— О’кей, лейтенант, вас понял, — развязно произнес парень. Пишите… Савицкий Борис Петрович, Профсоюзная, 67, квартира 11, место работы — НИИ охраны труда…
— Старший научный сотрудник, — с ехидцей продолжил лейтенант. — Мы же договорились — не врать.
— А я и не вру. — Парень повторил: — НИИ охраны труда. Истопник котельной.
Лейтенант взглянул на его холеные руки с тщательно отполированными ногтями, но промолчал. Он знал, что промышляющие фарцовкой за престижной работой не гоняются — в их кругу главный престиж — деньги да заграничное тряпье, а лучше работы, чем истопник, трудно и придумать: сутки отдежурил — три дня в твоем полном распоряжении. Хватает времени, чтобы потереться возле иностранцев, и на рестораны тоже. Ну а руки — это не показатель, нынче, в котельных автоматика.
— Что у тебя в сумке? Показывай.
Парень расстегнул «молнию» и передал сумку дежурному. Тот вывернул ее на стол. Вывалились пестрые пакетики жевательной резинки, пачки сигарет «Мальборо» и «Филип Морис», карты с голыми девицами, несколько солнцезащитных очков. Среди этого стандартного ассортимента мелких фарцовщиков тускло поблескивал какой-то странный предмет, похожий на миниатюрный котелок. Это сходство дополняла цепочка, которая была к нему прикреплена. Лейтенант потянул за нее, поднес поближе, чтобы лучше рассмотреть. «Котелок» стал раскачиваться, маяча перед глазами, и он придержал его.
— А это у тебя откуда? — лейтенант с интересом рассматривал странный предмет. Внутри по кругу была нацарапана какая-то надпись. «Церковь святой Троицы» — с трудом прочитал он буквы церковнославянского шрифта. «Да это же лампадка, — лейтенанту вдруг вспомнилась сельская церковь, куда его мальчишкой водила бабушка. — Перед иконой висит, и фитилек в масле горит. Интересно было смотреть».
— Чего? Вот эта хреновина? — Фарцовщик бросил равнодушный взгляд на лампадку. — Один кореш дал, говорил — серебро. Да кому она нужна… — он пренебрежительно махнул рукой.
Лейтенант продолжал сосредоточенно разглядывать лампадку. Наконец снял телефонную трубку. В комнату вошел крепко сбитый сержант.
— Уведите, — коротко приказал ему дежурный.
Когда дверь за ним закрылась, лейтенант снял трубку другого телефона.
— Докладывает дежурный по 87-му отделению милиции лейтенант Доронин. Дружинники задержали одного фарцовщика, некто Савицкий. Среди прочего у него обнаружена лампадка. Приметы совпадают с ориентировкой МУРа… Слушаюсь, товарищ майор, будет сделано.
…Желтый «газик» с синей надписью на борту «милиция» влился в автомобильный поток.
— Куда вы меня везете? — Савицкий обеспокоенно взглянул в маленькое зарешеченное оконце. Было видно, что он изрядно струхнул.
— Куда надо, туда и везем, — сопровождавший его сержант знал службу.
Убедившись, что ничего не добьется от этого немногословного служаки, Савицкий покорился судьбе и замолчал, стараясь уловить по знакомым приметам маршрут. Наконец мелькнули колонны Большого театра, хорошо знакомое здание ЦУМа. Он почувствовал, что машина преодолевает подъем. «Неужели на Петровку везут? Ну дела». — Пассажир струхнул не на шутку.
«Газик», свернув вправо, затормозил. На желтой стене белела табличка «Петровка, 38». Худшие предположения мелкого фарцовщика Бориса Савицкого подтвердились.
— Садитесь, Савицкий, — мужчина в штатском костюме за письменным столом у окна указал ему на стул. — Я — старший инспектор МУРа Голубев. Так что будем знакомы, — он усмехнулся и внимательно взглянул на Савицкого. — Очки, между прочим, можно снять.
Тот ничего не ответил, оглядывая большую комнату, заставленную столами и сейфами-шкафами. Задержался на зарешеченном окне, и в глазах застыла тоска. Даже сквозь толстые стекла в комнату доносился городской гул, гудки автомашин. Там была жизнь.
