Испытывая сладостное чувство триумфа, Филипп так же резко, как привлек ее к себе, оттолкнул ее от себя, мягко приговаривая:

— Вы вовсе не желаете меня убивать, мой ангел. Вспомните обо мне сегодня ночью.

Она была не в силах даже дотянуться до ленты звонка. Она стояла как вкопанная на том месте, где он ее оставил, возле столика с кофейным прибором, а Филипп размашистым шагом вышел на галерею, повелительным тоном крикнул, чтобы ему подавали экипаж. Молодой лакей появился в проеме двери с вопросительным выражением на лице.

— Отнеси месье маркизу его шляпу, затем приди и унеси поднос.

— Слушаюсь, мамзель. — Чернокожий слуга минуту поколебался. — Вода в ручье сильно поднялась, мамзель, она заливает дорогу.

— Месье хочет немедленно уехать, — повторила она равнодушно и отправилась в кабинет отца.

Анжела пыталась сосредоточиться на раскрытой книге, но ее глаза ничего не видели перед собой, все ее тело, казалось, задрожало еще больше, когда она услышала топот копыт и скрип колес кареты, остановившейся возле лестницы. Потом она услышала, как под колесами на дорожке заскрипел песок. Филипп уезжал.

Часа через полтора она услыхала удивленные, отчаянные крики и вышла из кабинета, чтобы посмотреть, что происходит. Какой-то по уши забрызганный грязью человек шел по дорожке между двумя рядами дубов по направлению к дому, ведя за собой лошадь. Через несколько минут, когда он подошел поближе, Анжела узнала в нем кучера Филиппа.

Двое слуг побежали ему навстречу. Когда он подошел к дому, Анжела, перегнувшись через перила, крикнула ему:

— А где ваш господин?

— Он мне не господин, мамзель. Я один из свободных цветных людей. Сегодня утром месье нанял мою карету, которая в данный момент увязла в грязи на дороге, скрывшейся под двумя футами воды.

— А где сам месье? — спросила она.

— Ну, я посоветовал ему оставаться в карете, а сам решил вернуться назад, чтобы попросить помощи. Нужны сильные люди.

Она чуть было не задохнулась от возмущения.

— И вы оставили его там, на дороге, а вода тем временем заливает карету?

— Если вода поднимется еще выше, он может переждать и на крыше, разве не так? Мои лошади не привыкли к верховой езде. Как-никак они только приучены ходить в упряжке, — сказал кучер с чувством собственного достоинства. — Как видите, мамзель, меня выбросило с козел, но все же я сумел выбраться. Я прошел по этой ужасной грязи на своих двоих, а месье сидит там и ждет.

Позвав Дюваля, Анжела распорядилась послать Жюля к увязшей в грязи карете с лошадью, чтобы доставить месье маркиза в "Колдовство".

— Вероятно, месье захочет провести здесь ночь, — сказала она, — но я не намерена его принимать. Приготовьте для него ванну и смену белья, можете подыскать что-нибудь подходящее для него в шкафу отца. Там наверняка что-то есть. Поместите его в спальне отца и найдите место для ночлега в невольничьем квартале для кучера. После того как кончится ливень, отправьте к карете нескольких рабов.

— Слушаюсь, мамзель.

Потом она позвонила Мими, приказав ей приготовить обед для месье и накрыть стол в столовой. Свой обед она велела ей принести в ее комнату на подносе. Уладив все дела, она вернулась к себе, убеждая себя в том, что этот удивительно дождливый день и жара стали причиной такой сильной головной боли.

Когда Анжела поднималась по лестнице, ее охватило какое-то паническое чувство; ей казалось, что она похожа на листок, несущийся по поверхности разбушевавшейся реки. Его бешено влекло течение все время до тех пор, пока он не канул в водовороте.

Судьба была настроена против нее. Филипп возвращался в "Колдовство", и на сей раз она уже не могла его выставить.

