3

      Восемь совершенно одинаковых зелёных шестиместных повозок (это именовалось поездом) отбыли ровно в полдень шестого дня месяца водня с Железного Яма Мохны. На боку каждой повозки белела надпись: «Мохна-Попозаевск».

      Ждану досталось место у левого окна. Его дорожный сундук был надёжно закреплён на крыше рядом с такими же. Попутчики оказались неплохими: пожилой молчаливый усач, сошедший у Кошкино, семейная пара с дочерью, молча читавшей всю дорогу толстую книгу.

      Обычно поезда дальнего следования останавливались каждые три часа, для того, чтобы едущие могли справить свои естественные потребности. Спать, есть и пить путешественникам приходилось во время движения. Но раз в сутки делали длительную остановку в очередном яме. Там осматривали повозки, осуществляли, если понадобится, мелкую починку, перепрягали лошадей. Там же сменялись ямщики. При ямах обязательно имелись круглосуточные столовые, где проезжающие могли поесть горячую пищу без опаски подавиться при дорожной тряске.

      Сегодня большая остановка выпала на ранний вечер и Ждан решил перекусить в такой ямской столовой. Вместе со всеми он прошёл в просторную бревенчатую горницу, откуда веяло запахом жареных пирогов и щей. Для путников уже были отведены и накрыты столы. Веснушчатая круглолицая девица шустро собрала по семь медяков с каждого и рассадила прибывших.

      Ждану весьма не понравился наглый вид полудюжины нечёсаных и неряшливо одетых личностей с мутными похмельными глазами, рассевшихся у входа с кружками пива. Но, в конце концов, возразил он себе, поесть в придорожной столовой имеет право каждый, независимо от выражения физиономии.

      Ждан уже допивал компот, когда одна из личностей, испустила долгую пивную отрыжку и отчётливо произнесла:

      -Поди-ка эти аж из самой Мохны прутся? Плохо там им, беднягам!

      В ответ раздалось нарочито громкое ржание остальных. Казалось, они только ждали знака, которым и стало это высказывание.

      -Дык ещё бы! -поддержал долговязый дылда с бледным, угреватым лицом. -Вона как на нашу тухлятину набросились, жрут за обе щеки и не давятся.

      Последовал новый взрыв тупого гоготания мутноглазых. Сидевшие рядом с Жданом супруги-попутчики и её дочь, побледнели и перестали есть.

      -Не обращайте внимания и не бойтесь. –спокойно сказал Бран. -Нарочно нарываются на ссору, хотят припугнуть, но ничего у них не выйдет.

      -Не, ну разве не гады эти столичные? -задумчиво вопросил первый мутноглазый. -Паскудные пиявки! Сосут нашу кровь, запивают нашими слезами. Нельзя их сюда пускать. Пусть сидят в своей Мохне и не поганят здешних мест.

      -Да уж, хороши! Разъезжают, чтобы поиздеваться над нищетой на окраинах. А кто виноват в ней? Они сами! -злобно закричал ещё один нечёсаный.

      -Замолчи, пьяный забулдыга! -издевательски проблеял прыщавый. -Не боишься их обижать? Ведь они-то тебя не трогают. А вдруг тронут? Вон, какое сытое бабьё - раздерут в клочья твою морду!

      -Начхать! Наплевать! - заорали остальные. -Мы здесь хозяева! Пусть убираются! Вон отсюда! Долой!

      Ждан неторопливо отпил глоток воды, промокнул губы платком, неторопливо встал и приблизился к столу задир, предусмотрительно остановившись у стойки с кастрюлями.

      -Во многом вы правы, любезные. - с подчёркнутой вежливостью сказал он. -К сожалению, Мохна не слишком хорошо обращается с остальной Рунью. Не могу не согласиться. Однако же, мне кажется, что по этому поводу оскорблять случайных проезжих... не по-мужски как-то...

      -Ты чего же это, хочешь сказать, что мы - не мужчины? -обрадовался угреватый. Появился повод угрожать дракой и, покочевряжившись, отказаться от неё за хороший выкуп.

      -Да. -кротко согласился Ждан. -Задницы поросячьи.

