Блондинка сглотнула.

– Дэвлин, дорогая, в этом нет нужды. – Лаура выдавила из себя улыбку. – Саманта не исчезнет только потому, что теперь в твоей жизни есть я. Ни для тебя, ни для детей. Не пойми меня неправильно, – она фыркнула, готовая признать свои недостатки, – я не выше мелкой ревности. Но это – красивая традиция, которая важна для тебя и детей. Я не вижу причины изменять что-либо.

Дэв немного расслабилась.

– Спасибо. – Она наклонилась и нежно поцеловала Лауру, позволив себе задержаться и сделать поцелуй глубже. Дэв отодвинулась только почувствовав, что дыхание Лауры стало прерывистым, впрочем, как и ее собственное.

Лаура тихо застонала, когда столь приятные губы покинули ее.

– Я когда-нибудь говорила тебе, что ты прекрасно целуешься?

Дэв плутовато улыбнулась.

– Нет. Но не стесняйся делать это. С большим количеством деталей. Ты ведь писательница, в конце концов.

Брови Лауры исчезли за светлой челкой.

– Нет, спасибо. Я просто поинтересовалась.

– Вредина. – Дэв показала язык.

Лаура хихикнула, потом ткнула пальцем в коробку.

– И что у нас тут? Кое-что для меня? – Намекнула она.

Дэв поставила коробку к себе на колени.

– Ну, фактически, получив твое разрешение, я планировала сделать некое дополнение к традиции, и это вторая вещь, о которой я собиралась спросить. Это – для тебя. – Дэв вручила коробку своей возлюбленной. – Это что-то вроде неофициального приглашения в семью.

– Стоп. – Челюсть Лауры упала, когда женщина обнаружила, насколько тяжела коробка. – Ты не должна… – Она замолчала, когда подняла крышку, выпустив наружу запах ванили. Внутри коробки были две белых и одна синяя свеча, каждая около десяти сантиметров в диаметре и около двадцати пяти сантиметров в длину. Лаура осторожно выложила свечи на диван, чтобы найти источник веса: три массивных серебряных подсвечника. – Красивые, – прошептала Лаура, поднимая один из подсвечников. 'Анна Галлагер Страйер' было выгравировано на табличке в верхней части подсвечника. Писательница удивленно вздохнула, слезы появились у нее на глазах слишком быстро, чтобы она успела остановить их.

Дэв пододвинулась к Лауре и медленно обняла ее.

– Я люблю тебя. Я хочу, чтобы ты стала частью жизни моей семьи. Ты не против?

Лаура погрузилась в объятие Дэв.

– Я тоже люблю тебя, – мягко выдохнула она. Затем фыркнула. Лаура дотронулась до щеки Дэв, нежно проведя пальцами по четко вычерченной скуле. – Ты уверена, милая? – Шепнула она с чувством. – Я действительно не…

Президент прижала палец к губам Лауры, предупреждая протест.

– Нет, это – традиция чтить жизни людей, которые коснулись нас. Людей, которые любят нас. И людей, которых мы хотим помнить. Ты теперь часть нас. Как Дэвид и Бэт, или Эма, или Эми. Мы добавим и Лизу в этом году.

Блондинка кивнула.

– Спасибо, – прошептала она, когда Дэв убрала палец от ее губ. Лаура нежно улыбнулась Президенту, жалея, что не может выразить словами, что заставила ее почувствовать эта фраза, принадлежность к клану Дэв, которую она любила больше, чем когда-либо считала возможным. Она снова фыркнула. – Я… Я не знаю, что сказать.

Дэв крепко обняла Лауру, устроившись поудобнее и намереваясь провести еще некоторое время со своей возлюбленной.

– Ты могла бы сказать, что заберешь ту детскую фотографию у Вэйна, – поддразнила она, касаясь губами мягких волос.

Лаура рассмеялась, ущипнув Дэв.

– Ага. Она слишком милая, чтобы с кем-то делиться. Страдай, мадам Президент.

22 ноября

– Доброе утро, мадам Президент. Доброе утро, Лаура, – Лиза вручила Дэв папку и чашку кофе. Они были в Овальном кабинете: Дэв сидела за своим массивным столом, а в нескольких шагах от нее – Лаура на высоком, обитом кожей, стуле. Они были вместе, но каждая занималась своей работой. Лаура готовила вопросы для интервью, которое было назначено на полдень, Дэв мысленно проговаривала короткую речь, которую должна будет произнести, о новых реформах здравоохранения на 2022 год.

