Поль Берто присоединил свои просьбы к просьбам гасконца. Молодой человек все еще молча рассматривал незнакомца.

Этот не заставил просить себя более. Он сел на скамью, и огромный кусок пирога, который лежал перед ним на тарелке, не замедлил исчезнуть.

Но к крайнему удивлению гасконца, вместо того чтобы взять кубок чудовищных размеров, который де Блиньяк наполнил до края вином, незнакомец протянул руку, взял жбан с водой, к которому собеседники еще не прикасались, налил стакан и поднес его ко рту.

Де Блиньяк онемел и стал как парализованный при виде этого.

— Как, — вскричал он, — из такого множества бутылок вы вот какую выбираете!

— Почему нет? Я никогда не пью вина, милостивый государь, — отвечал простодушно пришелец.

— Вы не пьете вина? А, черт возьми, я хочу знать причину этого!

— Что вам за дело? Быть может потому, что оно красного цвета, — отвечал глухим голосом незнакомец.

Лицо де Блиньяка при виде такой умеренности, разрушавшей все его планы, которые он, казалось, наметил, выражало такую комическую горечь, что Поль Берто не мог воздержаться от взрыва смеха.

Пришелец подумал, что над ним насмехаются: его брови нахмурились, и с быстротой мысли он схватился за рукоять своей шпаги.

Молодой офицер удержал его руку и, внезапно успокоившись, этот человек вложил лезвие в ножны. Тогда, обратившись к трем собеседникам и приняв почтительное положение, которое столь же мало согласовывалось с угрожающим выражением его лица, как и с дрожащим и отрывистым произношением каждого слова:

— Извините, господа, — сказал он, — вы молодые дворяне, отыскивающие развлечения, я — бедняк, который не может иметь возможность сразиться с вами, даже если бы вам было угодно забавляться на мой счет. Однако в своем низком звании я сохранил еще достаточно гордости, чтобы отгадать обиду в каждой из ваших шуток. Потому позвольте мне возвратиться к своему прежнему положению и удалиться в комнату, которая для меня приготовлена в этой гостинице.

Болезненное волнение незнакомца, умеренность, с которой выражался его справедливый гнев, тронули Поля Берто и его двоюродного брата.

— Милостивый государь, — сказал последний, — нам следует извиниться перед вами: я ни за что не хочу, чтобы вы считали меня виновником безрассудства, выбравшим жертвой человека, носящего шпагу, который, если, может быть, и не дворянин, но, вероятно, солдат.

— Откровенное объяснение, милостивый государь, нас тотчас же оправдает, — прибавил Поль Берто, — вежливость нашего друга де Блиньяка не была так бескорыстна, как вы могли подумать, он надеялся…

Гасконец считал необходимым вмешаться.

— И теперь еще надеется, — вскричал он, с живостью тасуя несколько колод карт, которые положил на стол трактирщик, — да, милостивый государь, если я выразил некоторое удивление к вашему вкусу, к напитку, который, по моему мнению, низводит человека до степени животного, я, тем не менее, узнал по величественному жесту, с которым вы схватились за рукоять орудия дворянина, что вы вовсе не такого обыкновенного происхождения, как хотите уверить нас, я остаюсь уверенным, что вы после ужина одобрите то, что нужно делать честным дворянинам вместо того, чтобы терять драгоценное время, уединенно почивая под двумя одеялами в постели.

— Действительно, они могут употребить его, чтобы потерять свои деньги.

— Или выиграть их у своего ближнего, — возразил де Блиньяк, гордо побрякивая несколькими монетами, находившимися в кармане его штанов. — Вы отгадали, не стану скрывать более. Увидев вас, я сказал самому себе: вот услужливый человек, который не откажет мне и моему другу, господину Берто, в нескольких ставках; и чем я ближе узнаю вас, тем я делаюсь уверенней, что не ошибся.

— Вы не проницательны, господин кавалер.

