— Обойдемся. Я буду постоянно рядом с тобой.

— Ты можешь уложить мою прическу? — фыркнула она с презрением.

— Пусть волосы располагаются на голове своим естественным образом, в таком случае ты станешь еще более обворожительной.

Тайно испытывая удовольствие от его слов, Анжела деликатно хмыкнула:

— Буду ли я обворожительной, если меня доконает морская болезнь, как ты думаешь?

— Надеюсь, моя любовь, этого не произойдет, — ответил он, вскинув на нее глаза.

— Не забывай, ведь я беременна, — предостерегла она его.

Он скорчил кислую гримасу.

— В таком случае возьми с собой девочку. Минетт.

— Она ничего не умеет. Кроме того… — "Я ее недолюбливаю", — подумала Анжела, но промолчала.

— Она в состоянии принести тебе еду в каюту, ухаживать за тобой, если ты разболеешься. Мими может научить ее укладывать твои волосы, разве это трудно сделать? Она уже взрослая девочка. Когда мы наймем парижанку, девочка будет ей помогать по дому.

После слезного прощания с дядюшкой Этьеном и тетушкой Астрид, Анжела в декабре взошла на борт шхуны. Ее родственники не знали, когда вернется Клотильда, и пытались, правда, безуспешно убедить Филиппа повременить с отъездом до будущей весны. Слава Богу, сезон бурь и ураганов миновал, прекратились и злые штормовые ветры, задувавшие все осенние месяцы со стороны залива. Теперь они дули с севера, понижая температуру воздуха, но не причиняя большого вреда и разрушений.

Их корабль представлял собой трехмачтовую шхуну со сложным переплетением снастей. В ее элегантном внешнем виде угадывалась способность развивать высокую скорость. Дядюшка Этьен с тетушкой Астрид и еще несколько друзей сопровождали их до самой набережной, но Мими было запрещено появляться у них на глазах. Она была в отчаянии от приказа послать на судно вместо себя свою дочь Минетт и постоянно требовала от Филиппа и Анжелы все новых и новых заверений в том, что они уберегут ребенка от "посягательств этих негодных моряков-янки". Она, конечно, будет ужасно скучать по Мими.

По собственному опыту зная, на каком маленьком, скученном пространстве им придется пересекать Атлантику, Филипп заблаговременно снял для них и соседние каюты. У Минетт, настроение которой определялось забавным хитросплетением большого самомнения четырнадцатилетней девочки, лихорадочного возбуждения и обычного страха перед неизвестностью океана, будет свой соломенный тюфяк в крошечной каюте Анжелы.

На борт поднялся лоцман, старпом своим грубым гортанным голосом прокричал приказы, и матросы бросились поднимать паруса и ставить их по ветру. Корабль, потрескивая своими "деревянными суставами", вышел на стремнину. Постепенно стоявшие на набережной и махавшие им на прощание провожающие становились все меньше, все неразличимее и, наконец, сама Плас де арм и окружавшие площадь здания, да и вскоре весь город, исчезали вдали, пока совсем не пропали за изгибом реки. Им предстояло в течение нескольких часов пробираться через извилистый лабиринт канала, через сильно разветвленное устье Миссисипи, до того как они выйдут в Мексиканский залив, а их лоцман покинет корабль. Анжела приготовила короткую записку для дядюшки Этьена, которую она намеревалась с ним передать. В ней она изложила последние указания Мими и Жану-Батисту — это были ее последние распоряжения перед долгой разлукой.

Залив был относительно спокойным, и Анжела наслаждалась треском ветра в туго натянутых парусах, быстроходной, почти бесшумно бегущей по волнам шхуны, блестящей на солнце поверхностью вод, которые были такие голубые. Она испытывала наслаждение и облегчение после оставшихся на берегу изматывающей летней жары и тошнотворного сладковатого запаха перебродившего сахарного тростника. Дул свежий и прохладный бриз, и ей было так приятно по утрам перед завтраком прогуливаться по палубе под руку с Филиппом.

