— Что, это твое последнее слово? — спросил он.

Жизненная энергия, казалось, играла у него на лице.

— Да, — тяжело дыша, ответила она.

Он прильнул к ней таким долгим поцелуем, что она была вынуждена применить силу и оторваться от его губ, чтобы глотнуть воздуха.

— Точно? — бросил он ей вызов.

— Точно так! — с вызовом ответила она.

Они весело смеялись, но постепенно приступы смеха перешли в приступы страсти, и теперь уже даже присутствие близости слуг, выполняющих свои повседневные обязанности, не могло предотвратить их возвращение в постель.

После завтрака они сидели на галерее, а интимную обстановку вокруг них дополнял шелест проливного дождя. Филипп рассказывал ей о своей учебе в английской школе, делился пестрыми детскими воспоминаниями о Франции, а на конюшне рабы Анжелы чистили и ремонтировали карету вольноотпущенника, приводили в порядок его лошадей.

Когда подошло время сиесты, они пошли наверх, в комнату Анжелы. Закрыв окна и ставни, они разделись. Она живо очутилась в его крепких объятиях.

— Ну, куда же делась твоя тревога по поводу сохранения внешних приличий? — спросил он, лаская ее пальцем под подбородком. — Ты что, забыла о слугах?

— Неужели ты считаешь, что Минетт не рассказала о том, что она видела сегодня утром? Теперь об этом известно всем в доме. — Филипп рассмеялся.

Об этом уже знала Мими, если только Минетт ей не солгала. Анжела, конечно, не подаст и виду, что ее беспокоит мнение Мими, хотя оно на самом деле имело для нее большое значение. Но стоило Филиппу поцеловать ее, как образ Мими тут же растворился словно в тумане. Она была опьянена страстью, все ее чувства теперь сосредоточились лишь на его теле, на его прикосновениях, на звучании его голоса.

Его смех звучал в ее ушах словно музыка, чуть различимый запах его тела приятно щекотал ей ноздри, от прикосновения его шелковистых волос к ее грудям она почти теряла сознание. Вся сгорая от желания, она позволила ему довести себя до кровати. Опустив противомоскитную сетку над своей кроватью, они словно погрузились в тенистый интимный мир, а их ищущие друг друга губы сладостно слились.

Поздно вечером на небе высыпали звезды, а мириады светлячков зажгли свои фонарики. Они наконец оторвались друг от друга, чтобы переодеться к обеду. Его им подали в освещенную свечами комнату, где они сидели за столом, уставленным тонким фарфором и шлем, которые ее отец выписал из Франции взамен когда-то утраченного.

— Гость-мужчина в моем доме заставил повариху не ударить в грязь лицом, — кисло заметила Анжела, разглядывая множество блюд с дичью и соусами.

— Само собой разумеется, — откликнулся Филипп, — она знает, что истинными гурманами могут быть только мужчины.

— Чепуха!

— И все самые искусные повара — непременно мужчины.

— Ты оскорбляешь мою повариху, Филипп!

Он ей улыбнулся, хотя, вероятно, и был недоволен их пикировкой.

— Более того, самые лучшие шеф-повара — это французы, причем только те, которые родом из Парижа. Английская кухня просто ужасна, за исключением, может, кухни того редкого герцога, которому удалось заполучить к себе на службу какого-нибудь парижского кудесника.

— Ну а что ты скажешь о Луизиане? — спросила она с нарочитой игривостью.

— Луизианская пища вполне приемлема, вполне, — согласился он, не скрывая, однако, своего раздражения. — В любом случае местные повара получили соответствующую подготовку благодаря французскому тонкому вкусу.

— Ах, вон оно что! — сказала она, надув губки. — Не хочешь ли ты сказать, что француженки тоже знают толк в кулинарии! Потому что именно они занимаются подготовкой наших поваров.

Он пожал плечами.

— Их мужья привередливы. К тому же кухня — это их единственный удел.

Она начинала сердиться.

— Ну а тростниковые плантации, выходит, нет? Где же здесь логика?

По его глазам было видно, что ее поведение его забавляло.

