Везет подлецу! — сказал Дато. — Извини, Серго, за беспокойство. Одни хлопоты со мной. Извини. Я узнаю, кто такой Санадзе. Я все узнаю. Ты больше ни о чем не беспокойся. Я сам все узнаю.

— Ладно. С соседями поговори.

— Сейчас же еду к матери.

В столовой, неподалеку от «Дарьяла», запивая прескверный обед лимонадом, я думал о Карло. Жалость, сочувствие, возмущение — все смешалось во мне. Я вспомнил, как Карло сказал об Ахвледиани: «Он несчастный человек».

В его положении он еще сострадал! Но что он имел в виду? Что он хотел сказать? Я рассматривал его слова в лупу, вертел, заглядывал за них и не получал ответа.

«Все дела в руках Вашакидзе» — еще одна фраза Карло.

Неужели он подчеркивал этим непричастность Ахвледиани? Нет, Ахвледиани, Вашакидзе, Коберидзе, Шота да еще какой-то Санадзе — все они жулики, сказал я себе. Какая разница в том, что один стал жуликом, споткнувшись, а другой по призванию? Важен результат…

Карло сказал, что похищенную ткань скорее всего увезли в Марнеули. Значит, там находился магазин, директор которого был в сговоре с преступниками. А раз так, следовало ехать в Марнеули. Поездка заняла бы день, а может быть, даже два, несмотря на то что от Тбилиси до Марнеули рукой подать. Работа над пьесой затормозилась бы. Но иного выхода не было…

И все-таки почему Ахвледиани промолчал, когда Карло арестовали? Вопрос, который давно мучил меня и на который я не мог уверенно ответить ни дома у себя, ни позже, посетив Ахвледиани. Все возвращается на круги своя, усмехнулся я и отпил лимонаду.

Меня захлестнул столовский шум. С минуту я разглядывал посетителей — одна молодежь, точно в студенческой столовой.

Все возвращается на круги своя, повторил я мысленно, чтобы вернуться к своим раздумьям. Круг. Почему круг? Что у меня было связано с кругом? Вспомнил. Я хотел найти некую точку. Санадзе… Георгий Санадзе. Центр круга… Я налил еще лимонаду и, пораженный, застыл со стаканом в руке. С подносом в руках за свободный стол садился самый большой гурман среди моих многочисленных родственников и знакомых — Ило. Я чуть не рассмеялся. Мне не хотелось портить ему аппетит, но в следующий момент я понял, что не могу упустить возможности позлорадствовать, и перебрался за стол Ило. Он готов был бежать.