5

К вечеру буря улеглась, унеслась к северу. Стало прохладнее, но все равно воздух был тяжелый от излишней влаги. Анжела оставалась у себя в комнате, но ее головная боль, которая оказалась далеко не воображаемой, не утихла. Она слышала, как приехал Филипп, слышала, как они перешептывались с Дювалем, — их негромкие голоса доносились из просторного холла напротив ее комнаты, — она прислушивалась к плеску воды в ванне Филиппа, слушала, как подбирали ему в отцовском гардеробе сухое белье и платье. Она не знала, как относиться к своему буйно разыгравшемуся воображению. С чувством гнева или стыда она рисовала перед собой живые картинки, как он ведет себя в интимной обстановке наедине с собой.

Она слышала, как он спустился в столовую, чтобы пообедать, слышала его шаги, когда он возвращался к себе. Он встретил в холле Мими и осведомился, как чувствует себя ее госпожа. Тон его голоса был теплым и заботливым. Наряду с удивлением она испытала краткое удовольствие, которое тут же постаралась подавить в себе. Само собой разумеется, он все понял, так как она не появилась в столовой, — она отказывалась его принимать!

Когда все звуки внизу замерли, а голоса слуг, отправляющихся на ночлег в невольничий квартал, проникли в ее комнату, Анжела почувствовала, в каком лихорадочном состоянии находятся ее нервы. Она, правда, была не одинокой в большом доме, — у Дюваля была небольшая комнатка рядом с буфетной, она по необходимости могла позвонить ему или же поварихе и ее помощнику, которые спали в своих комнатках возле кухни, но она знала, что сегодня ни за что не заснет, чувствуя, что Филипп лежит в постели ее отца.

Стараясь лежать как можно тише, она прислушивалась к тому, как Филипп готовится ко сну в комнате напротив. При этом Анжела испытывала смешанное с чувством вины удовольствие от возможности представлять себе сейчас каждый сделанный им шаг. Позже когда в доме все стихло, она по-прежнему не могла найти себе места, и сон не шел. Глупо было притворяться, что она спит. Убедив себя в том, что ее никто не заметит, если она зажжет свечу, Анжела, набросив на себя легкий халатик, осторожно подошла к высокому окну со ставнями, открыла их, позволив бледному свету от ущербной луны заполнить все пространство в комнате.

Чудесный воздух после чрезвычайно влажного дня был напоен ароматами цветов, и она вышла на боковую галерею, чтобы там, стоя на сквозняке, глубоко подышать. Слева от нее, там, за кухонными пристройками, она разглядела скрытые темнотой двойные ряды хижин рабов. Буря оставила после себя низко висящий туман, и под серпом луны знакомые тени от деревьев со свисающими бородами мха справа от нее и отблески от поверхности воды в ручье, проникающие через листву, стали частью смутного, таинственного пейзажа.

Постоянная какофония звуков, доносившаяся со стороны болота, была уже неотличимой от привычной тишины, казалась ей знакомой колыбельной. Но когда ее ритм нарушался криком аллигатора или всплеском весел пристававшей к причалу лодки, воображение Анжелы населяло ночь обитателями иной, невидимой нам жизни.

Она не видела амфибий, с их длинными отвратительными мордами, поднятыми над поверхностью темной воды, — только пузыри указывали на их местопребывание.

Она не слышала пения птиц, но могла легко вообразить их прячущихся в темноте в ветвях деревьев, вертящих своими головами с немигающими глазами. Она видела злобно скалящих зубы смертоносных водяных змей и их мокассиновых сородичей, как они сворачивались в клубки возле корней деревьев в болотной воде или же в мокрой траве на берегах ручья… А в комнате напротив Филипп спал в кровати ее отца.

Анжела дрожала.

Вдруг до нее донесся слабый звук, — очевидно, не все еще твари уснули. Повернув голову в направлении невольничьего квартала, Анжела вздрогнула и у нее перехватило дыхание, когда она заметила чью-то почти неразличимую фигуру в дальнем конце галереи.

— Ба, — прошептала она, на мгновение уносясь в царство нереального. Но она тут же осознала, что видит перед собой не призрак своего умершего родителя, а Филиппа, на котором был надет летний халат ее отца. Это был его любимый халат, он носил его в жаркую погоду, и его мягкая, пористая хлопковая ткань пережила не одну стирку. Она сразу заметила, что под ним на Филиппе ничего не было. Даже при рассеянном свете луны это было вполне очевидно — халат плотно облегал его мускулистое тело.