— Ну, если ты об этом заговорила…

Заметив, что он ее поддразнивает, побуждая ее взорваться, она рассмеялась. Он сразу помрачнел, словно маленький мальчик, уловка которого не удалась. По неизвестным ей причинам, выражение его лица подействовало и смягчило ей сердце. Они обменялись понимающими взглядами, которые красноречиво говорили о том, что впереди у них еще целая ночь, обещающая новые радости.

"Какая же я бесстыдница! — с чувством вины подумала Анжела. Но от этого желание грядущих удовольствий не уменьшалось.

Утром вышло солнце, уровень воды в ручье убавился, и дорога почти просохла, — теперь по ней можно было проехать. Филипп с большой неохотой покинул "Колдовство". Он поехал в Новый Орлеан.

Дом сразу опустел, в нем стало так одиноко, и Анжела от этого хандрила. Она послала слугу к груму с распоряжением приготовить для нее лошадь, чтобы объехать плантации, и уже хотела было подняться к себе, чтобы надеть амазонку, как вдруг увидела Клотильду. Она рысцой ехала на своей кобыле по дорожке между дубами, а за ней трусил на пони ее грум.

Анжела, выйдя на галерею, ожидала кузину с беспокойством, становившемся все сильнее из-за испытываемой ею вины. Что могла она сказать Клотильде? Что ее кузина могла сказать ей? Все ее тело еще вибрировало при воспоминаниях о физической близости с Филиппом. Удастся ли ей все скрыть? Или, может, Клотильде тоже стало известно то, о чем теперь знали все в поместье, — хозяйка завела себе любовника.

Нервничая, Анжела распорядилась принести кофе и маленькие, похожие на шляпки грибов сандвичи, которые так любила Клотильда. Она вышла на верхнюю галерею, чтобы встретить гостью.

Клотильда подошла к ней с обычным приветствием на устах и протянула руку. Хотя она ехала сюда неторопливо, она все равно немного запыхалась.

— Я приехала, чтобы попросить тебя быть фрейлиной у меня на свадьбе, дорогая Анжела!

Анжеле сразу же бросилось в глаза выражение зрелости на ее лице и во всем облике, словно в ожидании свадьбы ее кузина уже вступила в переходный процесс от молодой девушки до молодой замужней женщины.

— В следующем месяце я стану мадам Беллами.

— Дорогая Клотильда! — Анжела, поздравляя ее, сильно пожала ее руки, потом расцеловала в обе щеки. Но в то же время ее не покидала мысль, что если бы эта сцена проходила бы несколько недель назад, то они непременно обнялись бы. Она себя чувствовала несчастной от того, что они как будто бы разыгрывали спои роли на сцене.

— Дядюшка Этьен заставил меня призадуматься. Он здесь все удивлялся, как это так? У него будет зять-американец!

— Ничего, он привыкнет, — обворожительно улыбнулась Клотильда.

— Ну, что скажешь о месье Беллами? Ведь ты его знаешь всего лишь со времени бала, не так ли?

Клотильда отняла у нее руки.

— Если ты хочешь спросить меня, соображаю ли я, что делаю, то я отвечу тебе утвердительно, — спокойно ответила она. — Да, я знаю, что делаю.

Анжела ощущала, как витает, подобно ауре, вокруг ее любовь к Филиппу, и у нее возникло подозрение, что Клотильда все видит. Неужели она до сих пор не догадывается, что они — любовники? Ведь они с кузиной всегда были так близки. Разгадка секрета, казалось, висела в воздухе, прямо между ними.

— Извини, пожалуйста, — жалобно сказала она. — Я не хотела тебя оскорбить своим вопросом.

Клотильда только пожала плечами, демонстрируя необычайную зрелость.

— Ты не откажешься быть моей свидетельницей?

— Я бы очень обиделась на тебя, если бы ты меня не попросила об этом. Когда свадьба?

— Сразу же после оглашения нашего намерения вступить в брак. Оно состоится в будущее воскресенье.

Так скоро! Анжела хотела было отговорить ее, но, бросив взгляд на Клотильду, она сдержалась и промолчала. Кузина больше никогда не станет ей доверять. Она тоже не намеревалась рассказывать ей о своих любовных отношениях с Филиппом. Она тяжело вздохнула, сожалея об их утраченных невинно-сокровенных отношениях, которые разрушил Филипп. Она знала, что прошлого уже не вернуть.