Глубоко вдыхая табачный дым, Блэй настолько запутался в своих собственных мыслях, что не заметил тень, возникшую в переулке напротив. Не осознавая, что за ним следят, он курил, и клубы дыма, что срывались с его губ, растворялись в холодной весенней ночи.
От осознания того, что так больше продолжаться не может, его до самых костей пронзил холод.
Глава 4
— Думаю, мы закончили.
Джон почувствовал, как игла последний раз проникла в кожу, и татуировочный пистолет замолчал. Последние пару часов он сидел неподвижно, и теперь вытянул руки над головой, пытаясь привести затекшее тело в норму.
— Дай мне минутку, и я вытру твою спину.
Человеческий мужчина смочил бумажное полотенце антибактериальным раствором, а Джон снова перенес вес на спину, и почувствовал, как болезненное покалывание распространилось по всему телу.
В этот момент затишья, его вдруг посетило странное воспоминание о том, о чем он не думал уже много лет. Оно было из тех времен, когда он еще жил в детском приюте Богородицы и не знал, кем на самом деле являлся.
Был среди церковных меценатов один богатый человек, который владел огромным особняком на берегу озера Саранак [8]. Каждое лето сирот приглашали туда на денек, поиграть на газоне размером с футбольное поле, покататься на его красивой деревянной лодке и поесть сэндвичи и арбуз.
Джон всегда обгорал на солнце. Неважно, сколько защитного крема в него втирали, его кожа все равно сгорала почти до хрустящей корочки, пока, наконец, его не отсылали сидеть на тенистом крыльце. Вынужденный оставаться в стороне, он смотрел, как другие мальчики и девочки занимаются своими делами, слушал, как их смех струится над ярко-зеленой травой, ел то, что ему приносили, в полном одиночестве. Он был лишь сторонним наблюдателем, а не участником событий.
Забавно, но сейчас его спина чувствовала себя так же, как тогда его кожа: ее тянуло, покалывало, особенно когда татуировщик круговыми движениями протирал израненное место влажной тканью.
Боже, он помнил, как боялся этого ежегодного мучения на озере. Ему так хотелось развлекаться вместе с остальными детьми… хотя, если быть до конца честным, дело не в том, чем они все занимались, а в том, что ему отчаянно хотелось просто вписаться в их тесный мирок. Черт, они могли бы жевать стекло и харкать кровью на свои рубашки, и Джон бы все равно жаждал, чтобы они приняли его в свою игру.
Те шесть часов, что он проводил на крыльце, с комиксами или со сто раз изученным упавшим птичьим гнездом в руках, казались долгими, как зимние месяцы. Слишком много времени для тоски и раздумий. Он всегда надеялся, что его усыновят, а в такие одинокие моменты, это желание обуревало его еще сильнее: даже больше, чем быть среди других детей, он хотел семью, настоящих мать и отца, а не просто опекунов, которым платили за то, что они растили его.
Он хотел кому-нибудь принадлежать. Он хотел, чтобы кто-нибудь сказал ему: Ты — мой.
Конечно же, теперь, когда он знал, кто он на самом деле… и когда жил как вампир среди вампиров, он стал понимать эту фишку с «принадлежностью» гораздо лучше. Несомненно, люди тоже имели понятие о семье, браке и подобной хрени, но его истинная природа была более животной. Для него понятие кровных и брачных уз было гораздо более примитивным и всепоглощающим.
Когда он думал о своем печальном детстве, грудь стягивало болью, хотя и не потому, что он хотел вернуться в прошлое и сказать тому маленькому мальчику, что его родители придут за ним. Нет, ему было больно от того, что все, чего он так хотел, в конечном итоге его чуть не уничтожило. Его действительно усыновили, но в новой семье он так и не прижился. Затем в его жизнь ворвались Тор и Вэлси, они рассказали ему, кем он был на самом деле, дали ему короткое ощущение дома… а затем исчезли.
Так что Джон мог сказать однозначно: лучше не иметь родителей вовсе, чем иметь их какое-то время, а потом потерять.