— Одну минуту, — возразил гасконец, вовсе не бывший человеком, который вследствие одного двусмысленного слова отказался бы от своей мысли, — я должен, милостивый государь, сказать вам, что преследующее меня несчастье подтверждает пословицу, которая вам так же хорошо известна, как и мне. Обыкновенно, кому везет в любви, тому не везет в игре. Я вам предлагаю верный случай обогатиться и считаю вас человеком слишком рассудительным, чтобы вы отказались использовать его.

— Точно, — сказал незнакомец, уже несколько минут не спускавший своего проницательного взгляда с де Блиньяка, — точно, вам до сих пор не благоприятствовал случай, хотя вы никогда, как мне кажется, не упускали испытать его.

— Почему вы так хорошо знаете это? — спросил гасконец.

Странная улыбка скользнула по губам его собеседника, глаза которого оставались по-прежнему устремленными на кавалера.

— Господин кавалер, — возразил он, — я остаюсь должником вашим, и чтобы выразить признательность за благосклонный прием, который мне был оказан вами и вашими друзьями, я попрошу вашего позволения дать вам скромный совет.

— А не довольно ли того, — сказал де Блиньяк, — что вы отказались от ландскнехта и хотите заменить его поучительной беседой?

— Оставьте игру, господин кавалер де Блиньяк, — сказал глухим голосом незнакомец.

Гасконец захохотал.

— А! Вот прекрасная шутка, — воскликнул он, — но признаюсь, выдумка недурна, это внушает вам нежная привязанность к этой сумочке, округленной подобно Женовефену. Строгость, таинственный характер ваших советов вам кажутся превосходным средством разом уничтожить охоту, которую я задумал. Берто — любезный мой господин. Вы об этом не подумали? Оставить игру, черт возьми! Блиньяк улыбается при своей последней пистоле и никогда не отчаивается завладеть новыми.

— Я слишком хорошо знаю человеческое сердце, чтобы предвидеть смысл, который вы дадите моим советам; однако повторяю еще раз — оставьте игру, господин кавалер де Блиньяк.

— Почему? Посмотрим, — сказал гасконец, облокачиваясь на стол и принимая притворно веселый вид, — вы подняли один край вашей маски, чтобы показать нам нос брата проповедника, я хочу, в свою очередь, убедиться, что вы не употребляете во зло вышесказанное качество, и прошу вас начать свое вступление в проповедь.

— Не правда ли, господин кавалер де Блиньяк, что до сих пор игра была для вас крайне несчастной?

— После признания, которое я только что вам открыл, то, что вы говорите, не показывает, чтобы вы были великим клириком.

— Неожиданная смерть старшего брата сделала вас, младшего, наследником ваших предков. Господин де Блиньяк, где ваше наследство?

— Растаяло подобно снегам полуденным, как выразился Клеман Маро, — возразил кавалер, — но вы, кажется, знаете меня, любезный господин мой, и потому нет ничего удивительного, что вы рассказываете мою историю.

— Где делся вклад в монастырь ваших двух племянниц, предназначенных для монашеской жизни?

— Господь Бог принял их и без вклада, и это слишком большая честь для них, чтобы они могли о том сетовать. Это все?

— Немного терпения, господин кавалер, во время смут Фронды, вы, кажется, были ефрейтором в полку господина Кориненского.

— Черт возьми, — сказал Поль Берто, — вы, кажется, встречались с господином кавалером де Блиньяком.

— Господин герцог де Бофор, — продолжал незнакомец, — весьма любил вас, вы были добрым и храбрым товарищем: этого достаточно, чтобы понравиться внуку Генриха IV. Ваша болтливость была ему так дорога, что он оказал вам честь, которую вы только что хотели сделать мне. Дела шли так хорошо, что вы с каждым днем входили более в милость; к несчастью, этот знаменитый господин де Бофор унаследовал от своего деда презрение ко всему, что походило на поражение. Он проигрывал партию за партией и разгадал, что кости поддельные. Я не верю этому, но если основываться на том, что в то время рассказывали, то дурное расположение духа короля des Halles удивительно поменяло роли. Из бьющих вы стали битым, господин кавалер.

Гасконец, лицо которого попеременно принимало все цвета радуги, изрекая ужасное проклятие, и прежде чем товарищи подумали удержать его, он обнажил шпагу и бросился на незнакомца.