— Говорила, — ответил Тед, с улыбкой глядя, как Джил поглаживает рукав куртки такого же темно-зеленого цвета, как и брюки, — но можешь сказать снова, если хочешь. Я не перестаю гордиться тем, что сам выбрал его. Видишь ли, у меня совсем нет опыта приобретения рождественских подарков для женщин… Если припомнить, то последний раз я покупал их очень давно. Это была сковорода для матери… Не очень романтическая покупка… Ты уверена, что тебе удобно, Вояка? Я могу достать еще одну подушку, если надо. Знаешь что, я принесу, а ты сама решишь, нужна она тебе или нет. — И, пройдя мимо жены, Тед проследовал в гостиную.

Джиллиан улыбнулась ему. С той самой минуты, как она появилась на костылях в кухне их аллентаунского дома и преподнесла ему «подарок» — вывихнутую, к счастью, не сломанную лодыжку, — Тед держался изумительно.

Он взял на себя украшение елки, приготовил первый рождественский семейный обед… и делал все без единого слова жалобы. Он даже не сказал ей, что она никогда не поскользнулась бы на льду, если бы жила с ним в Сан-Франциско, потому что в Сан-Франциско не бывает льда на улицах… И уж точно не бывает снежных бурь.

Спустя три дня они перебрались в Калифорнию, где Джил решила остаться до конца рождественских каникул, которые в школе Бэрда длились три недели. Стив находился в рейсе и должен был вернуться только накануне Нового года и тут же улететь к родителям в Хьюстон, так что весь дом был к их услугам, а ее «воздушная шина», как оказалось, почти не мешала превратить этот промежуточный эпизод во второй медовый месяц.

И в довершение всего Тед был так внимателен, так заботливо ухаживал за ней — подобного удовольствия Джиллиан была лишена с детских лет! Помнится, последний раз что-то похожее она испытывала в двенадцать лет, когда заболела инфлюэнцей и мать не отходила от нее ни на шаг, то взбивая подушки под головой, то пичкая домашним куриным бульоном…

Заметив внизу старика, выгуливавшего собаку, Джиллиан подумала о Синдбаде. Она была так благодарна Барбаре и Питу, которые вызвались присмотреть за ним.

— Избалуют они его к тому времени, как я вернусь, — тихонько проговорила она.

— Кого избалуют, дорогая? — спросил Тед, вновь появляясь на балконе с подушкой, взятой с кровати. — Уж не меня ли? Да, верно, меня. Когда твоя нога заживет, ты в свою очередь начнешь надрываться за двоих — разложишь по алфавиту приправы («п» стоит перед «р», не забудь; сейчас у меня только и есть что «с» — соль и «п» — перец), выгладишь мою форму и станешь кормить меня очищенными дольками грейпфрута, в то время как я буду нежиться на ковре, положив голову тебе на колени.

— Как бы не так! Ты получишь собственную голову на серебряном блюде, если хоть словом заикнешься о том, чтобы я возместила твои заботы. Не забывай: ты, как преданный муж, делаешь все это из любви к своей обожаемой женушке. Хотя форму твою я, пожалуй, могу погладить… если ты мило попросишь. И нечего сидеть с подушкой в руках… положи ее под себя, тут все еще сыро после дождя.

— Хватит меня отчитывать. — Тед продолжал сидеть на полу, обхватив колени руками и улыбаясь Джил. — Вот смех, я вдруг почувствовал себя давно женатым человеком. И сказать тебе правду, эти слова клятвы: «…в болезни и в здравии» — имеют смысл. Я рад, что настоял на твоем приезде сюда, рад, что ты будешь со мной, пока снова не станешь на ноги в буквальном смысле. Как ты думаешь, ты поправишься к обеду? А то мне страшно надоело то, что я готовлю.

— Ты — готовишь? А что, хотелось бы узнать? Уж не вернее было бы сказать: подаешь на стол остатки от рождественского обеда?.. А еще вернее — подогреваешь в микроволновой печи вчерашний и позавчерашний завтрак… — Джил рассмеялась. — А я-то сидела и думала о том, какой у меня замечательный муж. Значит, три дня — твой предел для исполнения той части клятвы, где говорится: «…на горе и радость»? Но, сказать по правде, мне и самой бутерброды с ветчиной и пицца не лезут в горло. Если я дам тебе список, как ты думаешь, ты не заблудишься в ближайшем продуктовом магазине? Костыли не помешают мне зажарить курицу. И сварить картошку. И, может быть, сделать немного салата.

