Потому я вас должен предупредить, что нечестивцы не на очень хорошем счету в краях, куда вы намерены вступить. Король не ханжа, но привержен к религии и любит, чтобы показывали религиозность, даже когда ею вовсе не обладают. Вы увидите, до какого положения доведены наши вольнодумцы: они переговариваются шепотом или запираются в низких залах кабачков. Положение вольнодумцев очень ухудшилось, и если нам прощаются кое-какие вольности против религии, то только в силу наших беспорядочных нравов, так что причин нашего образа мыслей скорее ищут в попустительстве, которое он предоставляет распущенности, чем в особенном расположении ума. Вот, сударь, как обстоит дело, и скоро наступит время, когда я принужден буду постоянно жить в этом лесу, где я люблю по весне бродить, предаваясь мечтам и раздумью. Там вы меня встретите не в человеческом уже костюме, а голого, на четвереньках, так как я предпочту уподобиться зверю и питаться травою, чем вернуться к распространенному заблуждению и снова верить, что я из себя представляю какое-то исключение, а не преходящее и обреченное на гибель создание, созданное необъяснимой игрой природы и не имеющее в отмеренном для его жизни промежутке времени другой цели, кроме смерти, и не имеющее о своей сущности иных познаний, кроме уверенности в предстоящем небытии.

На этом и остановимся. Вот ведут вашу лошадь. Итак, расстанемся. Увидимся вновь в Париже, а пока вы будете ехать, я воспользуюсь приятным настроением, в которое меня привело это винцо, и подумаю о маленьком балете, заказанном мне маркизою де Преньелэ для исполнения в замке Вердюрон. Я буду обдумывать выходы и вариации, допивая за ваше здоровье эту бутылку, которая сама танцует у меня перед глазами.

И г-н Флоро де Беркайэ посоловевшими глазами поглядел, как г-н де Брео тихонько поехал по дороге вдоль реки, а сам привлек на колени к себе деревенскую служанку, меняющую бутылки.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

ГДЕ И В КАКОМ ПОЛОЖЕНИИ СНОВА НАХОДИТ Г-Н ДЕ БРЕО Г-НА ЛЕ ВАРЛОНА ДЕ ВЕРИНЬИ

Некоторое время после происшествия в Вердюроне г-н де Брео не видал г-на Ле Варлона де Вериньи. Он заявился в особняк на самом краю острова Сен-Луи, где проживал г-н Ле Варлон, поблагодарить его за то, что тот довез его в своей карете, и за добрые наставления в религии во время пути, пока они оба лакомились крупными сливами с мелкими косточками; но в прихожей ему сказали, что г-на Ле Варлона нет дома.

На первый раз г-н де Брео заметил только высокие окна и закругленный фасад прекрасного обиталища г-на Ле Варлона. Выстроено оно было лет десять тому назад. Говорили втихомолку, что для того, чтобы получить деньги на постройку, г-н Ле Варлон усиленно советовал младшей сестре своей, Клодине Ле Варлон, последовать примеру своей старшей, Маргариты Ле Варлон, постригшейся в монастыре Пор-Рояль-де-Шан и принявшей имя матери Юлии-Анжелики.

Эта Клодина, не будучи слишком привязана к миру, может быть, не вздумала бы от него отрекаться, если бы брат не представил ей в ярких красках опасности, каким подвергаются в свете, будучи, как она, приятной внешности и застенчивого характера. Этот добрый брат был так красноречив и настойчив в своих речах, что кроткая барышня, под впечатлением описания современных нравов, решила постричься у кармелиток в Шайо.

Это успешное обращение было не из последних дел, на которые г-н Ле Варлон де Вериньи рассчитывал, чтобы в глазах Божьих загладить тяжесть своих прегрешений. Господь не мог не быть благодарным ему за то, что тот к подножию его алтаря привел столь чистую, как у этой настоящей агницы, душу. Она пребывала там денно и нощно, как заступница грешнику, и г-н Ле Варлон чувствовал себя более уверенным, зная, что в месте благом есть у него предстательница, чьи молитвы до известной степени восполняют промахи в поведении брата, так как г-н Ле Варлон оплакивал свои ошибки и, трепеща за их последствия, не находил в самом себе сил для исправления. Так что он употребил все усилия, чтобы побудить свою сестру к этому благочестивому и душеспасительному шагу. Когда же он увидел ее за решеткой всерьез и уже в одежде послушницы, он испытал святую радость и возблагодарил небо за то, что оно одарило его столь естественным и действенным красноречием, которое привело в овчарню эту послушную овечку. Он охотно перебирал в памяти все речи, что он держал к этой покорной пасомой, краски и линии для которых он брал из собственного запаса, так как он лучше кого бы то ни было знал опасности, которые представляет жизнь в миру.