…По существу заданных мне вопросов поясняю: лампадку мне подарил мой знакомый, некий Шнобель.
В о п р о с. Шнобель — это что — фамилия?
О т в е т. Да какая там фамилия. Кличка это, все его так называют. Он сам как будто из Одессы, нос у него длинный, большой, потому и Шнобелем прозвали, по-одесски шнобель — это нос.
В о п р о с. Как фамилия человека, которого вы называете Шнобелем, где он проживает, чем занимается?
О т в е т. Фамилии его я не знаю, где живет — тоже. Случайный знакомый.
В о п р о с. Может быть вы все-таки припомните, Савицкий? Советую говорить правду, это в ваших интересах.
О т в е т. Я понимаю, что в моих… и в ваших тоже. Я говорю правду…
Майор Голубев выразительно взглянул на молодого человека, который молча сидел за соседним столом и делал пометки в своем блокноте. Тот вышел из кабинета и вскоре появился с толстой пачкой фотографий. Голубев медленно перебирал фотографии людей в фас и профиль. Наконец протянул одну Савицкому:
— Этот?
— Ну да, этот самый. Только моложе, а паяльник его.
— Отлично, Савицкий, пошли дальше. Вы утверждаете, что Шнобеля почти не знаете, и вдруг он дарит вам серебряную лампаду. Чем объяснить этот широкий жест?
— Ну, не подарил, а дал… за то, что я ему помог. Доля, в общем…
— Доля? За что конкретно?
— Помог я ему двинуть одно динамо [33].
— Нельзя ли подробнее, Савицкий? Мы вас слушаем с большим интересом.
— А что рассказывать… Встретились с ним однажды в комиссионке на Садово-Кудринской, он там часто ошивается. Шнобель говорит: «Дело у меня к тебе. Есть у меня один фраер на крючке. От тебя ничего не требуется: сиди дома, я приеду вместе с этим фраером. Ко мне, то есть. К нему, Шнобелю, нельзя, с женой поругался». Я отказался, не понравилось мне все это. А Шнобель говорит: «Чудак, это ж пара пустяков, и в обиде не останешься». В общем, согласился, тем более что дома один сейчас, предки на курорте. Сижу, жду. Часов в 11 он приходит, сумку держит. А где твой клиент, спрашиваю? — «Вот он, — отвечает, и по сумке похлопывает». Я ничего не понял. Минут через двадцать Шнобель говорит: «Будь человеком, выйди во двор, посмотри, стоит ли там «Жигуль». Я пошел. Стоит «Жигуль», а возле него прохаживается какой-то мужик, курит и все на дверь нашего подъезда поглядывает. Потом его окликнула из машины женщина, он бросил сигарету, сел в «Жигуль», и уехал. Я рассказал обо всем Шнобелю, он обрадовался: «Все нормально, старик!» Тут я и смекнул: Шнобель динамо двинул, и меня припутал. А он смеется: «Не нервируйся, этот фраер в милицию не заявит, он ментов, извините, милицию, за три версты обходит». Открыл сумку и дал мне лампаду. Там этих лампадок да крестов полно было. Я заметил…
— Номера «Жигулей» случайно не запомнили, Савицкий?
— Не обратил внимания. Светлого цвета была тачка, а на борту написано — «Медицинская помощь». Я еще удивился.
— Каким образом вы сумели прочитать? Ночь же была.
— «Жигуль» как раз под фонарем стоял.
— Значит, вы и того, который курил, тоже хорошо разглядели?
— Разглядел… Клевый дубль на нем был, а так фраер обыкновенный. Мне его лицо показалось знакомым, кажется, встречал в комиссионках на Димитрова и на Садово-Кудринской, он там толкался.
— Вы сможете его узнать, если встретите снова?
— Думаю, что узнаю.
— Еще один вопрос, Савицкий. Когда это произошло?
— Точно не помню… Где-то в середине марта, числа 16—17, мороз еще стоял.
За период с 13 по 20 марта в отделы и отделения милиции заявлений граждан о применении к ним мошенничества с целью овладения иконами, крестами, лампадами и другими предметами отправления религиозного богослужения не поступало.
Майор Голубев выключил магнитофон:
— На сегодня всё, Савицкий.
33
Динамо — обман, мошенничество.