— Стоп! Стоп! Пощади! — с комическим ужасом взмолился Тед, поднимаясь на ноги и держась за живот с таким видом, словно не ел три дня и сейчас умрет от голода. — Ты можешь сделать тот салат, куда кладешь спаржевую и цветную капусту и какую-то специальную приправу? Знаешь, Вояка, если бы мы пустили эту штуку на рынок, мы бы к старости могли удалиться на собственный остров на Багамах. Это так вкусно!

— Лесть все двери откроет, да, милый? — сказала Джил и протянула руку за спину, чтобы взять костыли, затем милостиво разрешила Теду поднять себя со стула. — Сейчас набросаем список, а пока тебя не будет, ублажу себя: поваляюсь на диване с книжкой и кончу последнюю главу.

— Договорились! — Тед отступил в сторону, пропуская Джил вперед, затем взял карандаш и листок бумаги и записал все, что она велела ему купить. Через пять минут Джиллиан уже лежала на диване и с блаженным видом перебирала в поисках книги кипу наваленных на кофейном столике журналов.

Только она ее нашла, как щелкнул замок входной двери, и, обернувшись, Джил увидела Стива Хэммонда.

— Э… Привет, Стив! — сказала Джил, нахмурившись: у нее вдруг возникло дурное предчувствие. — Веселого Рождества, и добро пожаловать обратно. Тед сказал, что ты вернешься только к Новому году. Что-нибудь случилось?

— Джиллиан! — воскликнул Стив, удивленно глядя на нее. — Я не ожидал тебя здесь встретить. — Он подошел к дивану и сел в стоявшее рядом кресло. — Что сделал этот Тед — похитил тебя? Нет… погоди минутку, — он указал рукой на ее ногу, — кажется, не то. Он не похищал тебя. Он пригласил тебя на танец и наступил на ногу обеими своими неуклюжими лапами. Господи, я знал, что этот парень ни перед чем не остановится, чтобы хоть ненадолго тебя заполучить… но, боюсь, на этот раз он перестарался.

— Идиот! — радостно рассмеялась Джил и откинулась на диванные подушки. — Тед не имеет никакого отношения к моему увечью. Я поскользнулась на льду и упала накануне Рождества. Если честно, Тед просто замечательно заботился обо мне. Но, Стив, ответь, пожалуйста, на мой вопрос. У тебя все в порядке? Мы тебя не ждали… Не думай, что я хочу выгнать тебя из дома… и вид у тебя такой усталый…

Стив испустил глубокий вздох.

— Вернее было бы сказать: измученный. Чувствую себя как выжатый лимон. Я не спал двадцать пять… — он отодвинул манжет рукава и взглянул на часы, — точнее, двадцать шесть часов. Только я забрался в постель в номере гостиницы в Гонолулу, как мне позвонили из дому и сообщили, что отцу сделали срочную операцию на сердце. Компания отнеслась ко мне сочувственно и немедленно предоставила отпуск. Через два часа я лечу дальше, в Хьюстон. А задержался в Сан-Франциско, только чтобы захватить рождественские подарки для родных.

Джиллиан наклонилась вперед, коснулась рукой плеча Стива.

— Мне так жаль. Очень тебе сочувствую. А в каком состоянии отец сейчас?

Стив слабо улыбнулся.

— С ним все в порядке, — сказал он, качая головой. — Это не человек, а кремень. Он не разрешил маме ничего мне сообщать, пока не отключили респиратор и он не смог сам со мной говорить; мама только держала трубку у его уха. Сегодня его перевели из блока интенсивной терапии… возможно, не без помощи сестер, которые не могли дождаться, когда их избавят от него. Понимаешь, отцу пришлось отказаться от сигар, и он от этого не в особенном восторге.

Джиллиан успокоилась, хотя видела, что Стив все еще в напряжении, как бы ни были обнадеживающи известия насчет отца.

— Но ты хочешь увидеть его своими глазами, да, Стив? — спросила она, протягивая руку к костылям. — Я тебя понимаю. Съешь бутерброд с ветчиной? Ты меня не затруднишь… а ветчины у нас осталось от рождественского обеда столько, что хватит прокормить полк солдат.

— С удовольствием, Джил. Ничего удивительного, что Тед собирается обратиться к власть имущим насчет возвращения в Аллентаун на свою прежнюю должность. Сперва я думал, что он рехнулся — упустить такой шанс! — но теперь я его понимаю. Я бы и сам не захотел разлучаться с такой женщиной, как ты.