Второе условие: военная кампания, предпринятая Аттилой, обошлась ему дорого, и он требует компенсации расходов. Контрибуция?! Тут Хрисафий не смог сдержать возмущенного удивления: ведь разорению подверглись земли Восточной империи, а не империи гуннов! Если и был ущерб, то уж никак не у гуннов.

Скотта объяснил, что война повлекла за собой большие расходы и расстроила экономику гуннов. Поскольку же эта «досадная» кампания была вызвана недостойным поведением Феодосия II, который нарушал заключенные договоры и данные обещания, справедливо будет взыскать с него возмещение расходов, понесенных гуннами. Хрисафий вынужден уступить.

Итак, сколько? Шесть тысяч фунтов золота. Многовато! Конечно, а что делать? Ладно, не станем спорить.

Условие третье: не все сбежавшие заложники были выкуплены по цене, оговоренной в Маргусе, — восемь золотых за человека. Теперь придется заплатить уже двенадцать, если только император не предпочтет их выдать. Это хуже всего.

Четвертое условие: ежегодная дань увеличивается до 2100 золотых монет. Много! Да, много, но нужно проявить добрую волю, и если дань будет выплачиваться аккуратно, а обещания выполняться, позднее можно будет этот вопрос полюбовно пересмотреть.

Это всё?

— Да, это всё.

А территориальный вопрос? Об этом после. Императоры, конечно же, захотят встретиться и обсудить эту тему. Пока что ограничимся тем, о чем договорились, ибо не дано знать, что будет завтра. Воистину так.

Феодосий безропотно поставил свою подпись под договором, составленным Хрисафием. И неотесанный коротышка Скотта доставил его Аттиле.

Хрисафий в глубине души отнюдь не был недоволен «переговорами». Он немедленно занялся введением и сбором новых налогов, которые должны были пойти на «возмещение ущерба». Спатарий рассчитывал, что значительная часть собранных средств перекочует в его сундуки. Увы! Спустя два месяца Скотта вернулся уже в ранге официального посла. В этом качестве он был принят императором. Скотта объявил, что Аттила поручил ему следить за сбором налогов, чтобы обеспечить выплату оговоренной суммы. Слабовольный Феодосий согласился, и Скотта с командой своих счетоводов обеспечил строгий учет. Этого вопиющего решения, столь очевидным образом ущемившего его личные интересы, Хрисафий никогда не простит Аттиле — и конечно же Скотте.

Месть Аттилы свершилась. Феодосий был в его власти, а выплата дани обеспечена. Территориальные притязания Аттилы будут удовлетворены в самом скором времени. Надо пользоваться достигнутым и подумать, чего еще можно достичь.

VII

ВОСТОЧНЫЙ ВОПРОС

Образ действий Аттилы у стен Константинополя всегда вызывал немало вопросов.

И действительно, даже если перспектива жестокой войны с Аспаром была более чем вероятна, даже если штурм города обещал быть крайне тяжелым, несмотря на успехи Эдекона в деле применения баллист, выплата дани была практически гарантирована.

Наиболее вероятным объяснением поведения Аттилы послужило гипотетическое предостережение, исходившее от Аэция, например: «Осторожно! Остановитесь! Я вынужден буду прийти на помощь Византии, ибо солидарность обеих частей Римской империи требует того, Запад не допустит, чтобы его император и дальше воздерживался от помощи родственному Востоку. Вступите в переговоры с позиций силы — от этого вам ничего не будет, кроме выгоды, и решите территориальный вопрос в свою пользу с тем, чтобы ваша империя в скором времени расширилась и упрочилась».

Эта гипотеза вовсе не кажется невероятной, но тем не менее не дает исчерпывающего объяснения.

По другой версии, Аттилой двигала исключительно жажда мести, и чтобы утолить ее совершенно, незачем было захватывать Восточную империю, которую не смогла бы переварить его собственная империя, равно как и не было нужды в штурме столицы. Достаточно было поставить на колени надменного, тщеславного императора, труса и предателя, и заставить его подписать мир на самых унизительных для него условиях.

