Нельзя же нравиться всем. Она это понимает. Она понимает это, черт побери! Она уже давно научилась мириться с безотчетным желанием прийти на помощь каждому нуждающемуся, с кем бы ни сталкивалась в жизни. Зику Норту ее помощь не нужна. Ему не нужны ее наблюдения, вынесенные из постоянного общения с Билли, не нужны ее связи, он даже не захотел зайти в дом, когда она предложила ему переждать дождь. Ради всего святого, неужели она не знает, когда надо уступить? Она на миг прикрыла глаза, пытаясь разобраться в обуревавших ее чувствах.
Внезапно налетел шквальный ветер, и в комнату ворвался дождь. Стоя на пороге, она чувствовала, что продрогла и промокла. Зик Норт вымок до нитки, рубашка прилипла к его широким плечам и груди, брюки из бумажного твида облепили бедра, а с волос стекала дождевая вода.
У Челси вырвался протяжный, смиренный вздох.
— Я закрою дверь, — наконец сказала она слегка хриплым голосом, — если вы сначала войдете.
Он нахмурился и взглянул на нее так, будто у него в голове не укладывалось, что он все правильно понял.
Челси отступила.
— На кухне, кажется, есть немного виски. Я приготовлю вам выпить.
По выражению его лица она не могла понять, принял он ее приглашение или отверг. Затаив дыхание, боясь в глубине души услышать отказ, она заставила себя выпустить дверную ручку и, повернувшись, пошла на кухню.
Наморщив лоб, Зик Норт смотрел ей вслед, пока она шла через большую, просторную комнату по полу, выложенному досками из твердых пород дерева. Что только нашло на эту женщину? Минуту назад она готова была захлопнуть дверь у него перед носом. А теперь взяла и пригласила войти, да еще пошла приготовить ему выпивку.
Ну, а на него что нашло? Почему, черт побери, он сам не свой, хотя все и так ясно, как Божий день? Он прав, она не права. Вот и все. Он ни за что не допустит, чтобы проблемы Нортов ложились на плечи Челси Коннорс.
Глядя на удаляющуюся фигуру Челси, он прищурился. Темные волосы ниспадали ей на плечи, а длинный кардиган при каждом шаге колыхался у бедер. В тускло освещаемой свечами комнате она являла собой пластический, зримый образ, живое воплощение одной из своих музыкальных импровизаций, настолько казалась неуловимой, загадочной, открывающей простор самым смелым мечтам.
Выругавшись вполголоса себе под нос, Зик вошел в дом и, потянув раздвижную дверь, захлопнул ее за собой.
В самом центре просторной гостиной помещался рояль. Слабый, дрожащий свет, отбрасываемый стоявшим сверху подсвечником на клавиши, отражался от внушительной стены, сплошь заставленной динамиками, звукозаписывающей аппаратурой и электроникой. Полки, занимавшие всю противоположную стену, были завалены пюпитрами для нот и футлярами от музыкальных инструментов. Напротив входной двери, над очагом, сложенным из камня, кто-то повесил, словно чулок для рождественских подарков, видавший виды саксофон. Он выглядел точно так же, как тот, на котором учился играть Билли, пока Зик с братом не съездили в Бангор и не купил инструмент получше.
Пройдя по ковру, устилавшему пол, Зик подошел к роялю, на котором грудой лежала нотная бумага, помеченная значками. Здесь же находилась фотография в серебряной рамке. Женщина с такими же темными волосами и белоснежной кожей, как и у Челси, с улыбкой стояла перед микрофоном. Она держала за руки трубача, который с гордостью смотрел на нее. Рядом щегольски одетый, темноволосый мужчина обнимал их обоих за плечи. Внизу была надпись: «По-моему, они слышат каждый аккорд, который ты берешь, Рэй».
Рэй. Ее босс. А на снимке рядом с ним, наверное, ее родители. Усевшись на вращающийся табурет перед роялем, он повернулся на нем вокруг своей оси, облокотился на край клавиатуры, оказавшейся за спиной, чуточку откинул назад голову и закрыл глаза.
По звону льда в стакане он понял, что Челси нашла виски. Зик снова пристально посмотрел в направлении темного коридора, мысленно представляя себе виски, стакан и женщину, которая готовит ему выпить и сейчас принесет виски. Усилием воли он заставил себя отвести глаза.