– Сегодня легкий день, мадам Президент, – продолжила Лиза, – сначала вы должны помилвать индейку.

Дэв оторвала взгляд от бумаг, и Лаура хихикнула, заметив удивление на лице Президента.

– Прости? – На сей раз, она была более внимательной слушательницей. – Мне показалось, что ты говорила о помиловании и об индейке?

Негромкий щелчок и приглушенное хихиканье ознаменовало появление в коллекции Лауры свежего снимка.

Лиза усмехнулась, но воздержалась от того, чтобы сказать Дэв, что ей стоило бы обратить больше внимания на действия предыдущих Президентов. Она не думала, что это будет мудрым решением для ее карьеры.

– Да, мэм, это – традиция на День Благодарения, – терпеливо пояснила Лиза, занося что-то в свой органайзер. – Президенты каждый год устраивает помилование индейки; и ее живой отправляют в зоопарк.

Дэв бросила карандаш на стол и взяла ручку, открывая папку, которую принесла ей Лиза.

– Лиза, если я помилую индейку, то что я получу на ужин в день Благодарения?

– Индейку, конечно; только не ту, которую вы помиловали. – Лиза с трудом подбирала слова, пытаясь объяснить этот причудливый ритуал. Наконец, она остановилась на высказывании: – Это – просто традиция. Вегетарианцам и детям это нравится.

– Не моим детям, – фыркнула Дэв. – Они – плотоядные животные и не стесняются признавать это.

– Особенно Аарон, – добавила Лаура. – Этот парень мог бы в одиночку съесть индейку. Клянусь, он будет борцом сумо, когда вырастет.

Дэв вздохнула и глотнула кофе, продолжая просматривать повестку дня.

– Так это традиция для Президента, чтобы дать всей стране птицу на Благодарение?

прим. переводчика. Это игра слов. Give the country the bird можно перевести и как дать всей стране птицу, и как показывать всей стране кукиш

Лаура с Лизой закатили глаз, все же усмехнувшись неудачной шутке Дэв, пока Президент что-то искала на столе.

Лиза пришла в себя первой и посмотрела на Лауру, которая только пожала плечами.

– Возможно, вы могли бы сказать это.

– Но не в прямом эфире, мадам Президент. – Уточнила Лаура, делая еще несколько снимков Дэв и Лизы, что-то ищущих на столе.

– Придирайся, придирайся. – Фыркнула Дэв, даже не посмотрев на нее. – Ты начинаешь говорить как Дэвид.

– Дэвид – очень мудрый человек. – Поддразнила Лаура.

– Сколько он заплатил тебе за эти слова?

– Ничего. Но он вошел в мое положение и пожертвовал фотографию вашей комнаты в общежитии в колледже. Теперь я знаю, в кого Аарон такой поросенок.

– Очень смешно. – Дэв оторвалась от документа. – Заметь, что эта комната – место проживания ДВУХ людей, и одна ее половина опрятна и чиста, в то время как вторая – мерзкий свинарник. А потом пойди, загляни в кабинет Дэвида и ответь мне, какая половина моя. Это его носки валяются на полу на фото.

Лаура встала и уперла руки в бока. Она сузила глаза.

– Откуда ты знаешь, что на полу на фото лежат носки?

– Потому что все время, пока я жила в комнате с Дэвидом, на полу лежали носки. И, что действительно страшно, какая-то часть меня полагает, что это была одна и та же пара.

Лиза и Лаура отреагировали хором:

– Фууууу.

Дэв задрожала.

– Я знаю.

Дэвид быстро вошел в комнату, читая какой-то документ, из-за чего чуть было не налетел на Лауру.

– О, прости. – Он закрыл папку и посмотрел на ухмыляющихся женщин. Дэвид начал нервно жевать усы. – Ого. Эти улыбки предвещают неприятности. Я видел своих жену, тещу и невестку вместе в одной комнате, и они улыбались точно так же. На следующий день наша берлога была окрашена в лавандовый цвет.

– Ты прав, Дэвид, ты должен бояться нас. – Дэв не позволила смешку Лауры остановить ее. – Но, в данном случае, – она положила ручку на стол, – мы обсуждали индейку, и твое имя просто случайно всплыло в разговоре.

Дэвид шумно рассмеялся и поднял папку над головой.