Да, конечно, физически Тор вернулся в особняк Братства, но он все равно был от Джона очень далеко: и даже если сейчас он признал все свои ошибки, уж очень часто он уходил, и теперь, когда все-таки почти вернулся, стало слишком поздно.
Джон пережил все эти заморочки с Тором.
— Вот зеркало. Посмотри что получилось, приятель.
Джон благодарно кивнул и подошел к большому, в полный рост, зеркалу в углу. Когда Блэй вернулся со своего затяжного перекура, а Куин вышел из занавешенной каморки, Джон повернулся, чтобы взглянуть на то, что теперь красовалось у него на плечах.
О, Боже. Именно то, чего он хотел. И главная фишка была в узоре. Он кивнул и подвигал зеркалом из стороны в сторону, чтобы рассмотреть каждый завиток. Черт, было даже немного жаль, что никто, кроме его парней никогда не увидит надпись. Тату была впечатляющей.
Но главное, что бы ни случилось потом, не важно, найдет он Хекс живой или мертвой, она всегда будет с ним.
Будь он проклят, но последние четыре недели с момента ее похищения были самыми долгими в его жизни. И до этого дни тянулись, как чертова резина. Не знать, где она. Не знать, что с ней произошло. Потерять ее… Он жил с таким чувством, будто его смертельно ранили, хотя его тело было целым, руки и ноги не сломаны, а в груди не засела пуля, и не торчал нож.
Но опять же, в его сердце, Хекс принадлежала ему. И даже если у него получится найти ее и вернуть в жизнь, в которой ему не будет места, это нормально. Он просто хотел, чтобы она была жива и здорова.
Джон посмотрел на татуировщика, положил руку на сердце, и низко поклонился. Когда он выпрямился, парень протягивал ему свою руку.
— Всегда пожалуйста, приятель. То, что тебе понравилась моя работа, для меня много значит. А теперь давай я смажу татуировку и наложу повязку.
После того, как они пожали друг другу руки, Джон показал знаками, а Блэй перевел:
— В этом нет необходимости. Рана затянется в два счета.
— Но понадобится время, чтобы… — татуировщик наклонился, осмотрел свою работу, а затем нахмурился.
Еще до того, как парень начал задавать вопросы, Джон сделал шаг назад и выхватил свою рубашку из рук Блэя. Дело в том, что чернила, которые они принесли с собой, были взяты из запасов Ви, а это значило, что в состав входила соль. Имя и эти потрясающие узоры въелись в кожу навсегда, и она уже исцелилась.
Одно из преимуществ быть чистокровным вампиром.
— Татуировка рулит, — сказал Куин. — Ну, просто чистый секс.
Как будто по команде, женщина, которую он только что отымел, вышла из-за занавески, и было трудно не заметить, как на лице Блэя мелькнула боль. Особенно, когда она сунула листочек бумаги в задний карман штанов Куина. Несомненно, там был написан номер телефона, но ее надежды были напрасными. Как только парень поимел кого-то один раз, на этом все заканчивалось — словно его половые партнеры были едой, которую невозможно поглотить дважды, и после нее не оставалось отходов. Но, к сожалению, похоже, эта Кэт вон Ди [9]втрескалась в Куина по уши.
— Позвони мне, — прошептала она ему с уверенностью, которая со временем исчезнет без следа.
Куин слегка улыбнулся:
— Удачи.
Услышав это слово, Блэй расслабился, напряжение покинуло его широкие плечи. В мире Куина, «Удачи» было синонимом «Я больше никогда не увижу, не позвоню и не трахну тебя».
Джон достал бумажник, который был набит тоннами купюр и еще хрен знает чем, и выудил четыре сотни. Что было вдвое больше, чем стоимость тату. Когда мастер начал качать головой и говорить, что это слишком много, Джон кивнул Куину.
Они оба подняли правые ладони и направили их на людей, проникая в их разум и стирая воспоминания о последних двух часах. Ни мастер, ни администраторша не вспомнят ничего из того, что здесь произошло. В лучшем случае, останутся лишь туманные образы. Ну, или головная боль.
Когда пара впала в транс, Джон, Блэй и Куин вышли из салона и скользнули в тень. Они подождали, пока татуировщик придет в себя и закроет дверь… а затем настало время приступить к делу.