Сколько захватывающих приключений принес ей этот брак с Филиппом! Если бы она не влюбилась, то продолжала бы свою прежнюю жизнь в "Колдовстве" по заведенному после смерти отца распорядку. Теперь она только удивлялась — зачем это она так противилась желанию Филиппа совершить путешествие во Францию, которое сейчас ей так нравилось. Жизнь вместе с любимым на этом ковчеге любви, бороздившем жемчужные и бирюзовые воды морей зачастую вблизи тропических островов, — к одному из них шхуна приставала, чтобы пополнить запасы свежей воды и провизии, — была похожа на какую-то забавную детскую игру в "дочки-матери", а любовные утехи на узкой койке, раскачивающейся, словно колыбель, а также осознание того, что они занимаются этим над невообразимой по глубине бездной, вносили в их существование неизведанные прежде ощущения.

После недели плавания по относительно спокойному Карибскому морю шхуна наконец вышла в южную Атлантику, и здесь начались для Анжелы жестокие испытания.

Все вокруг посерело, а волны угрожающе вздыбились. Иногда пенистые валы поднимались так высоко над шхуной, что Анжела лишь диву давалась, — как это они еще не накрыли их судно, но каждый раз их гребень ломался и они падали вниз. "Джулия С." — так называлась шхуна — отважно взмывала из бездны на следующую волну, превращая свое движение в особое сочетание рывков вперед и назад, с одновременным головокружительным переваливанием с одного борта на другой. Такого ее желудок, и без того склонный к тошноте по утрам, вынести не мог, и она сильно страдала.

Всю остальную часть путешествия она провела в каюте на своей узкой койке, отказываясь от пищи, которую приносила ей Минетт с камбуза, — в основном, это была птица, солонина и бисквиты. Филипп проверял ее состояние каждое утро, иногда в сопровождении капитана корабля, который, убеждая их, что это всего лишь обычная "морская болезнь", предложил им лимоны из личных запасов, которые были пополнены, когда они подошли к островам, расположенным неподалеку от побережья Португалии.

Анжела едва реагировала на окружающее во время визитов Филиппа, почти не замечала опекавшую ее Минетт, хотя и принимала неопытную детскую помощь. Она ничего не видела вокруг себя, кроме мучений. Она напрягала всю свою волю, чтобы выжить и сохранить еще одну жизнь внутри себя.

Когда наконец они достигли берегов Франции, Анжела была едва похожа на саму себя, — она ужасно похудела и ослабла, так как на всем пути не могла долго удерживать пищу в желудке. Капитан намеревался подойти по Лауре к Нанту, откуда вела хорошая дорога для экипажей до Парижа, но сильный ветер с дождем помешал исполнению его плана, и он был вынужден, миновав устье реки, войти в залив Киберон.

Ветер крепчал, не давая им возможности вернуться к устью Лауры, и Филипп, который хотел как можно скорее высадить Анжелу на твердую почву, договорился с капитаном выгрузить на берег их багаж, когда его судно войдет в порт, и позаботиться о его отправке из Нанта в Париж.

— Превосходный план, — согласился с ним капитан, который тоже хотел как можно скорее высадить пассажирку и не допустить, чтобы она умерла прямо на борту.

— Мадам тут же придет в себя, как только ступит на твердую землю.

Филипп кивнул. Когда они сойдут с корабля, "морская болезнь" наверняка прекратится. Обеспокоенный и встревоженный ее ужасной бледностью и каким-то полусонным состоянием, он попросил высадить их на берег в Кибероне. В прибрежной гостинице, в которой они остановились, жили сменявшие друг друга команды рыболовецких судов, которых было полно в этой небольшой бухточке; общие для посетителей комнаты в гостинице были темными и маленькими, их низкие потолки почернели от дыма камина, а воздух был настолько пропитан запахом кислого вина и вонючих рыбацких роб, что Филипп, вытащив из кармана платок, быстро поднес его к носу.

Анжела была крайне удивлена, когда один из рыбаков, встав со своего места, подошел к Филиппу, словно старый знакомый. Он заговорил с ним по-английски, и Филипп ответил ему на том же языке. До Анжелы сквозь туманное сознание донеслось, что он говорил незнакомцу. Он говорил, что у него больна жена, и у него нет времени для разговоров с ним. Она была еще слишком слаба и больна, чтобы расспросить подробно Филиппа об этом инциденте, и вскоре вообще позабыла о нем.