Это была одна из прекраснейших ораторских речей, которую г-н Ле Варлон де Вериньи когда-либо произносил и которою он был доволен, хотя обращена она была к простой девушке, не способной оценить, как должно, обороты и последовательность доводов. Тем не менее г-н Ле Варлон де Вериньи не жалел, что потратил свой талант, раз он был вознагражден по заслугам. С этих пор сестра его находилась под хорошей защитой от мирских козней и неистовств. Более того, она так прониклась сознанием бренности земных благ, что пожелала письменно отказаться от своего имущества (ее собственная доля в котором была значительна) в пользу брата, прилагавшего с такою нежностью усилия к тому, чтобы отвлечь ее ото всего подверженного гибели и неразрывными узами привязать к тому, что длится вечно и в чем заключается и наше бессмертие, так как истинная наша жизнь не в нас, а в Господе Боге.

Раз сестра в новом своем положении пожелала донага совлечься всех достояний, г-ну Ле Варлону ничего не оставалось, когда дело было сделано, как принять то, что не представляет никакой ценности в глазах человека, отрекшегося от самого себя. Разумеется, он мог бы на эти деньги основать какое-нибудь богоугодное заведение, но ценность этого поступка была бы ничтожна по сравнению с тем, который он только что совершил. Поэтому он счел более целесообразным употребить вновь полученное богатство на постройку дома, который был бы его достоин.

Так именно и поступил г-н Ле Варлон де Вериньи. Дом свой он обставил изысканной мебелью, светлыми и прозрачными зеркалами, в которые он гляделся с большим удовольствием, не задумываясь о том, что та, которая должна была бы в них отражаться, молится, склонив колени, на голом полу и спит с власяницей на теле в тесной келье.

Г-н Ле Варлон считал, что все устроилось прекраснейшим образом, и одобрял свое доброе дело, когда вспоминал о нем, как поступок, обеспечивающий спасение души сестры его Клодины и вместе с тем поднявший его в глазах его старшей. Мать Юлия-Анжелика Ле Варлон в этом случае оказала ему некоторое уважение, в котором с давних пор отказывала ему, как человеку, увлеченному на дурные пути, где так легко утратить вечное блаженство.

Мать Юлия-Анжелика, женщина высокомерная и несдержанная, один из светочей Пор-Рояля, считала, что спасти свою душу дело нелегкое и что в миру его достигнуть трудно. Она полагала, что для того, чтобы заслужить царство небесное, нужна ежеминутная работа над самим собою и что не излишне присовокупить к этому полное удаление от мира и строгое одиночество. Ревностная говельщица, она присоединяла еще к этому пост и молитву и все-таки была убеждена, что все эти средства недостаточны для увенчания успехом этого трудного предприятия без особой поддержки со стороны Господа Бога и без помощи его благодати, которая одна делает наши старания и наши намерения не тщетными. Так что на брата она смотрела как на человека, спасение которого далеко не обеспечено, если не придет на помощь какого-нибудь чудесного стечения обстоятельств, рассчитывать на которое не следует, так как Господь обычно посылает их только тем, кто с жаром, которому ничто не может противиться, вымолит их у скупого и нещедрого неба.

Между тем, неожиданное поведение г-на Ле Варлона де Вериньи в монастырском деле заставило мать Юлию-Анжелику признать, что в этом закоренелом грешнике есть кое-что не плохое и что для него не погасла слабая надежда подняться со временем из своей грязи. Несмотря на свои прегрешения, г-н Ле Варлон не был то, что называется безбожником; он был только до постыдной степени плотским человеком. Хотя он не соблюдал заповедей Божиих, он сохранял, по крайней мере, некоторый страх перед его судом, так как не переставал изыскивать каких-нибудь себе оправданий у нашего судьи. И так как мать Юлия-Анжелика вернула некоторое расположение брату, которого обрекла было уже на окончательную гибель, то и г-н Ле Варлон не замедлил почувствовать возобновление ее интереса к нему. Но это ему стоило жестоких объяснений, в которых мать Юлия-Анжелика пыталась открыть ему глаза на всю нечистоту его состояния.