Господи, оказывается, он способен владеть собой не лучше, чем Билли! Не требуется особой проницательности, чтобы сообразить, с какой стати у него так сосет под ложечкой, как не нужно быть слишком сообразительным, чтобы понять, почему Билли в нее втюрился.
Челси Коннорс не из тех, кем можно увлечься на одну ночь. В ней есть что-то такое, отчего у мужчины возникает желание требовать большего, а за это, как известно, нужно платить. Казалось, Челси Коннорс олицетворяет собой ангела от джаза, которому под силу творить фантазии с помощью музыки, отчего несбыточные мечты становятся реальностью. Мужчина, попавший в сети таких фантазий, способен запродать душу дьяволу ради возможности воплотить их в жизнь.
Зик стиснул зубы, стараясь, чтобы боль в челюсти — правда, уже не такая сильная, как раньше, — помогла ему отделаться от мыслей, неотступно преследовавших его все время, пока он ехал сюда на машине. Ему не нравилось, что она так влекла его к себе, что он теряет над собой контроль, как и не нравился внутренний голос, говоривший ему, что в ней таится опасность, ибо налицо все признаки того, чего с восьмилетнего возраста он, наученный собственным опытом, теперь старался избегать. Тем более сейчас. Ему просто необходимо сосредоточиться на том, что он делает, и не думать о Челси Коннорс.
— Это пшеничное виски. Шотландского я так и не нашла.
Его словно током ударило. Застигнутый врасплох, Зик открыл глаза и молча выругал себя последними словами.
Она стояла перед ним, держа в тонкой руке стакан, украшенный золотым узором. Распущенные, слегка растрепанные волосы, такие темные, что напоминали черный бархат, свободно падали ей на плечи, когда она поднесла ему виски.
Он взял стакан. Спасибо.
— Знаете… — При звуках ее низкого, с хрипотцой голоса все его тело сладко заныло. В ее зеленых глазах то и дело вспыхивали крошечные, мерцающие огоньки, отражавшиеся от свечей. Она стояла и смотрела на него.-…На самом деле я вовсе не то имела в виду, говоря, что вы пытаетесь купить мою преданность. Я знаю, как вы с Билли близки.
Этого он не ожидал. От проявленного ею великодушия Зик на мгновение лишился дара речи, затем глубоко вздохнул.
— Не так близки, как хотелось бы, — наконец ответил он.
Воцарилось молчание.
— Вы не должны себя винить за то, что у Билли неприятности. Ведь у него своя жизнь. Вы не в состоянии предвидеть все, что с ним может случиться.
Сделав глоток пшеничного виски, он встряхнул стакан так, что плававшие в нем кусочки льда зазвенели, стукнувшись друг о друга, и вскинув голову снова посмотрел на нее.
— То, что у него неприятности, лишь верхушка айсберга. Он ничего не сказал мне ни о том, что бросил школу, ни о том, что нашел работу и играет на саксофоне, ни о том, где его искать. — Взгляд Зика остановился на Челси. — И ничего не сказал о вас.
В полумраке, озаряемом мерцанием свечей, ему показалось, что она слегка покраснела. Скрестив руки на груди, она подошла к роялю и облокотилась на него. В окна барабанил дождь, но шум его слышался как будто издалека, так как глушился звукоизоляцией, оборудованной в комнате. Бросив взгляд на окна, Челси снова посмотрела на Зика.
Она не хочет, чтобы у него сложилось впечатление, будто страстная влюбленность Билли ей неприятна, понял он, невольно проникаясь уважением к молча стоявшей Челси. Когда ей нечего сказать, она, видимо, предпочитает молчать. А если и говорит, то с помощью рояля.
Круто развернувшись на табурете, Зик провел рукой по клавишам.
— Вы давно играете?
Она удивленно заморгала.
— С восьми лет.
Он кивком показал на стоявшую перед ним маленькую фотографию в серебряной рамке.
— Вас учили родители?
— Нет. Они… — Она запнулась, и он решил, что ей не хочется говорить о родителях, но, переведя дух, она продолжила: — Их не стало, когда я была еще совсем маленькой… я тогда еще не умела играть. Но они научили меня любить музыку, а потом, когда они… — На этот раз голос изменил ей, и она замолчала, глядя на свои руки, лежавшие на темной поверхности рояля. Заговорив снова, она переменила тему. — Что вы теперь будете делать?