И это предположение не лишено оснований, но даже в сочетании с первым оно не объясняет всего. Надо обратиться к самому характеру нашего героя. Это захватчик, да еще какой, но завоевания не были для него единственным смыслом существования. Прежде всего Аттила был дипломатом, искусным обольстителем. Шантажируя византийцев возможностью штурма Константинополя, дипломат Аттила сумел добиться выполнения самых дерзких требований. Зачем проливать кровь, когда и без борьбы можно достигнуть своих целей?

Аттила и не думал осаждать Константинополь, он только создавал видимость приготовлений к штурму, раскрыв свои истинные планы ближайшим советникам. Он уже наметил границы своего государства, и Восточная империя пока оставалась за его пределами. Если и были у него экспансионистские устремления, то мысли свои он держал при себе. Обратил ли он уже тогда свой взор на Запад? Вполне возможно, хотя и нет уверенности в этом.

Тот факт, что Аэций остудил его пыл, свидетельствует об осознании этим патрицием из западного Рима простой истины, что, устранив со своего пути Восточную Империю, Аттила обратит все свои силы против Западной. Однако и этого нельзя утверждать с полной уверенностью: «двое друзей» могли договориться отложить на время вопрос о разделе власти, и Аэций не желал падения Константинополя, так как оно ослабило бы его позиции на будущих переговорах.

Вместе с тем не следует забывать, что Аттила не освободился в полной мере от пережитков кочевого прошлого и оставался грабителем, хищником, жадным до денег и легкой добычи. В нем жило два человека: гордый властный правитель, умелый администратор, основавший собственную империю, и неугомонный кочевник, которого тянуло поиграть с противником и обвести его вокруг пальца, добиться своего и отправиться на поиски новых приключений.

Но тут возникает вопрос, который еще не раз будет всплывать при анализе многих последующих действий Аттилы: а не было ли в его поступках некоторой доли безумия? Был ли он в здравом уме, когда в последний момент по необъяснимым причинам вдруг отказывался от победы, которая уже была почти в его руках?

Характер Аттилы был соткан из противоречий. Его поведение зачастую свидетельствовало о непоследовательности мысли, а внезапные радикальные изменения принятых ранее решений приводили к столь тяжелым последствиям, что не могут объясняться простой переменой настроения, тем более учитывая его тонкий политический склад ума. Во многих случаях единственным объяснением необъяснимого может быть только умственное расстройство. Что же касается отказа от взятия Константинополя, то он был продиктован вполне понятными причинами: Аттила уже добился всего, чего хотел.

Завершился первый акт драмы. Феодосий был вынужден принять Скотту с его командой счетоводов, явившихся за шестью тысячами фунтов золота «на возмещение ущерба». Для скорейшего сбора дани применили метод, предложенный Скоттой: нажали на богатых, многих из которых уплата контрибуции сделала бедными: пришлось продавать поместья, дома, украшения и обстановку. Никогда еще Хрисафий не был ненавидим столь сильно. В знак своей доброй воли Феодосий поступил бесчеловечно, выдав Аттиле несколько бывших римских пленников-беглецов, лишь бы не платить выкупа, и обещал в скором времени передать всех гуннов, перешедших на сторону византийцев.

Теперь Аттила готовился разыграть второй акт: великие переговоры, которые должны были по существу уладить все то, что в его понимании составляло «восточный вопрос».

Феодосий мечтал о передышке. Этот убогий император помышлял вернуться к своим философским трудам, приемам — меню теперь будет поскромнее — и бегам. Домашние проблемы мало располагали к покою. Его жена Афинаида, желавшая принимать активное участие во всех государственных делах, беспрестанно меняла фавориток, охотно уничтожая тех, кто имел несчастие ей разонравиться. И вот, после очередного семейного скандала, в меру понервничавший император получает послание Аттилы: пришло время начать переговоры, и он назначает двух послов первого ранга — Эдекона и Ореста, которые посетят его для подготовки встречи.