      На секунду воцарилось замешательство, после чего прыщавый вскочил и выхватил нож. Ждан, не глядя, схватил кастрюлю с горячей кашей и без размаха швырнул её. Раздался гулкий звон, долговязый дылда с засыпанной гречкой головой повалился под стол. Еще двоих постигла та же участь. Женщины, опрокидывая скамьи, с визгом и плачем сбились в кучку. Четвёртый задира, с пронзительным верещанием перепрыгнул через стол и бросился было на Ждана, но бывший сотник легко уклонился и ударил нападавшего ребром ладони по шее. Тот по инерции пронёсся дальше и уже в бесчувствии врезался в стену. Пятый, тихо скуля, и прижимая вывернутые руки к животу, повалился под стол. Шестому не удалось убежать: Ждан ловко подставил подножку и с невыразимым наслаждением пнул упавшего в копчик. Проклятия и ругань нападавших сменились заунывными стонами.

      -Прошу прощения, намусорил. -извинился Ждан перед восхищенно уставившейся на него круглолицей служаночкой. -Вот возьмите, надеюсь, трех десяток хватит за кашу и за уборку?

      Он протянул деньги и, переступив через скребущего пальцами по полу забияку, вышел из столовой. Прочие путники, оставляя недоеденное, поспешно последовали за ним. Ждан тяжело вздохнул, забрался в повозку, устроился на своём месте и привычно изготовился дремать. По крыше зашелестел холодный дождь. Зафыркали лошади, раздалось протяжное «Н-но!» ямщика и поезд двинулся дальше. Через сутки ему предстояло прибыть в Зазныбье и остановиться в Яме города Поползаевка.

      4

Уроки Брана

Поползаевск

        Поползаевск считается сердцем Зазныбья и расположен в самой середине лесного Большерунья. Стоит у слияния рек Зловунки и Зныби. Основан приблизительно пятисот лет назад. Прежде назывался Чистоградом, Население - около ста тысяч человек, ежегодно сокращается на пять тысяч. Прежде был одним из важнейших ремесленных городов Зазныбья, славился грамотностью и воспитанностью жителей. Хозяйство в настоящее время почти отсутствует за исключением переработки вывозимой на запад древесины а также пушных и кожевенных промыслов. Исторических и художественных достопримечательностей нет.

      Ждан провёл в Поползаевске три дня и тот произвёл на бывшего сотника удручающее впечатление. Если Мохна в каком-то смысле действительно была столицей - взяточников, казнокрадов, чиновников, ростовщиков, проституток и уличного ворья - то Поползаевск можно было смело считать образцовым вместилищем спившихся и опустившихся, оцепеневших в тупом забытьи захолустных работяг.

      -И пёс с ним, на что тебе этот Поползаевск? -рассудительно сказал ему Видимир Обстоятельный, вчерашний выпускник учительской подготовильни. -Вот я, к примеру, ни детоводом работать не собираюсь за считанные гроши, ни в этой вонючей гадюшне гнить. Поеду на село. Там, конечно тоже мало хорошего, но хотя бы не так страшно.

      Ждан познакомился с Видимиром в харчевне «В последний миг» в узком и грязном Конопляном тупичке, у старинной городской стены времен Чёрного Властелина. Над входом в харчевню красовалась вывеска: широкая доска, окрашенная в чёрный цвет. Какой-то незадачливый художник-самоучка изобразил на ней толстяка за обеденным столом и стоящий у него за спиной скелет. Впрочем скелет, кажется, не питал по отношению к упитанному едоку никаких злых чувств, потому что задумчиво рассматривал из-за плеча едока расставленную на столе снедь и выпивку. Фонарь с никогда не мытыми стёклами скупо озарял это высокохудожественное произведение.

      Ждан и Видимир сидели в углу большого сыроватого и грязноватого полуподвала, которым, собственно, и была харчевня. Налево от входа, у стены, располагалась большая рунская печь, где никогда не гасили огонь и где хозяин харчевни по прозвищу Отравитель готовил дешёвую пищу из продуктов подозрительного качества и неясного происхождения. У печи на кирпичной стене висели покоробившиеся портреты Зуда Крысеня и Хоря Головастика. Печь и стол для готовки отделяла от остального пространства подвала стойка из некрашеных досок, за ней-то и проводил почти все время сам Отравитель. Стены харчевни разрисовал явно не тот, кто создавал вывеску, а куда менее целомудренная и куда более одарённая личность. Прямо на кирпичной поверхности он разместил цветные недвусмысленные картины самого откровенного содержания. Вдоль расписанных стен буквой «П» были расставлены старые обеденные столы (которые, к чести Отравителя, всё-таки ежевечерне отскребали и мыли), длинные сосновые скамьи и тяжёлые грубые табуреты. Под потолком висело тележное колесо по ободу которого была прикреплена дюжина масляных ламп, довольно сносно освещавших подземелье.